чтали эти люди, казалось ему гораздо более привлекательным, чем служба в армии.
–Еще чуть-чуть – и откроют границы, помяните мое слово,– заговорщицки сообщал ребятам отец одного из одноклассников Егора.
–Это что же получается, куда захотим – туда и поедем?
–Именно так.
И Егору хотелось, чтобы было именно так, а не «куда направили – туда и поехал». Ну не чувствовал он тяги к армейской жизни, что ж такого? Не привлекала его военная дисциплина, а что до службы Отчизне, так ведь и на мирном поприще можно сделать что-то полезное. В общем, и в Академию Жуковского, и в военный институт поступать он отказался категорически, твердо объявил о своем намерении получить экономическое образование, чтобы потом специализироваться в какой-нибудь совершенно особенной области. В какой именно, он еще не определился, но был уверен, что к моменту окончания вуза у него будет огромный выбор. Отец пытался уговаривать, убеждать, влиять и даже запрещать. Но когда понял, что ничего из вышеперечисленного не действует, вынес вердикт:
–Я в таком случае пальцем о палец не ударю. Тебе жить. Поступишь – учись, но помогать не буду. Ни денег, ни репетиторов. Будь мужчиной – прорывайся сам. Прорвешься – герой, нет – пойдешь в армию. Только там уж, дружок, извини, куда пошлют – туда и поедешь.
В армию Егору не хотелось, ехать в тьмутаракань тем более, а потому решил он рыть землю носом, но своего добиться. Решить легко – сделать трудно. Конкурс на экономический факультет всегда был большим, и, не обладая ни связями, ни поддержкой, для того чтобы попасть в число студентов, необходимо было буквально вывернуться наизнанку. А у Егора в запасе было всего полтора года. С одной стороны, не так уж и много, но с другой – вполне достаточно для того, чтобы как следует подготовиться. С математикой и обществознанием он справлялся благодаря самоучителям, но с иностранным языком дела обстояли хуже. Нет, по французскому у него была твердая пятерка, и на дополнительные он по-прежнему ходил с удовольствием, но все же чувствовал, что для поступления знаний может не хватить. В экономике своя специфика. Пойди заучи все эти технические обороты, мудреную лексику контрактов и специальные термины. Нужен был педагог. Ох как нужен! Но и тут Егору улыбнулась удача. Преподаватель кружка сама обратилась к нему с просьбой:
–Егор, мне нужна твоя помощь.
–Все, что хотите, Маргарита Семеновна.– Это не было попыткой подлизаться. Маргарита была умна, симпатична, располагала к себе, хорошо относилась к Егору, и он искренне готов был платить ей взаимностью.
–Поучаствуй в спектакле. Мне нужна фактура и хорошее знание языка. Все при тебе.
–В каком спектакле?
–Я в своей школе ставлю спектакли с учениками. Сейчас репетируем «Мушкетеров», только там ролей мужских больше, чем у меня мальчишек. Не поверишь, но Бэкингема с Ришелье играют девушки. Но поступить так с Атосом я не могу.
–Вы предлагаете мне играть Атоса?
–Да. Персонаж интересный, и я уверена, ты отлично справишься с этим образом. Подумай. Не говори сразу «нет». Я понимаю, что девятый класс – это не самое лучшее время для каких-либо мыслей, кроме грядущего поступления. Но участие в постановке – это отличная языковая практика. Все мои актеры хорошо говорят. Когда учишь большие куски текста, грамматические конструкции да и просто слова, многое остается где-то в подсознании и потом выплывает при необходимости. И кстати, если ты согласишься, я буду тебе очень благодарна, и если что-то смогу для тебя сделать…
Егор даже сам не заметил, как выпалил:
–Можете, Маргарита Семеновна.
Она засмеялась низким грудным смехом, сказала с небольшой издевкой:
–Я чувствую, мы быстро договоримся. Чего же ты хочешь?
–Позанимайтесь со мной дополнительно, пожалуйста. Мне экономический язык нужен.
–Ого?– Брови преподавателя озадаченно поползли вверх. Конечно, Егор понимал, что просьба была нагловатой: такие занятия стоили денег, и немаленьких, но ведь она первая попросила.
–Хотите, я вам коллекцию монет подарю? Старинных?
Она расхохоталась. Хохотала до слез, чем довела Егора до желания вскочить, выбежать из кабинета и больше никогда не показываться ей на глаза. Он и метнулся к выходу, но учитель тут же оборвала смех, позвала громко:
–Погоди! Вернись! Не обижайся! Позанимаюсь я с тобой, только монеты оставь себе, ради бога. Сказала же: чем могу – помогу, значит, помогу.– Она выдернула из блокнота листик и написала на нем адрес.– Завтра в шесть вечера приходи, приноси тетрадь и ручку, учебники я дам.
На следующий день Егор стоял перед дверью ее квартиры. В одной руке у него была тетрадь с приколотой за колпачок ручкой, в другой – коробка конфет «Осенний вальс», которую он гордо выставил перед собой. Хотелось как-то отблагодарить учителя за потраченное время и вручить подношение прямо на пороге. Но дверь открыла молоденькая девушка. Она смерила Егора строгим взглядом и, не обращая никакого внимания на конфеты, спросила:
–Вы к Маргарите Семеновне?– И, не удосужившись дождаться подтверждения, велела голосом еще более строгим, чем взгляд: – Проходите, раздевайтесь. Ботинки снимайте – пол чистый, только наденьте тапочки, мужчина в носках – это ужасно. Посидите пока на кухне, Маргарита Семеновна скоро придет. Да, сначала руки помойте, там на столе шарлотка, попробуйте обязательно, она очень вкусная. Я сама пекла. В общем, располагайтесь, а я пошла. У меня занятия.– Девушка развернулась и собралась исчезнуть в глубине квартиры, где кто-то играл на фортепиано. Егор, уже успевший сунуть ноги в смешные тапочки, окликнул ее:
–А вы ее дочь?
