Но, кроме всего этого, в самой судьбе была некоторая странность, повторяющаяся с завидным упорством. О! Подстава. Так, кажется, это называется сегодня. Никогда бы не подумал, что подобный термин можно будет когда-нибудь применить ко мне. На Карского написали донос. Яшку тоже, похоже, кто-то сдал. Ведь именно так решили его друзья. Может быть, они о чем-то узнали?
Я просто не имел понятия, как можно подставить меня сегодняшнего до такой степени, чтобы я решил свести счеты с жизнью, или чтобы это за меня сделали правоохранительные органы. Но все-таки кто-то написал донос. И может быть, во второй раз это тоже был донос. Донос — это такая бумага, которую кто-то пишет. Кто?!
Если все повторяется, то этот кто-то — один и тот же человек. И возможно, это человек, который хотел, чтобы меня не стало. Вдруг меня осенило: это же она. Может быть, в первый раз Розалинда сделала это со зла, чтобы отомстить, сама не понимая, к чему это может привести. Но Вера-то знала, к чему это может привести! Знала и пошла на этот шаг, потому что ей нужно было, чтобы меня не стало. Чтобы начать все с чистого листа. Хотя, может быть, она вовсе не такая кровожадная. Просто хотела засадить на несколько лет, в надежде на то, что пыл молоденькой девушки поубавится, что не станет она ждать своего возлюбленного из тюрьмы несколько лет, не сможет просто, годы возьмут свое, встретит другого, тут и сказочки конец. А Яшка выйдет, Анны нет, зато Вера ждет его с распростертыми объятиями.
Я попробовал поставить себя на место Веры. На место Розалинды, и самое главное — на место Инги. Допустим, Инга решила любой ценой заполучить меня в этой жизни. Я посмотрел на свое отражение в вечернем окне, потер подбородок, подергал за волосы. Зачем я ей? При всех своих достоинствах, я и в подметки ей не годился. Она спокойненько могла бы рассчитывать на олигарха. К чему ей, привыкшей к роскоши, бедный аспирант, которого содержат родители?
Ладно-ладно, пусть мне этого не понять, но пусть все так, как она написала в своем дневнике. Паранойяльная любовь не дает ей покоя вот уже третью жизнь, и она гонится за мной сквозь время, чтобы заполучить. И, что самое смешное, в каждой жизни, получает — на какое-то короткое время. И в каждой жизни проигрывает девчонке, которая не идет с ней ни в какое сравнение. Тут я прекратил на некоторое время свои рассуждения, заметив лишь, что в отражении мое лицо расплывается в самой дурацкой улыбке. Я помянул Еву, и все напряжение разом улетучилось. Больше всего в этой истории мне нравилось то, что я обязательно должен быть с Евой. Ева обязательно должна меня любить. Как во всех предыдущих жизнях. Боже, как это здорово! Знать, что тебя любят, — заранее.
Звонок прогремел как выстрел. Я открыл дверь и едва не застонал, увидев на пороге Киру. Ничуть не смущаясь моей слегка перекосившейся физиономии, Кира перешагнул порог и протянул мне молча руку. Он долго пыхтел, возясь в прихожей с ботинками — мокрыми насквозь. Потом мыл руки, протискивался в комнату — и все это молча, совсем не принимая в расчет меня, суетящегося рядом.
Я был рад уже тому, что Кира явился без своей ужасной сумки, напичканной всевозможной отравой. Наверно, забыл, что в очередной раз собирался меня полечить. Я предложил ему кофе — единственный продукт, который у меня никогда не переводился. Пока я сражался с кофеваркой, Кира по-хозяйски открыл холодильник, достал сыра, осмотрел внимательно пустые полки и вздохнул. Он приготовил дюжину маленьких бутербродов. А когда я поставил пред ним кофе, он положил передо мной папироску.
— Что это? — чуть не подпрыгнул я.
— Лекарство, — ласково отозвался Кира. — Я ведь говорил, что заеду… Кстати, как там девушка с перепутанными коробками — не имеет к тебе претензий?
Я задумался. Конечно, она имела ко мне массу претензий, но вряд ли они касались коробок. А что, если рассказать Кире? Я взглянул в его лицо полноценного атеиста и понял, что именно его взгляд на вещи может оказаться полезен как никогда.
Я рассказал ему коротко суть истории путешествия в о времени. Кира, большой любитель современной отечественной фантастики, слушал внимательно, тщательно разжевывая подсохший сыр.
— Ну хорошая затравка, а дальше что?
— Для чего затравка?
— Для книги. Ты ведь сюжет какой-то пересказываешь?
— Ты читал что-то подобное?
Он с минуту молча жевал, потом отрицательно покачал головой.
— Ты решил в писатели переквалифицироваться? — спросил он серьезно.
Это был хороший ход, в таком вот варианте с ним легче было бы обсудить мою историю.
— Что-то типа того, — сказал я. — Вот сюжет изобрел, а дальше запутался.
— Странно, ответил Кира, — дальше вроде бы напрашивается только одна сюжетная линия. Ну это если рассуждать здраво. Фантастика — это ведь не поле для разгула бесконтрольных фантазий, а четко выверенный механизм. Так что выбора у тебя нет.
— В каком смысле?
— Ну она должна всех их убить снова.
— Что значит — снова?
