–Она меня убьет!
–Не говори глупостей! Твоя мама – чудесная женщина: добрая и мягкая. Почему, кстати, ее не было в зале?
–У нас папа болеет, в больнице лежит с инсультом. Мама только и твердит, что теперь на меня вся надежда: выучусь и буду им помогать. А я, я…– И она снова дала волю эмоциям.
–А что ты? Ты выучишься и будешь им помогать, а пока они тебе помогут с ребенком.
–Да не будет никакого ребенка! Что ж вы никак не поймете?!
–А ты, похоже, не понимаешь: не будет этого – потом, возможно, вообще никакого не будет. Аборт в твоем возрасте – это очень опасно.
Анжелика перестала плакать и угрюмо молчала. Такой расклад тоже не вписывался в ее картину мира на «отлично». Все задуманное обязано было осуществиться: красивая свадьба, безмятежная жизнь, а потом как по заказу: здоровый, сильный, умный мальчик и через несколько лет после старшего брата – красивая девочка – принцесса, на которую все будут смотреть и умиляться: «Вся в маму». Лишиться всего этого? Как бы не так! Ни за что! Так не должно быть! Девушка посмотрела на Маргариту воспаленными глазами, спросила капризно:
–Что же мне делать?
В коридоре послышались топот и гвалт, зрители и актеры покидали актовый зал. Уже через несколько секунд ручка двери в класс возмущенно задергалась, раздались игривые замечания: «Эй, кто это там заперся? Чем вы там занимаетесь? Буду третьим».
–Марш на десять минут в соседний кабинет,– звонко откликнулась Маргарита острякам, которые тут же притихли и отправились выполнять указание. Теперь она могла ответить Анжелике:
–Прежде всего расскажи обо всем маме. Мама плохого не посоветует.
Плохого совета девушка действительно не получила – получила ужасный.
–Буду рожать,– торжественно объявила она Маргарите через несколько дней.
–Вот и прекрасно. Я же тебе говорила, что все устроится.
–Да. Спасибо.– Анжелика сдержанно кивнула.– Только я в школу после каникул не вернусь, переведусь в экстернат. Мама договорится – меня возьмут на полгода.
–Анжелика, ты же идешь на золотую медаль! Какой экстернат? Зачем?
–Живот скоро виден будет.
–А тебе нечего стесняться. Пусть другим стыдно будет. А то ходит гоголем. Ничего, ты не думай! Отольются кошке мышкины слезы.
–Это вы про Шлыкова? Ему это все глубоко фиолетово. Я просто доказательство его исключительности, а все остальное его не интересует.
–Его не интересует – интересует других. Ребята за тебя горой встанут,– продолжала Маргарита увещевать, но девушка упрямо покачала головой:
–Я в этом совсем не уверена.– Анжелика помолчала, будто сомневаясь в чем-то, потом отважилась: – Маргарита Семеновна, я ухожу из школы, потому что не собираюсь оставлять ребенка.
Маргарита растерялась:
–Ничего не понимаю. Сначала: «Буду рожать». Теперь: «Не собираюсь оставлять».
–Ну да. Родить рожу, а оставлять не буду.
Маргарита задохнулась от возмущения:
–Это кто тебя надоумил?!
Девушка ответила не моргнув глазом:
–Мама.
Несколько секунд Маргарита, как рыба, беззвучно глотала ртом воздух. Такого она не могла себе представить даже в страшном сне. Вот и думай, кто теперь из них хуже: мальчик или девочка. Да уж. И Егор никакой не Егор, и Анжелике до Марты как до звезды. Наконец она продолжила разговор, стараясь соблюдать деликатность:
–Я уверена, у твоей мамы были причины предлагать такой вариант. Но мне кажется, что гораздо лучше будет…
–Маргарита Семеновна,– в голосе девушки послышался металл,– я советовалась с вами, но вы отослали меня к маме. Я поступила так, как вы сказали, и очень вам за это благодарна. Но теперь вся моя дальнейшая жизнь касается только меня и моей семьи. И ваше мнение ничего изменить не может, вам понятно? Нам папу надо поднимать, а не над младенцем трястись.
С Маргаритой в школе так не решался разговаривать даже директор, а о том, что подобный тон может позволить себе кто-то из учеников, и уж тем более отличница Бельченко,– такого в здравом рассудке даже и представить себе было невозможно. Но это произошло. А Маргарита не испытывала ни гнева, ни унижения, ни обиды. Было бы на кого обижаться. Одно сплошное разочарование. Куда только катится этот мир. Она спросила у Анжелики, не скрывая брезгливости:
–Значит, думаешь отказаться от малыша?
–Да.– К холодному металлу прибавился явный вызов.– И это мое законное право. Никто не может меня упрекать.
–Нет? Что же ты тогда бежишь из школы, как крыса?
–Не бегу, а ухожу в экстернат.
–Бежишь, Анжелика, бежишь. Ты же понимаешь, не можешь не понимать, как отреагируют на твой поступок ребята. По головке никто не погладит.
–Плевать я хотела на ребят. Мое место около Шлыкова еще не остыло, а там уже очередь из претенденток. Толпа от Крылова переметнулась. Теперь у нас новый герой.
–И в твоей власти сделать из героя ничтожество.
–Да не хочу я тратить на него свои нервы.
