«Дело не в том, чтобы не попасться! — хотелось выкрикнуть ему — Мы не те, кто беспокоится об этом! Не те, понимаете?»
Но ничего этого он не сказал, потому что ярость лишила его дара речи.
Коннор сознавал, что дрожит от гнева. Он покопался в себе, нашел «глаз» бури и в этом тихом месте вновь обрел голос.
— Существуют правила, — произнес он, удивляясь, что говорит без злобы. — Честные полицейские соблюдают их всегда. Не только когда это удобно или кто-то наблюдает. Постоянно. Это очень просто.
Харта это задело.
— Шеф Элдер сказал…
— Шеф теперь я.
Категоричность этого заявления наконец утихомирила Харта.
Элдер, кашлянув, заговорил:
— Совершенно верно. Шеф теперь он, и я превысил свои полномочия. Но чтобы не быть несправедливым к этим ребятам, шеф Коннор, все это было моей идеей, и вина лежит на мне.
Коннор едва глянул на него и вновь обратил взгляд на Харта с Вуделлом.
— Впредь все делайте по правилам. Это мой метод, наш метод, единственный метод.
— Есть, сэр, — ответил раздосадованный Вуделл.
Харт молча кивнул, на его лице застыло выражение упорного неприятия.
Коннор понимал, что до них не совсем дошло. Они считали, что действовали толково, проявили инициативу, а этот тип из Нью-Йорка придирается совершенно ни с того ни с сего.
Что ж, придется поговорить подольше с обоими. Объяснить, почему правила важны и что случается, когда полицейские начинают воображать, будто они выше закона.
Да, на эту тему ему было что рассказать.
— Хорошо, — решительно заговорил он, оставив пока этот вопрос. — Поезжайте обратно на место преступления, присоединяйтесь к поисковой группе. Руководит там лейтенант Магиннис вместе с капитаном Хозеном из шерифского ведомства. Отправляйтесь.
Молча кивнув, Харт и Вуделл пошли. Элдер остановил их вопросом:
— Кто-нибудь из вас слышал о реке Лете?
— Это из греческой мифологии, — ответил Вуделл. — Река в подземном царстве. Кто попьет из нее, лишается памяти.
Элдер неторопливо кивнул.
— А что такое? — спросил Вуделл.
— Не важно.
Элдер молчал, усаживаясь на пассажирском сиденье «шевроле» Коннора. Коннор съехал на траву, чтобы позволить Вуделлу сделать разворот. Когда тот поехал вниз по склону холма, последовал за ним медленнее, чем необходимо.
Сидевший рядом Элдер сказал:
— Извиняюсь, что сбил их с пути, шеф. Не следовало этого делать.
— Ничего, — ответил Коннор, хотя не считал так.
Огни передней машины скрылись, и когда Коннор подъехал к «бьюику» Элдера, они были одни.
— Все еще хотите, чтобы я вел наблюдение? — спросил Элдер.
— Больше, чем раньше. Алиби у него надежное, но это лишь означает, что он не похищал ее в городе.
— Но он тот, кто нам нужен. Вы так считаете?
Коннор задумался.
— Да, — наконец ответил он. — Я считаю так. В кинофильмах самый очевидный подозреваемый никогда не бывает преступником. В жизни не так. Психологический портрет к нему подходит. Он ненавидит сестру — Господи, как ненавидит. И он безумен. По-своему очень умен, но помешан… и способен на насилие. Видели, как он извивался в кресле?
— Видел. Будто злая собака на поводке.
— Он убил Шерри Уилкотт. Перерезал ей горло. Может, это как-то связано с той ерундой, о которой он разглагольствовал. С каким-то культом, ритуалом. Он убил ее, а теперь в руках у него Эрика.
— Если она еще жива, — сказал Элдер и тут же пожалел об этом.
Коннор отмахнулся от его реплики.
— Жива. Он засмеялся, когда я спросил, мертва ли она. И когда я сказал, что ее нужно остановить, слышали, что ответил? Она будет остановлена. Будущее время. А с наступлением темноты Харт и Вуделл находились при нем.
— И что же?
— Ночь для него волшебное время. Ночами он слышит… то, что слышит. — Свою мать, до сих пор думал Коннор, кричащую или просто зовущую его, как он сам слышал зов Карен в кошмарах. — Его безумие достигает пика ночью. Если он хочет убить ее, то постарается сделать это до утра.
Ему это было ясно, но он ожидал, что напарник выразит сомнение, даже засмеется. Однако Элдер негромко сказал:
— Шеф, вам самому нужно писать психологические портреты.
Коннор смущенно пожал плечами.
— Я не психиатр. Просто опытный полицейский.
— Я тоже, но мне до такого не додуматься. — Судя по взгляду Элдера, у него мелькнула какая-то мысль, но он только спросил: — И каков же план?
— Я не думаю, что он проведет спокойную ночь дома. Либо выедет и приведет нас к Эрике, либо к нему приедет Эндрю Стаффорд. Подъезжайте к его лачуге как можно ближе, с выключенными фарами, поставьте машину в высоких кустах…
— Шеф, я знаю, как это делается.
— Да, конечно. Прошу прощения. Радио в машине у вас есть?
— С тех пор, как ношу штатское, нет.
— Возьмите мою портативную рацию. — Коннор снял ее с пояса и настроил на нужную частоту. — Я буду держать связь с вами из машины. Если он поедет куда, следуйте за ним. Если к нему явится гость, посмотрите, кто он. Идет?