— Да ведь коту понятно, кто убил их уже дважды.
— Правда? — Я нервно поигрывал все это время папиросой и, в конце концов забывшись, затянулся.
И застонал.
В памяти тут же всплыли мои похождения в Амстердаме, куда родители отправили меня как-то летом на курсы дизайна. Сокурсники тут же поинтересовались у меня, знаю ли я, почему Нидерланды по праву считаются дизайнерской страной? Где местные художники пополняют свое неисчерпаемое вдохновение? Я ответил «нет» и поплатился за это полной потерей памяти на ближайшие несколько дней. Когда я вновь появился на курсах, они уже подходили к концу, и мой опыт перемещения по городу в полусне не помог мне сделать курсовую работу и получить диплом об их окончании.
— И что она станет делать?
— Ты имеешь в виду уже в этой жизни, где она снова проигрывает несмотря ни на что, несмотря на то что готовилась к иной развязке? У нее, похоже, в арсенале только один метод — Game Over, начинай сначала.
— То-то и оно. В наше время не так просто создать ситуацию Game Over? А? Теперь-то НКВД нет, КГБ тоже нет…
Кира посмотрел на меня как на младенца.
— Даже если ты не выходишь на улицу, ты наверняка читаешь время от времени новости в Сети? Сейчас не нужно никому жаловаться. Можно человека просто заказать. У твоей героини есть деньги?
Похоже, деньги у Инги водились, и я снова затянулся, потому что по спине пробежал знакомый холодок.
— Но, — продолжал Кира, отняв у меня папиросу, — я думаю, этого не потребуется. — Зачем ей все усложнять? В чем смыл наемного убийства?
— В чем? — тупо спросил я.
— Остаться непойманным, продолжать жить в свое удовольствие. А ей это ни к чему…
Кира еще что-то говорил, но я уже был занят своими мыслями.
Как же мне раньше не пришло это в голову? Если ей нужен я, она должна получить меня либо в этой жизни, устранив Еву, либо — в другой, устранив меня из этой. Меня — без Евы. То есть она в любой момент может прийти ко мне и пристрелить как собаку. Ей не нужно ни скрывать улики, ни устраивать несчастный случай. Потому что она собирается сразу же последовать за мной. Ей терять нечего! Не знаю, что еще припасено у нее для меня, но такой вариант событий как крайний, скорее всего, в ее голове заложен.
Я вспомнил холодные глаза Инги. Ее предложение уехать. Мой отказ. Она все поняла, наверно. И с тех самых пор я, сам того не зная, хожу по краю пропасти…
Воображение, помноженное на гремучую курительную смесь Киры, рисовало самые невероятные картины. Инга могла подсыпать мне яд в коньяк, который мы с ней пили время от времени, могла просто позвонить в дверь и воткнуть мне в бок кухонный нож.
— Я сейчас, — сказал я Кире и, пошатываясь, отправился на кухню, чтобы убрать ножи куда-нибудь подальше.
Как только я остался один, меня накрыл страх. Мне казалось, что вот именно сейчас, когда я так беззащитен, она непременно придет. Я ведь сам подставился. Может быть, именно сейчас она позвонит в дверь, а ничего не подозревающий Кира откроет ей и галантно пригласит в комнату. А я даже не успею его предупредить…
Проклятое зелье действовало на меня самым отвратительным образом. По углам мерещились лунные зайчики, странно было представить, что может произойти в ближайшее время. Я забыл предупредить Киру — мне такое зелье нельзя. Мой амстердамский опыт научил меня отказываться от подобных «угощений». Организм мой был устроен совсем не стандартно, и уже после первой затяжки я терял ориентацию, говорил глупости и укладывался поспать на любой горизонтальной поверхности, которая попадалась мне на пути. Дорога назад к Кире показалась мне бесконечно длинной. Пространство коридора вытянулось в километры. Я шагал по нему и понимал, что шагаю только одной ногой в этом мире, а другой — уже где-то там, в другой жизни. В каждой из этих жизней я жил как придется, встречался с разными женщинами, не запоминая их лиц, потому что все они были для меня одинаковы. И вот Карский смотрит, как маленькая провинциалка танцует канкан, или еще раньше, когда отпаивает ее горячим чаем, что-то вдруг происходит с ним, и жизнь его меняется на сто восемьдесят градусов. Или Яшка, живет себе живет, и однажды узнает, что какая-то школьница держит в страхе своих одноклассников байкой о том, что она его девушка, любопытство берет верх, и он идет посмотреть на нее. Или Ева, которая вообще ничего не сделала, просто пришла ко мне за ключами. Спроси у меня за день до этого, какие женщины мне нравятся, а какие нет, и я наговорил бы глупостей. Я описал бы Ингу и сказал, что это — по мне. А потом перечислил бы с десяток Евиных жестов и сказал бы, что такого не потерплю никогда. Господи! Хорошо, что ты вчера меня ни о чем не спросил. Хорошо, что я тебе не ответил…
— Я не Господи, — сказал Кира. — Если ты это, конечно, еще ко мне…
Держать язык за зубами не было смысла. Я спросил:
— Кира, как представитель носителей здравого смысла, скажи, ты уже поставил себя на место той женщины?
Кира хмыкнул и заметил, что всегда советовал мне быть с женщинами поосторожнее. Но ответил быстро: