— Значит, она приложила руку к его убийству? — спросила Ева. — Тогда выходит, это и не судьба вовсе. А банальное убийство. Самое обыкновенное преступление. Но не судьба же!
Она посмотрела на меня с надеждой. Но я не готов был разделить ее… Уже предчувствуя то, что скажет хозяин квартиры.
— И как бы мало он ни был мне симпатичен, этот паренек, но тут я его пожалел. И сердце мое сжалось. Она пыталась расправиться с ним так подло и беспощадно… Hy хорошо, — утешал я себя, — бумага — это еще только бумага. Она вовсе не означает, что его непременно убьют. Я ей и это объяснил. Вероятность очень низкая. Вот когда есть очевидцы, потерпевшие, свидетели… Когда нервы у всех на пределе… И еще — если он сдастся, никто стрелять не станет. Только если побежит… Я рассказал ей парочку примеров. Hy скажите на милость, почему все это должно совпасть? Но — совпало. Ей на радость. Знакомый рассказал мне о задержании. Я не просил. Да и не знал, что — о нем. Понял по ходу рассказа. Да мне и не нужно было рассказывать. Вера три дня назад была такая радостно возбужденная, будто ей на спор предстояло прыгнуть в речку с ледяной водой. Я тогда уже знал — она свершила свое правосудие. Я тогда уже чувствовал — я соучастник.
И где-то в самом дальнем уголке сознания всплывала, но еще не проявлялась леденящая мысль о том, чего же ждать дальше. Вера хотела шампанского, смеялась, глаза горели. Я шел в магазин на негнущихся ногах. В моей голове не укладывалось, как она может смеяться после того, что сделала, и перед тем, что сделать собирается. И, чокаясь потом, глядя в ее сияющие глаза, я открывал для себя смысл таких страшных вещей, как грех, ад, зло. Я раньше думал, что прекрасно знаю, что это такое. Нет. Я не знал. И вы тоже не знаете, и не дай вам бог узнать когда-нибудь. И не то чтобы открывал. Они сами открывались для меня. Лишь чуть приоткрылись, а ужас объял необыкновенный. Священный трепет.
Она ушла через две недели. Я вернулся домой после работы и нашел ее на кухне, в кресле. Я много потом думал о ней. Такая бесстрашная. Такая безжалостная. Что это не укладывалось в человеческие рамки. Запах серы витал рядом со мной много лет. Я никогда не решился бы на такое. Нет такой любви, и нет такой ненависти, которые были бы способны подвигнуть меня к ужасу преждевременной встречи с вечностью, к ужасу, который сулила бы мне память в последующей моей жизни.
Он закончил и явно ничего больше добавить не собирался. Мы сидели молча. Я первым подал голос:
— Простите, что потревожили вас. Нам очень жаль…
Он расхохотался. Смех его прозвучал зловеще.
— Если вы те, за кого себя выдаете, то не вам меня жалеть. Не вам…
Ева поднялась.
— Мы, пожалуй, пойдем…
На этот раз он не стал нас удерживать. Сидел опустошенный, с незажженной сигаретой в руках, смотрел перед собой отсутствующим взглядом. Мне даже показалось, что оставлять его одного в таком состоянии небезопасно.
Но еще более небезопасным было бы задержаться хоть на минуту. Кто знает, что ему придет в голову…
Ева уже осторожно пробиралась ко мне, я взял ее за руку и старался не делать резких движений, то есть не поддаться порыву бежать отсюда сломя голову.
На улице было так пасмурно, что не поймешь — день или поздний вечер. Я позвонил Кире, и он сообщил, что видит нас, потому что сидит в кафе напротив дома, и приглашает нас туда же погреться.
Мы быстро нашли кафе и устроились за столиком, кофе Кира нам предусмотрительно заказал.
— Ну что? — спросил он как-то без энтузиазма. — Еще одна история?
— Да, — ответил я. — После которой не кофе хочется, а чего-нибудь покрепче.
— Не здесь, — отрезал Кира. И, отвечая на мой удивленный взгляд, пояснил: — Не нравится мне здесь. Типы всякие заходят, неуютно. Поехали ко мне! Вы даже не представляете, как вам… нужно поехать ко мне, — закончил он несколько сумбурно.
17
В такси Кира сидел впереди, а мы с Евой — сзади. Очень близко. Я всегда думал, что когда людям не по себе, то всякие там романтические глупости выветриваются из головы. Ничуть не бывало. Ева была слишком близко. Все это время мы старательно держали дистанцию, но сейчас, на заднем сиденье старенького Chevrolet, между нами будто плотину взорвали, и невозможно стало не падать вслед за мощной волной. Ева положила голову мне на плечо. И я почувствовал себя… ну не знаю, футболистом, забившим решающий мяч в финале чемпионата мира… Сердце ревело от восторга, как стадион. Да, свершилось. Все, это уже есть.
Материализовавшееся чудо для неверующего. Я осторожно обнял ее, и все сбылось. То есть я понял наконец, чего искал в этой жизни. Теперь я это знал точно. Потому что нашел. Ева — это не как все. Никто не может быть как Ева. Потому что Ева — это половина меня. Ее нельзя забрать, не лишив меня жизни.
