Я была уверена: как только мистер Довер вернется в класс, Джордин на меня наябедничает. Но она промолчала. Просто уселась на свое место и открыла учебник по обществознанию. Мне почти хотелось, чтобы она меня сдала: тогда меня вызвали бы к директору, как-то наказали, и на этом бы все кончилось. А теперь придется ждать, чем же ответит Джордин.
Мистер Довер вернулся один, без Кейли, и сказал:
– Не волнуйтесь, ребята. У нее все нормально.
Не знаю, как я продержалась до конца урока. Мне было совсем худо.
Когда прозвенел звонок и все ушли, мистер Довер попросил меня задержаться.
Вот тогда я и расплакалась.
– Простите, – повторяла я. – Я действительно не знала.
– Конечно, не знала, – успокаивал меня мистер Довер. – У тебя и в мыслях не было ничего плохого, Кора.
Потом он долго меня обнимал, пока я не перестала рыдать. Утерев наконец слезы, я спросила, что мне теперь делать.
– Знаешь, собственный опыт подсказывает мне, что в большинстве случаев полезно попросить прощения, – сказал он, протягивая салфетку из коробки на столе. – Особенно если тебе действительно плохо и ты чувствуешь себя виноватой. Извинись, и все наладится.
Но не наладилось. За обедом я попыталась сесть рядом с Джордин, чтобы извиниться, но она сдвинулась, и ничего не вышло.
Я оглянулась на Вайолет, прося помощи, но та сделала вид, что не замечает, и продолжала есть бутерброд с арахисовым маслом. Все остальные бросали на меня недобрые взгляды и специально подвигались, чтобы я и к ним не могла подсесть.
Я огляделась в поисках миссис Моррис, зная, что уж она-то точно найдет мне место, но та стояла у стола мальчишек, которые расковыривали пакетики с кетчупом, и громко их распекала. В конце концов я просто вышла из столовой, отправилась к мистеру Доверу в класс и попросила разрешения посидеть там, пока обеденный перерыв не закончится. Он сказал «конечно» и, пока я пыталась не заплакать, поправлял бумаги на столе.
Остаток дня был не лучше. Когда я проходила мимо, все начинали перешептываться и смотрели на меня с отвращением. Даже учителя глядели странно. Хуже всего, что у меня не было возможности извиниться перед Кейли. Должно быть, она ушла в медкабинет или еще куда, потому что до конца дня я ее больше не видела.
Но хуже всего, что теперь каждый думает, будто я считаю Джозефа настоящим. Никогда не чувствовала себя глупее.
Я миллион раз пыталась позвонить Вайолет и Джордин, но они не отвечают на звонки, к тому же сейчас каникулы, и меня все ненавидят, поэтому даже поговорить не с кем. Мама постоянно спрашивает, что случилось, но я не могу ей сказать. Она бы ужасно расстроилась. Даже Кендалл заметила и попыталась меня подбодрить, пригласив посмотреть рождественские фильмы с ней и Эмери.
На DarkestDoor я тоже не вернулась. Надо бы разозлиться на Уизера. Ведь именно он надоумил меня добавить Рэйчел Фармер в презентацию. Пожалуй, стоит просто о нем забыть. Этот сочельник будет худшим в моей жизни.
Бет Кроу. 17 апреля 2018 года, вторник
В больнице нас встречает медсестра и объясняет, что доктор осмотрит Вайолет и после этого меня к ней пустят. Еще раз целую дочку и обещаю скоро прийти.
Мы с медсестрой идем в приемное отделение, там за стойкой сидит молодая женщина-регистратор, которая не спешит поднять взгляд от стола и обратить на меня свое царственное внимание. Я стучу в стеклянную перегородку, и она с возмутительной медлительностью поднимает сильно накрашенные глаза.
– Я могу вам помочь?
– Да, мою дочь только что привезли на скорой. – Я оглядываюсь в поисках Макса. Он еще не пришел.
– Имя?
– Бет Кроу, а дочь зовут Вайолет.
– Ваш страховой полис.
– Мы были здесь буквально на днях. Могу я просто пойти к дочери и убедиться, что с ней все в порядке? – Я почти умоляю, но регистраторша невозмутима. Конечно же, в этих стенах она навидалась всяких людей во всяких обстоятельствах, и ее безучастность и подчеркнутая деловитость скорее вынужденные. Но я ее все равно ненавижу.
– Доктор сообщит, когда вы сможете к ней вернуться. Вашу страховку, пожалуйста.
– У меня нет страховки, – напрягаюсь я, чувствуя, как горит лицо. В Алгодоне компания канцтоваров для офисов обеспечивала мне приличный семейный полис, но магазин ничего такого не предложил, а я, черт возьми, не столько зарабатываю, чтобы платить страховые взносы. Можно не сомневаться, больничный счет будет разорительным, но куда деваться?
Женщина вздыхает, словно вынуждена меня терпеть.
– Пожалуйста, присядьте. Я вам сообщу, как только появится информация.
Но сидеть я не могу и начинаю мерить комнату шагами. Непонятно, что происходит с Вайолет, но каким-то образом она из жертвы превратилась в безумную пациентку скорой помощи.
Обязательно устрою Грейди скандал, вот только удостоверюсь, что с Вайолет все в порядке. Должны же существовать правила и порядок допроса детей-свидетелей. Маньяк мог убить и Вайолет. Кстати, насколько мне известно, счет за визит в отделение неотложной помощи можно предъявить полицейскому управлению.