–Я?– Девушка остановилась и обернулась, посмотрев на Егора отчего-то с изумлением. А потом улыбнулась широко и искренне, и не осталось в ней никакой строгости, одна только женственность и капелька смущения: – Нет, я Марта.
Примерно неделю Егор убеждал себя в том, что ходит на занятия к Маргарите только ради французского, но потом смирился с охватившими его чувствами к странной девчонке. А она была странной. Странной и очень загадочной. Хотя бы потому, что каждый раз, открывая ему дверь, вела себя совершенно по-разному. То веселилась и тараторила:
–Здорово, что пришел. Ритуля, как всегда, задержалась в школе, но это ведь ничего, правда? А я такие драники смастерила. Ты голодный? Картошку любишь? Ну что ты уставился на меня? Мой руки – и за стол!
То вдруг принималась отчитывать:
–Ну разве можно так одеваться?! Куда только твоя мама смотрит? Март на дворе, а ты уже и без шапки, и без шарфа!
–И без кальсон,– добавлял Егор, надеясь вогнать девушку в краску, но не тут-то было.
–Еще и без кальсон? Да ты, похоже, и мозги дома забыл. Так ведь и без детей можно остаться.
–Не волнуйся. У нас обязательно будут дети,– предпринимал он новую попытку смутить Марту и снова попадал впросак.
–Будешь ходить без кальсон – нет.
И Егору оставалось только гадать, что именно она хотела этим сказать: что не возражает, если у них будут общие дети, или дети все-таки будут у каждого по отдельности, но в возможностях Егора она сомневается.
И после такого почти доверительного разговора на следующий день Марта могла открыть дверь и бросить не глядя: «Привет»,– и тут же уйти в комнату с фортепиано.
Самое интересное, что Егор не мог даже сам себе объяснить, какой из вариантов встречи привлекал его больше других. Живая, смешливая девчонка, трещавшая без умолку и тащившая его за стол, заставляла улыбаться и чувствовать, как по всему телу разливается какое-то привычное домашнее тепло. Чистая кухня с теплыми пирогами – то, что Егор привык видеть в родительской семье, и Марта своей расторопной хозяйственностью напоминала ему собственную маму. Ворчливая Марта тоже на нее походила, но если от материнских упреков хотелось поскорее укрыться, то возмущение девушки, напротив, действовало на Егора каким-то умиротворяющим бальзамом. Мама – она и есть мама, чтобы переживать, волноваться, отчитывать и объяснять, как правильно. А Марта вовсе не обязана следить за здоровьем Егора. А она следит, и переживает, и ругается так, будто они прожили вместе лет эдак тридцать. Черт его знает, может, и проживут. Ну а холодная и неприветливая девушка пленяла Егора особенно сильно потому, что он знал: за этим стремительным исчезновением в недрах квартиры последуют чарующие звуки дивной мелодии и сильного, чистого голоса. Пение Марты, казалось бы, такое спокойное и лиричное, действовало на юношу мощным электрическим разрядом, заставляющим сердце колотиться с бешеной скоростью, щеки алеть, а мысли крутиться в направлении очень далеком от грядущего поступления в институт.
С небес на землю Егора возвращала Маргарита. Она хлопала входной дверью и с порога шептала, стараясь не помешать занятиям Марты:
–Ждешь?
–Жду,– так же тихо отвечал Егор, жалея, что теперь придется сконцентрироваться на французском, но делал усилие и брал себя в руки. Не хватало еще, чтобы Маргарита рассердилась и отказала ему в занятиях. Нет, этого юноша теперь никак не мог допустить. Он бы освоил все языки мира, только бы иметь возможность видеть и слышать Марту. Если бы его спросили, что он нашел в ней, кроме голоса, он бы растерялся, не смог бы ответить. Его привлекало все: и фигура, почти мальчишеская, лишенная очевидных округлостей, и жесткие курчавые темные волосы, собранные на затылке в куцый хвост, и серые глаза – живые, внимательные и чем-то даже похожие на глаза Маргариты, и походка – резкая, стремительная, летящая, без всякого намека на грациозность.
Однажды его познакомили с пришедшей в гости одноклассницей Марты. Девушка, которая представилась Наткой, была полная противоположность своей подруге: такой же высокий рост, но фигура при этом очень женственная и красивая, длинные светлые волосы продуманно распущены по плечам, ногти аккуратно-миндалевидные, на ногах туфли на изящных каблучках. А Марта бегала в рубашке и брюках, ногти обкусаны, на ногах кроссовки. Если бы Егора спросили, какая из девушек красивее, он не стал бы кривить душой. Сказал бы очевидное: «Наташа». Но если бы довелось отвечать на вопрос, кто лучше, то не моргнув глазом выпалил бы: «Марта». Почему? Разве можно ответить на этот вопрос? Просто любовь. Любовь осмысленная, серьезная и какая-то удивительно взрослая, взвешенная и правильная. Егор не рисовал себе в воображении, как когда-то делал это с девочкой Катей, сцены из будущей совместной жизни с Мартой. Он просто хотел, чтобы эта жизнь была, и готов был сделать все от него зависящее, чтобы так и случилось. Начал с малого: