Это Андреев кот. Зовут его Мурзик. А голова у него не кружится, потому что Андрей его ежедневно тренирует. Он сажает кота на проигрыватель и пускает 78 оборотов.
Андрей учится во втором. И если бы Вовка не заболел, то они сидели бы за одной партой. Так сказала мама. Но Вовка тоже умеет читать. Они с Андреем часто читают. А потом Андрей рассматривает коньки.
Когда он смотрит на коньки, то расширяет глаза и глотает что-то. Андрей говорит — это комок.
Но до сих пор Вовка не видел у Андрея во рту никакого комка. Он заглядывал. Наоборот, там не хватало зуба. Просто у Андрея таких коньков не было. Коньки Вовка не давал никому. Только Андрею один раз разрешил примерить.
Андрей ходил по комнате и стучал коньками об пол. Он долго не хотел снимать их и все просил:
— Ну, пожалуйста! Еще минуточку!
Дома никого не было. И когда Андрей ушел, Вовка тоже захотел примерить.
А надеть не смог. Ноги за это время выросли и коньки стали малы.
И голова закружилась очень…
Первый раз коньки ночевали под кроватью. А Вовка опять глядел в потолок — на карту. Ему было обидно и скучно.
Потом пришел Андрей. Вовка сказал:
— Хочешь коньки взять? Мне они не нужны: малы уже…
Говорить почему-то было трудно. Андрей тоже что-то глотал. Комок, наверное. А потом взял коньки и, не глядя на Вовку, унес с собой…
А однажды доктор спросил:
— Ну, герой, где твои коньки? Скоро будешь кататься!..
Когда он ушел, мама целовала Вовку и плакала. А утром, когда Вовка проснулся, то увидел… коньки. Они были новенькие, блестящие. И привинчены к черным кожаным ботинкам, от которых пахло фабрикой. Так пахнут только что изготовленные вещи. Вовка обнимал их и глядел в окно, потому что кровать снова поставили к окну.
А. НИКИТИН
ПОХВАСТАЛСЯ
Когда у Лешки засосало под ложечкой, он оставил своих друзей и побежал домой обедать. За столом сидел почему-то хмурый отец и вяло мешал ложкой в тарелке. Это было необычно: отец всегда брал обед с собой. Лешка забрался на стул, взял ложку и начал выбирать гущу: так было вкуснее. За это его никогда не ругали, но сегодня отец сердито буркнул:
— Ешь, как все люди едят…
Лешка стал есть, как все люди едят.
— Ваня, ты можешь объяснить, что с тобой произошло? — тихо спросила мать.
— Отстань, — бросил отец.
Лешка увидел, как мама обиженно поджала губы. На второе была жареная картошка. Лешка любил выбирать хрустящие корочки и высасывать из них соль с салом. Отец не стал есть, закурил и лег на диван. Лешка изредка поглядывал на него и, высасывая поджаренную корочку, удивленно думал: «Чего он разглядывает на потолке? Потолок-то белый и пустой?»
— Черт бы их побрал!.. — буркнул отец и бросил папиросу к дверям. — Дожил, дожил до общего позора, мать честная!
— Ванюша, ты расскажи, может, легче будет, — попросила мать.
— Да что рассказывать-то… Было собрание, меня возвели в бюрократы. «Повысили», — как сказал профорг, — «легковой машины не хватает!» — И он скорчил улыбку, от которой Лешке стало страшно. Лешка быстро соскользнул со стула и выбежал на улицу.
— «Бюрократ — это, наверное, самый главный начальник», — подумал он и помчался к Вовке и Нинке, которые играли в классики.
Вовка прыгал и передвигал ногою крышку от банки из-под сапожного крема из «класса» в «класс».
Вдруг Нинка изогнулась и стала похожа на рассерженного гуся.
— Ага, постой! — закричала она. — Черта!
Вовка еще раз подпрыгнул и постарался незаметно спихнуть крышку с меловой черты на асфальте.
— Ага, ты жулить, ты жулить, да? Я видела, вот! Лешка, ты видел, она прямо на черте лежала! Вот и Лешка видел, чур, сначала!
— Я первый! — закричал Вовка.
— Чур вторая, чур вторая, — подхватила Нина.
Лешке очень хотелось быть первым, и он, важно посмотрев на Вовку, сказал:
— А мой папа самый главный начальник. Он — бюрократ!
Вовка сразу заискивающе улыбнулся и похвалился:
— А у меня есть наган, пуговицы разбивать!
Нинка презрительно фыркнула:
— Ну и наган! Мою пуговицу и то не разбивает…
— Захотела тоже, у тебя железная, — протянул Вовка.
— А что, у бюрократа завод, да? — спросила Нинка.
Лешка не знал, что должно быть у бюрократа, но все же гордо заявил:
— Конечно, завод, что же еще?
Прибежал Генка с куском хлеба в руке, и Нинка сразу ему сообщила, что у Лешки отец — бюрократ! Генка выпучил глаза и удивленно спросил:
— Ну?
— Правда, — подтвердил Вовка.
Лешка скромно разглядывал носок своего обшарпанного башмака и в душе ликовал: «Во какой у меня папка!».
Генка еще раз сказал: «Ну?» Потом отодвинулся и пробормотал:
— Врешь ты!
Лешка обиженно засопел и крикнул:
— Это ты врешь! Я сам слышал… И он еще легковую машину получит, вот! Нинку и Вовку я еще прокачу, а тебя — дуля!
