Они были братом и сестрой, они по-прежнему брат и сестра. Товарищи по играм, компаньоны, ближайшие друзья и еще больше. Гораздо больше.
Теперь погибший в капкане енот ассоциировался у нее с братом, с его страданиями.
«О, Роберт, вот что произошло с тобой. Я должна была больше сделать для тебя. Должна была найти какой-то способ помочь».
Эрика хотела заплакать, но тут брат коснулся мозолистыми пальцами ее лица, и она оцепенела от ужаса.
— Красивая Эрика, — прошептал он. — Красивая Эрика в подземелье. На последнем новоселье.
Случайная рифма вызвала у него улыбку. Блеснули желтые зубы, зубы зверя, покрытые налетом, гнилые, и Эрика ощутила кислый запах его дыхания.
— Роберт, — попросила она, — отвяжи меня, пожалуйста.
Он, ничего не ответив, отступил в темноту.
Эрика хотела проводить его взглядом, но это оказалось трудно. Очертания зала исчезали, как и реальность ее тела. То она была привязана к столу, то воспаряла над ним свободно, невесомо.
Усилием воли Эрика взяла себя в руки. Что делать? Поговорить с ним. Общение было единственной ее надеждой.
— Как ты узнал, что я здесь? — прошептала она.
— Как? Некто из твоих друзей заговорил со мной в городе. У тебя их так много, сестричка, а у меня ни одного. Кто будет другом молящему, сестричка? Кто разожжет очаг для отверженного?
Эти слова не имели для нее смысла, и Эрика не придала им значения.
— Кто из моих друзей? — спросила она, думая, что это мог быть Коннор. Она надеялась, что это он. Надеялась…
— Рейчел, как ее там, — беспечно ответил Роберт. — Искала тебя.
Рейчел. Конечно, они договорились встретиться за обедом. Эрика забыла об этом напрочь.
Она задалась вопросом, сообщит ли Рейчел о ее исчезновении в полицию или просто сочтет несостоявшуюся встречу недоразумением. Чем раньше начнут ее искать, тем больше надежды, что обнаружат «мерседес» на лесной дороге.
Если придет в голову искать там. Но с какой стати? По этой дороге никто не ездит.
— Когда она сказала, что ты не пришла на обед, — негромко продолжал Роберт, — я понял сразу же. — Он щелкнул пальцами, звук получился отрывистым, пугающим, как внезапный треск горящих дров. — Понял, куда ты так спешно поехала. Какое зло задумала.
— Не зло, — тихо сказала Эрика. — Я… я хотела помочь тебе. Вот зачем приехала сюда. Подумала…
— Помочь мне. Угу. Ты всегда помогала мне. Была великолепной помощницей.
Краем глаза Эрика видела, как он расхаживает по залу. Слышала, как несколько раз повторил вполголоса последние три слова.
— Роберт. — Она смотрела в потолок и силилась унять дрожь в голосе. — Послушай меня.
Никакого ответа, лишь неразборчивое бормотание.
— Я в самом деле хотела помочь тебе. Честное слово. И хочу до сих пор.
Не то негромкое ругательство, не то сдавленный смешок. Роберт повернулся, прошел позади керосиновой лампы, по стене проплыла его громадная тень.
— Я не могла помочь, не зная точно. У меня были только догадки. Я не могла знать.
Роберт расхаживал позади лампы взад-вперед, тень его перемещалась туда-сюда, будто маятник.
— Я надеялась, это кто-то другой. Не хотела, чтобы убийцей оказался ты. Роберт, ты должен мне поверить.
— Лжешь. Ты, как паук, плетешь, плетешь свои обманы. И догадайся, кто муха?
— Я не лгу тебе…
Роберт метнулся к ней из темноты, оперся ладонями о стол и подался вперед, вытянув шею.
— Догадайся, кто муха?!
Ответ застрял у Эрики в горле.
— Ты, — прохрипела она. — Так? Ты муха.
Лицо Роберта осветилось улыбкой.
— Ж-ж, ж-ж, — негромко прожужжал он.
Эрика уставилась на него. Он находился близко к ней и вместе с тем почему-то в громадном отдалении. Но разве не так было в течение многих лет? Брат всегда был вблизи, но оставался совершенно недосягаемым.
Мысли ее путались. От страха? Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, стараясь сосредоточиться.
Когда Эрика открыла глаза, Роберт все еще стоял над ней, пристально глядя на нее, словно ждал, когда она заговорит.
— Скажи, Роберт, зачем ты убил ее?
— Сама знаешь.
— Не знаю. Скажи.
— Ну ладно. Скажу. Я заклал жертву, потому что не хочу больше так жить. Слышишь? Больше не хочу. Козел отпущения взбунтовался. Изгнанник тоскует по дому. По всему, что есть у тебя, сестричка. По друзьям, разговорам, уюту. Я хочу снова стать членом общества.
Эрика старалась сосредоточиться на его словах, но ее отвлекал мерцающий огонек лампы. Он создавал тигриные оранжевые и черные полосы, путаницу нитей, завораживающе движущихся, бесформенных, мелькающих в бессмысленном хаосе.
Потом она снова вгляделась в лицо брата, его серые глаза пристально рассматривали ее, и напряжением воли заставила себя обратиться к нему с вопросом:
— Но… убийством… убийством девушки?.. Роберт, это не способ.
— Ты знаешь, что способ. Лживая ведьма, призрак Медеи — ты знаешь. Знаешь!
Эрика покачала головой, ошеломленная этой вспышкой, этим потоком оскорблений.