Еще мгновение — и Ева подняла ко мне лицо, а я чуть наклонил голову к ней, уже ее дыхание было на моих губах, и…
Водитель затормозил так резко, что нас кинуло вперед. Тут еще Кира обернулся, объясняя что-то про нетрезвого пешехода… Волшебство мгновения исчезло. Ева отстранилась. А я все-таки не слышал Киру, сосредоточившись на своих ощущениях. Они были такие странные… Будто все это уже между нами было. Я бы мог сказать с уверенностью, как она целуется. Потому что я это откуда-то знал. Неужели все мы храним память о прошлых жизнях? Или я схожу с ума? Я прикрыл глаза и совершенно отчетливо вспомнил, как мы с Евой целовались… Вспомнил ли? Или вообразил? Может ли так разгуляться воображение у старого повесы, если он встретил свою единственную и неповторимую? Если вспомнил, то когда же?… А если вообразил — то все ли со мной в порядке? И разве можно помнить что-то из прошлой жизни так отчетливо, будто это произошло совсем недавно?
У меня было чувство, что я делаю сейчас что-то совсем сумасшедшее. Я нашел книжку, стал читать и не заметил, как шагнул на ее страницы. Книга втянула меня, и теперь я жил в паранормальном мире ее героев. И мне уже никогда не вернуться в мир обычных людей. И если я погибну на страницах этой книги, это будет по-настоящему.
— Роман, выходим, — Кира открыл дверь с моей стороны, и я, наконец, очнулся.
Я помог Еве выбраться из машины, и через какие-то хитрые дворики и переулки мы вышли на Малый проспект Петроградской стороны. Ну конечно, где еще мог жить коренной петербуржец Кира? Забавно, что мы знакомы с ним так давно, он столько раз приезжал ко мне, а я ни разу не удосужился спросить, где он живет. Знал только, что Кира петербуржец в четвертом поколении, о чем он один раз заикнулся, но, встретив непонимание этой странной гордости с моей стороны, больше об этом не упоминал.
— Ты живешь один? — спросила по дороге Ева.
Кира взглянул на нее как-то замысловато, долго подбирал слова, то есть молчал на ходу, а потом махнул рукой:
— Вот сейчас придем и сразу во всем разберемся.
Мне совсем не хотелось знакомиться с Кириными родителями. Я как-то не подумал о том что они, вероятно, существуют. И не исключено, что живет он с ними, и даже, возможно, в коммуналке, а мне сейчас совсем не хотелось, чтобы вокруг суетились люди.
У двери Кира достал ключ, и это был хороший знак. Но когда мы вошли в просторную квартиру, из глубины комнат донесся хриплый голос:
— Кирюша, это ты?
— Я, бабуль, — смешно пробасил Кира, смущенно покосившись на нас.
— Bac ждет множество сюрпризов, — предупредил он. — Кстати, — добавил шепотом, обращаясь ко мне, — на территории дома я не употребляю горячительных напитков, я вообще ничего не употребляю, — с нажимом сказал он, глядя как моя улыбка становится все шире и шире. — В пределах этого заповедника я пью только красное сухое вино. Запомнил? Тринадцать с половиной оборотов — ни больше, ни меньше.
В комнате скрипел паркет и что-то шуршало по полу и тихонько пищало. Бабушка Кирилла оказалась крупной женщиной, сидящей, как на троне, на самодвижущемся инвалидном кресле класса люкс, которых я много повидал в Европе, но впервые увидел в Питере. Да и одета бабушка была совсем не как подобает настоящей бабушке, потому что расклешенные джинсы сидели на ней без всяких отсылок к молоденьким внучкам одного с ней размера.
Мы с Евой вежливо поздоровались, и она пригласила нас в комнату. Небольшой стол в комнате был накрыт на четверых. По числу бокалов и тарелок с сыром и фруктами, к ним прилагавшихся.
— Мы, наверно, не вовремя, — начал я, но она прервала меня:
— Как же не вовремя, когда я стол успела накрыть? Вы как раз в самое время.
— Это бабушка для вас накрыла, — пояснил Кира отбирая у нас пальто.
А я смотрел на нее и думал о том, что где-то когда-то, возможно, ее уже видел.
— А мы с вами не знакомы? — спросил я.
Она усмехнулась.
— Ты меня узнал?
— Мне кажется, я видел вас несколько раз. Очень давно. Только не припомню — где.
— Да в разных местах, не вспоминай. Уж несколько раз в год ты наверняка меня замечал…
— Вы работаете в библиотеке? — предположил я наугад.
— Нет, но ты видел меня там пару лет назад. Я тогда еще могла ходить.
— А что с вами случилось?
— Да ничего особенного. Родилась, жила, состарилась, собрала целый букет болезней, и он меня подкосил. Инсульт, паралич. Я пытаюсь из этого вырваться, — поморщилась она. — Да видно — не судьба уже… Не в этот раз.
— Ну что вы, — попыталась утешить ее Ева.
— Да это сейчас неважно. Главное, чтобы у вас получилось все. Ну для начала давайте устроимся за столом, и, Роман, налейте нам вина. Это всегда успокаивает.
Я взялся за бутылку, а она продолжала:
— Я знаю кто вы и как вас зовут. Так что представляться вам не нужно. А вот мне обязательно нужно вам представиться. Меня зовут Валентина Дмитриевна. И мне восемьдесят два года.
Она приняла бокал, который я ей подал, и произнесла короткий тост:
— За знакомство!
Мы поискали глазами Киру, но она сказала:
— Он присоединится к нам позже. Ему не очень удобно все это… Его роль в этом деле…