— Ну и не надо! А бюрократ — плохой человек! На-кось… — Генка с высунутым языком обежал вокруг Лешки, потом побежал по улице и завернул за угол.
— Чего он понимает! — крикнул Лешка. — А вы не верите, да? Не верите, да? И вас не прокачу…
— Я верю, — сказала Нинка.
— И я, — сказал Вовка.
Тогда Лешка схватил крышку от сапожной банки и радостно закричал:
— Чур, я первый!..
— Иван Иванович, там ваш сынок несет какую-то чепуху, говорит, что вы бюрократ, неудобно ведь… — сказал сосед, приоткрыв дверь в комнату. Иван Иванович непонимающе посмотрел на соседа, потом выскочил на улицу и закричал:
— Лешка, а ну сейчас же домой, негодный мальчишка!.. — и, поймав его в дверях, принялся стегать приготовленным заранее ремнем.
Лешка визжал, кричал, но ничего не помогло. Мать куда-то вышла, и заступиться было некому.
Наконец, Иван Иванович отпустил Лешку. Лешка забился в свой уголок, тихонько хныкал и печально думал: «Будто и похвалиться нельзя… Сам же сказал, что машину дадут, а теперь бьет… За что?!».
Е. ДАВЫДОВ
КАК Я БЫЛ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ГОРИСПОЛКОМА
Правда, я им недолго был. Минут пятнадцать-двадцать. И не то чтобы совсем настоящим председателем, а так, и. о. Вроде — исполняющим обязанности… Случилось это так. Был я недавно в командировке. В одном нашем городе областного подчинения. Между прочим, я часто в командировках бываю. По служебным делам… Так вот, был в командировке и зашел в парикмахерскую. Побриться, значит. Чистенько так, культурно. Кресла блестят и вращаются, как в зубоврачебном кабинете. Побрила меня симпатичная молоденькая парикмахерша и спрашивает:
— Освежить?
— Пожалуйста, — говорю, — освежите!
Она меня и освежила. «Шипром». А я этого запаха не выношу: лошадью отдает.
— Как же, — говорю, — милая девушка? Вы бы хоть спросили или предупредили! Нельзя же быть такой невнимательной!
— И что это вы скандалите, гражданин! — звонко выпалила девушка. — Из-за какой-то капли одеколона людям нервы портите!
— Да я не скандалю. Просто я говорю…
— В чем дело? — басом спросил появившийся из-за портьеры солидный мужчина. Очевидно, начальство парикмахерской.
— Да вот, Григорь Фомич, гражданин пожилой уже, а скандалит из пустяков.
— Я не скандалю, я просто говорю, что…
— Говорить все умеют! — решительно отрезал директор. — Работать надо, а не говорить!
— Правильно! Только — работать-то надо с душой, о человеке думать! А не так, как в вашем ресторане!
— А что — «в вашем ресторане?» — саркастически усмехнувшись, спросил клиент со второго кресла.
— А то, что этот головотяп — директор ресторана — совещание сегодня проводил с официантками как раз, когда в зале полным-полно посетителей было!
— Интересно! — так же усмехнулось второе кресло. — Во-первых, за «головотяпа» и к ответственности привлечь можно! А во-вторых, на совещании обсуждался вопрос о лучшем обслуживании посетителей! Понимать надо! А то критикуют тут всякие…
— Да я никого не критикую! Я просто говорю! А что кормят у вас в ресторане отвратительно, — так это вам всякий скажет!
— Вот, вот! А кто это — «всякий?» Тут разобраться надо! — второе кресло повысило голос. — Качество блюд зависит от качества продуктов, которые, в свою очередь…
— Так вот вы и разберитесь там в этой очереди! А я при чем? — Я тоже начал уже сердиться. — У меня и так голова трещит! Понимаете? — обратился я ко всем сразу. — Какой-то умник распорядился всю гостиницу дустом засыпать! И засыпали! Ну, и конечно, гостиницу очистили! От проживающих. А насекомые — если были — остались! Это же надо додуматься!
Тут вступило четвертое кресло, над спиной которого розово блестела ровная аккуратная лысина:
— Вы, гражданин, знаете, поосторожнее со всякими, знаете, словечками! А во-вторых, знаете, мы обязаны бороться со всякими насекомыми!
— Так вы с насекомыми и боритесь! А зачем же людей-то морить? — совершенно искренне возмущался я.
— А вы почитали бы, знаете, инструкцию санэпидстанции, а потом бы уж, знаете, и критику наводили!
— Да я не навожу! Я просто говорю!
— А вы говорите, да не заговаривайтесь! — строго сказала лысина.
— Да тут не только заговориться, тут вообще с ума сойти можно! Вы только представьте, товарищи: автобус вместо восьми часов вечера по расписанию пришел в город в два часа ночи! Тут бы сразу лечь и заснуть, — а в гостинице дышать нельзя! Да и растрясло в этой колымаге так, что все кости трещат… Я бы посадил начальника автобусной станции в такой «экипаж» и повозил бы его часика три по окрестностям! Тогда бы он понял!
— А это, дорогой товарищ, не автобусная станция виновата, — веселым тенором отозвалось первое кресло. — Дороги не мы строим! Тут Бондаренко виноват, доротдел! Вот вы к нему и адресуйтесь!
— Да не хочу я никуда адресоваться! Это ж я так, к слову… Между прочим, я на вашу почту адреснулся и сам не рад. Письмо мне до востребования неделю не выдавали: не на ту букву его засунули!