— Будет сделано.
Элдер вышел из машины, потом наклонился к окошку с пассажирской стороны.
— Сделайте мне одолжение. Остановитесь у моего дома, скажите Коринне — это медсестра, — что я не приеду. Когда я уходил, она укладывала Лили в постель, и я не захотел ее отвлекать. Она будет беспокоиться, если я не вернусь.
— Да, скажу. Непременно.
— И раз уж будете там, — Коннору вновь показалось, что во взгляде Элдера промелькнула какая-то мысль, — загляните в мой картотечный шкаф. Он в кабинете, рядом с диваном. В нижнем ящике лежит папка с надписью: «Гаррисон».
Гаррисон.
— Досье на Роберта?
— Нет. Увидите сами. Это… в общем, то, что я прятал очень долго. Не совсем представлял, что с этим делать, что это может означать. Но вы умный человек, шеф. Полагаю, более проницательный, чем я. Возможно, найдете что-то такое, что мне не приходило в голову. — Пожатие плеч. — В любом случае читать будет интересно.
— Если интересно, зачем же прятали папку?
— До сих пор я хотел оберегать гаррисоновских детей от новых скандалов. Считал, что они и без того сильно пострадали в ту ночь. Но теперь Эрика исчезла, а Роберт… — Элдер замялся, и Коннор понял, что он думает о реке Лете и о своей Лили, лежащей на клеенчатых простынях. — К Роберту я уже отношусь не так покровительственно, как раньше. Всего доброго, шеф.
Элдер выпрямился, повернулся и пошел, Коннор не успел ничего больше спросить.
Глава 13
Безнадежно.
Какой-то неизмеримый промежуток времени Эрика сражалась с ремнями, стягивающими запястья. От запрокидывания головы, чтобы взглянуть через плечо на их завязанные брезентовые концы, болела шея.
Каждое запястье было привязано порознь; потом оба ремня были связаны вместе. Чтобы освободиться, ей нужно было либо ослабить этот узел, либо выдернуть какой-то ремень из стола.
Пока что ее отчаянные рывки и извивания лишь затягивали узел еще крепче. Ослабить его она не могла.
— Роберт не был бойскаутом, — пробормотала Эрика, удивляясь хриплой скрипучести собственного голоса. — Где же он научился вязать такие узлы?
Потом со стоном вспомнила, что сама учила его. Урок жизни в лесу, старшая сестра учит братишку быть мужчиной. Что ж, теперь он мужчина, опасный мужчина.
И вскоре вернется перерезать ей горло.
«Ну и что, если перережет? — подумала она с внезапным приливом горестного отчаяния. — Что это меняет? Ради чего тебе жить?»
Эти вопросы причинили ей боль, потому что ответов у нее не было.
Жизнь ее была пустой много месяцев. Много лет. Она была постоянно занята по горло, но ее отчаянная деятельность представляла собой просто-напросто уловку, чтобы отвлечься от полной бессмыслицы существования. Она завела галерею, чтобы зарабатывать деньги, в которых не нуждалась, чтобы иметь повод для поездок на Средиземноморье, из которых возвращалась грустной, выжатой. Муж не любит ее и никогда не любил, женился на ней ради денег, гаррисоновского состояния, ее великолепного наследия, казавшегося ей бременем и проклятием.
У нее не было друзей, кроме болтливых сплетниц вроде Рейчел Келлерман. Горожане улыбались ей, потом шушукались у нее за спиной. Единственным близким человеком у нее был Роберт.
Психопат, который привязал ее к столу и вскоре убьет.
Сражаться нет смысла. Даже если она останется в живых, ее ждут мытарства похлеще всех прежних. Роберта на всю жизнь упрячут в тюрьму или в сумасшедший дом. Она превратится в объект презрительной жалости, на нее будут указывать пальцами. Она разведется с Эндрю и останется одна или будет жить с ним в формальном браке. Она…
Одна. Нет, это не совсем так. Даже без Роберта, без Эндрю она не останется в одиночестве.
С ней будет Бен Коннор.
Странно, что она едва не забыла о нем, роясь в обстоятельствах своей жизни.
«Ну и что, — подумала с горечью Эрика, — для него это лишь эпизод. Ничего не значащий».
Правда, он говорил другое. Сказал, что любит ее.
Мало ли что он сказал. Эндрю утверждал, что любит ее, и это было ложью. Роберт в детстве был ее задушевным другом, казалось, на всю жизнь. И вот каким стал теперь.
Любовь всегда была игрой, притворством. Полагаться на нее было нельзя. Разве мать не притворялась, что любит ее? Пока не отпала необходимость в притворстве и она не сбросила маску, перестав скрывать презрительное равнодушие к своим детям. Убирайся — таков бывал ее ответ всякий раз, когда сын или дочь обращались к ней за утешением. Это слово и позвякивание кубиков льда в стакане.
Мать покинула их, словно бросив на обочине пустынного шоссе. Она присутствовала в доме, но ни эмоциональной близости, ни теплоты понимания, ни любви не было, были только кислый запах перегара и холодная злоба в налитых кровью глазах.
И Кейт Уайетт… Дядя Кейт, как он требовал называть себя… Он был еще хуже. Даже не притворялся, будто любит их.
Она знала только одну настоящую любовь — отцовскую, но отца унесла смерть. Смерть, ставшая концом любви, концом надежды. Смерть, которая скоро заключит ее в свои холодные объятия.