–Не потому ли, что сама недалеко ушла?– Дольше Маргарита сдерживаться не могла. Негодование вырвалось наружу, и теперь ярость кипела и в глазах, и на щеках, и в голосе женщины. Девушка в долгу не осталась, тоже перешла на повышенный тон и бросилась в атаку:
–Да как вы смеете?! Кто вам дал право?!
–Тот, кто собирается отдать своего ребенка в детский дом.
–Детский дом – не притон и не помойка. Там из него вырастят человека,– повторила Анжелика текст, явно вложенный в голову «заботливой» мамашей.
–Ты находишь жизнь в детдоме прекрасной?
Анжелика передернула плечами. Аргументов в пользу этого утверждения у девушки не нашлось, поэтому она сочла разговор оконченным и направилась к выходу из класса. На пороге все же остановилась и, обернувшись к Маргарите, произнесла:
–Ну, может, его кто-нибудь заберет.
–Кто заберет?– произнесла женщина механически, совсем не рассчитывая на ответ, но он все-таки прозвучал:
–Есть же на свете добрые люди.
–Есть же на свете добрые люди,– директор детского дома смотрела на Маргариту одновременно и с восхищением, и с нескрываемой жалостью. Второе Маргарите было непонятно, но директор сочла нужным объяснить свои эмоции: – Вы должны понимать, что легко не будет, и я заранее вам сочувствую.
–Я понимаю, что усыновление – не игра в бирюльки. Но в данном случае все несколько проще. Я ведь не посторонний человек для Марты. Она и так практически живет у меня последние два года. К тому же речь идет не об удочерении, а об опекунстве. Я не хочу, чтобы она лишилась льгот, положенных по закону.
–Все верно. Все верно.– Директор суетливо перекладывала на столе какие-то бумаги и почему-то волновалась: то начинала накручивать на палец прядь волос, то теребила телефонный шнур, то зачем-то хваталась за ручку. Поведение женщины казалось Маргарите странным. Казалось бы, она должна радоваться за воспитанницу и испытывать некоторое облегчение: ребенок обрел семью. Разве не здорово? Но очевидное беспокойство не отпускало хозяйку кабинета. Маргарита продолжала спокойно сидеть у стола, а директор встала и начала ходить по комнате в какой-то глубокой задумчивости. Маргарита игр в кошки-мышки не любила, она хотела внести ясность, а потому сказала уже в третий раз:
–Бумаги в порядке. Разрешение получено. Я могу забрать девочку?
–Да-да, конечно,– женщина откликнулась, но из задумчивости не вернулась.
–Может быть, тогда позовем Марту? Попросим ее собрать вещи?
–Я сейчас попрошу секретаря.– И снова хождение. Сжатые губы, нахмуренные брови, руки за спиной и шаги, шаги, шаги от окна до книжного шкафа и обратно. Маргарита не выдержала:
–Так попросите же!– Прозвучало громко, требовательно и раздраженно. Директор встрепенулась и вернулась на свое место. Села, заговорила тихо, вкрадчиво, как с душевнобольной:
–Маргарита Семеновна, Марта – непростая девочка.
–Вы, наверное, забыли, что мы давно с ней знакомы?– Маргарита попыталась придать разговору легкость, но директор предложенную игру не приняла, продолжала настаивать на своем:
–Давность знакомства тут не играет никакой роли.
Маргарита от этих загадок окончательно потеряла терпение – повысила тон и отчеканила железным голосом:
–Я педагог почти с двадцатилетним стажем и прекрасно знаю, что простых детей, впрочем, как и взрослых, не бывает. Есть характеры сложнее, есть попроще, но при желании с любым можно найти общий язык. А что касается Марты, то с ней мы уже во многом договорились.
Директор детского дома смерила Маргариту долгим взглядом, потом сказала, не отводя глаз:
–Вы просто не знаете того, что знаю я.
–Так расскажите!– Негодование дошло до предела.
«Сколько можно тянуть резину?!»
–Хорошо.– Директор кивнула головой, решившись на то, на что, видимо, решиться было не так уж просто.– Вы не оставляете мне выбора. Хотя я и сама считаю, что утаивать от вас информацию было бы неправильно.
–..?
–Марта – не совсем здоровый человек.
–Насколько я знаю, в детском доме каждый ребенок с диагнозом, который снимается уже через несколько месяцев домашней жизни.
–Нет-нет. Речь не о банальной задержке развития или врожденных поражениях нервной системы. Да и о какой задержке развития можно говорить в ее случае? Способный человечек. Талантливее многих детей из обычных семей.
–Вот именно! Абсолютный слух, живая речь, прекрасная память! Она на французском скоро лучше меня говорить будет.– Заговорив о Марте, Маргарита расцвела в улыбке и даже сама услышала в своем голосе милую, теплую нежность. Не заметить такого отношения не могла и директор, она улыбнулась в ответ, но ее улыбка вышла немного грустной:
–Это замечательно, что вы так относитесь к девочке, но вам придется поверить в то, что память у нее как раз совсем не прекрасная.
–О чем вы говорите?
–Маргарита Семеновна, вам не кажется странной ее одержимость музыкой?
–Возможно, но при чем тут память?
–Вы действительно думаете, что такая тяга может быть врожденной?
–Не понимаю, почему нет? Думаю, истории известно немало случаев, когда интерес к какой-то области жизни заложен в человеке природой.