— Это способ! — бушевал Роберт. — Единственный. Я пария, нечистый. Мне надо очиститься. Сделать это можно только кровью. Я должен омыться в жертвенной крови. Принести жертву высшим силам. Добиться их благосклонности. Заслужить у них отпущение грехов.
— Убийством?
— Не убийством. Жертвоприношением. Ты понимаешь разницу, жрица тьмы.
— О чем ты говоришь?
— Та девушка была агнцем на алтаре, молодым тельцом, закланным в жертву богу. Была Ифигенией в своей славе, девой, принесенной в жертву вечности. Я знаю, что ты думаешь, — лукаво добавил он.
Как Роберт мог знать, если она сама не знала, что думать? Она ждала.
— Думаешь, что я не должен был совершать этой церемонии, раз еще нечист. Делать это полагалось бы жрецу, а мне стоять на коленях, как кающемуся грешнику, чтобы получить благословение кровью. Ты права. Это надлежащая форма обряда. Но кто выступил бы для меня в роли жреца? Ты? Сделала бы ты это? Перерезала горло агнцу, наполнила бы чашу горячей кровью?
Эрика застонала, ее мучили ужас и слезы.
— Никто не стал бы мне помогать. Поэтому я вынужден был сам свершить обряд, хоть и непригоден для этого. Я держал нож, я наполнял чашу, я омывал лицо и руки в ее красном ихоре[6]. Я играл роли и жреца, и кающегося, снимал этой жертвой загрязнение со своей души.
— Загрязнение…
— Миазм, как называли это древние. Смертоносное загрязнение. Не только мое. Оно будет распространяться, как зараза, как эдипова чума, уничтожит этот город и весь мир, покончит со всем живым на земле через десять лет — так написано в газете, и это послание специально было выставлено у меня на виду.
— Нет, Роберт, не существует никакого послания, никаких… миазмов. Ты все не так понял. И выбрал неверный путь.
— Я не выбирал ничего. Это выбрала за меня судьба, мойра, а я просто рыба в сети, влекомая, куда нужно. Я знал, что другие ни за что не поймут, поэтому совершил ритуал втайне, сокрыв свой след. Они подозревают меня, но доказать ничего не могут. Никому не найти моего священного алтаря и жреческих орудий; Никто не знает об этом месте.
— Кроме…
— Кроме тебя, сестричка. И вот ты шпионишь за мной, вынюхиваешь. — Роберт со смехом ухватил ее за нос большим и указательным пальцами. — Любознательная сестричка. Попалась.
В детстве у них была такая игра — «поймал-твой-нос».
Эрика вырвалась из его пальцев.
— Роберт, черт побери, мы уже не дети! — Гнев заставил ее рвануться, голова и плечи оторвались от стола, когда она попыталась порвать ремни, потом в мозгу у нее стала виться какая-то дурманящая спираль, Эрика опустилась и замигала. — Это… это не игра, — добавила она слабым голосом, силы ее иссякли.
— Разумеется, нет. — Роберт нахмурился, удивляясь ее непонятливости. — Ты знаешь это лучше всех — ты и божество, которому служишь. Дело тут в жизни и смерти. В моей душе — чиста она или нет. В искуплении или проклятии. Какая уж тут игра.
— Ты не нуждаешься в искуплении…
— Еще как нуждаюсь. И все они знают это — все бараны в городе. Ты живешь среди них, но что до меня — я придурок с бугра. Так они называют меня, эти глупцы, твои друзья, члены твоей общины. Придурок с бугра. Я слышал их. Знала ты это? Знала?
У Эрики зажгло глаза от слез, вызванных то ли страхом, то ли жалостью, то ли едким дымом.
— Нет, Роберт. Не знала.
— Лжешь. Ты шпионишь. Плюешь в мой дурной глаз. — Он откинулся и харкнул ей в лицо. Эрика отвернулась, и плевок угодил ей в щеку, теплый и липкий, как семя. — Как тебе понравится это, сестричка?
— Пожалуйста, Роберт. — Эрика уже плакала по-настоящему, а зал вращался, вращался вокруг, будто в кошмаре. — Пожалуйста, не делай этого, пожалуйста…
— Поздновато просить. Я сказал, чтобы ты отозвала их — своих дьявольских собак.
— Не знаю, что ты имеешь в виду.
— Еще как знаешь. Это твои собаки, твои и ее. Я слышу их лай по ночам. Чувствую, как они тычутся в меня влажными носами, ощущаю запах их зловонного мускуса. Говоришь, я ошибаюсь, ища искупления грехов девичьей кровью. А как же еще? Как, если я все еще нечист?
Нечист. Это слово повисло между ними, требуя вопроса. Эрика задала его медленно, выдавливая из себя слова, будто пасту из тюбика:
— Раз ты убил ее, раз совершил… жертвоприношение, то разве не должен быть уже чистым?
— Выгляжу я чистым? Видишь эти руки? Видишь?
Порывистое движение к ней, длинные пальцы, обкусанные ногти.
— Выглядят они чистыми, ведьма? Выглядят?
Эрика уставилась на его руки, казалось, пальцы вытягиваются, превращаются в когти, зловещие, изогнутые, блестящие.
Она замигала, и руки вновь стали обычными.
Господи, что с ней? Сходит с ума?
— Я нечист, — заговорил Роберт с искажающим слова рычанием. — Я принес в жертву ту девушку, но этого оказалось мало. Твоя распутная повелительница сказала, что мало!
Роберт отвел руки и отступил назад.