Наконец входит Макс со стеклянной банкой, наполненной листками бумаги.
– Как там Ви? – Сын явно волнуется. – Ты ее видела?
– Нет, мне еще ничего не говорили. Просто возмутительно. Она же не больна, только напугана. А мы сиди тут и дожидайся, пока нас соизволят позвать.
А пока мы ждем, Макс просовывает руку в узкое горлышко банки, вытаскивает один из листков, разворачивает и начинает читать: «Не могу дождаться пятницы! Что мне взять с собой? Надеюсь, мы поедем туда, где потеплее. Я так устала от холода».
– Странно, – говорит Макс, разворачивая бумагу, чтобы и мне было видно. Почерк крупный, украшен петлями и сердечками, много восклицательных знаков. Писала явно девчонка, но, слава богу, не Вайолет.
Сын вытаскивает еще несколько листков и начинает читать один за другим.
«Думаю, мама будет по мне скучать, а вот насчет отца ничего сказать не могу. Да он, скорее всего, и знать не знает, что я здесь. Сестре до фонаря. Странно, но я совсем не печалюсь. Нужно ли брать куртку? И как насчет еды?»
«Пожалуй, прихвачу с собой дневник. Тогда я смогу написать о нашем путешествии. И кошку свою хотелось бы взять. Интересно, а деньги нужно приносить? У меня накоплено долларов двести».
– Похоже, тот, кто это писал, собирался сбежать, – говорит Макс, просматривая последние клочки бумаги.
– Они все написаны одним и тем же человеком? – спрашиваю я.
Макс кивает:
– Очень похоже на то. В чем тут суть, как по-твоему?
Я припоминаю слова Вайолет о том, что Кора общается в сети с кем-то, кто называет себя Джозефом Уизером.
– Отдадим банку сержанту Грейди. Он разберется.
– Почему Вайолет ведет себя как чокнутая? – спрашивает Макс. – Что с ней?
– Не имею ни малейшего понятия, – признаюсь я. – Но она напугана. В неописуемом ужасе. И без конца твердит о Джозефе Уизере. До сих пор не укладывается в голове, что Вайолет считает его настоящим. Она даже в Деда Мороза и зубную фею перестала верить во втором классе.
Макс пожимает плечами.
– Я тоже не понимаю, но у меня в классе есть ребята, которые клянутся, что доски для спиритических сеансов работают и помогают вызывать всяких духов. Может, Ви просто запуталась.
– Возможно, – соглашаюсь я, хотя не верю. – Как ни крути, на Кору кто-то напал и Джордин Петит знает больше, чем говорит.
У меня раскалывается голова, и я роюсь в сумочке в поисках аспирина.
– Во всем виноват Грейди, – бурчу я, откручивая крышку флакона с лекарством. Достаю две капсулы и проглатываю всухую. – Он должен искать того урода, а не докапываться до маленькой девочки.
– Знаешь, а ведь Вайолет в последнее время и в самом деле ведет себя странно.
– Как? В каком смысле? – искренне удивляюсь я.
– Мне и говорить-то неловко, – поясняет Макс, пытаясь вести себя как строгий старший брат, но он явно беспокоится о младшей сестре. – Сам не понимаю, но она стала другой. Вечно рисует в альбоме и ошивается со своими такими же чокнутыми подружками на заброшенной станции. А ты знаешь, кто там околачивается? Всякие торчки.
И тайным приютом девочек стал вагон из-под красителя «Первоцвет». Подросткам постарше через ту дверь явно не пролезть. Я и сама едва протиснулась внутрь. А девчонки, оказывается, устроили себе там убежище, куда, видать, удирали при первой возможности.
– И ты не счел нужным сказать мне, что твоя двенадцатилетняя сестра проводит время в подобных местах? Ты в своем уме, Макс? – Я взбешена. Обалдеть: сын и сам не без греха, но уж тут-то мог бы мне рассказать.
– Я когда их там увидел, велел ей идти домой и не показываться на вокзале. А она ответила, что они проводят расследование для какого-то своего школьного проекта, уже закончили и больше сюда не пойдут. Извини, что поверил сестре, – объясняет мне сын с явным сарказмом.
– Из чего логически вытекает следующий вопрос. Ты-то сам что делал на вокзале? – спрашиваю я, не очень желая знать ответ.
– Катался на доске, – говорит он.
Я недоверчиво вздергиваю бровь и качаю головой. Макс смеется:
– Честное слово. Мы просто катались на скейте. От вокзала к скейт-парку ближе всего. Не волнуйся, мама, я не настолько глуп, чтобы закидываться наркотой.
Мне очень хочется ему верить, но, когда речь заходит о честности, у моего сына, увы, не самый лучший послужной список. А Клинту я и вовсе не верю ни на грош. Впрочем, сейчас, пожалуй, не время спорить.
Неужели все те разы, когда Вайолет, как я была уверена, ночевала у Коры или Джордин, девочки в действительности сбегали на вокзал? Меня это удивляет. Я-то считала, что дом Лэндри – самое надежное место во всем Питче. Мама Коры определенно относится к разряду ненормальных наседок. Вайолет говорила, что мобильного у Коры нет, а компьютером ей разрешают пользоваться только в тех случаях, когда нужно делать школьное задание. Мара ни разу не пускала Кору к нам в гости, хотя тут возникает и другой вопрос: почему Мара не знала, где девочки проводят время? Как она их упустила, не уследила, позволила улизнуть среди ночи?