А руководитель учреждения Скороспелов, где служит Арнольдыч, как только заговорят о нем, кричит:
— Уволю!
Начальник отдела, в котором работает Арнольдыч, — Бабкин, — при этом только вздохнет. Председатель месткома Хомичев неуверенно почешет затылок.
Почему так кричит Скороспелов — непонятно.
Арнольдыч придет на работу в девять, сядет за стол, скажет:
— Да. Такие-то дела, граждане-братове.
И встанет. И пойдет гулять по отделам. Это называется у него «утреннюю гимнастику языка» сделать.
Бабкин, мужчина скромный, розовея от смущения, остановит его:
— Арнольд Арнольдыч, я вам на стол срочные бумаги положил.
— И очень хорошо, — скажет Арнольдыч. — Я двадцать лет, граждане-братове, по учреждениям мотаюсь. Несрочных бумаг за это время не видел.
И уйдет. Будет «утренней гимнастикой языка» заниматься до обеденного перерыва. А после обеда какая уж работа? Так, дремота одна…
— Ну, что ж вы? — возмутится Скороспелов, когда начальник отдела доложит ему про Арнольдыча. — За зебры взять его не можете?!
Зебрами Скороспелов называет жабры.
— Давайте его сюда, — предложит молодой начальник самонадеянно. — Я сам с ним побеседую. И Хомичев пусть поприсутствует при этом. Поучится, как с такими разговаривать надо.
По вызову Арнольдыч придет без задержки. Он такой — не из робкого десятка.
— Здоровеньки булы, — бодро скажет он, здороваясь со всеми за руку. В том числе и с пришедшим сюда по вызову начальства Хомичевым.
Никому подавать руку Арнольдычу не хочется, да неудобно как-то, когда он свою протягивает…
— Это что значит? — Скороспелов хочет смотреть грозно — так, как часто рисуют начальников в «Крокодиле», но… Встретив взгляд чистых глаз Арнольдыча, начальник спешно вдруг опустит глаза — якобы для рассмотрения бумаг, лежащих на столе. — Как же вы так, Арнольд Арнольдович? — упавшим голосом закончит Скороспелов.
— Что «как же?» — сядет Арнольдыч на предложенный стул и закинет ногу на ногу.
— Кхе… — начнет прочищать горло Хомичев и зачем-то будет тереть глаза. Знает он Арнольдыча: не раз с ним беседовал.
— По примете, плакать тебе сегодня, — покачивая ногой, скажет Арнольдыч. — Блудишь, душа моя. А жену твою знаю: не женщина — пантера.
— Кхе… кхе… — сконфуженно закашляет Хомичев, хотя все в учреждении знают, что к женщинам он равнодушен. Да не все знают жену Хомичева.
— Н-да. — Бабкин потрогает пальцами узелок галстука, будто забоится вдруг, что тот спрячется за рубашку. Узелок не спрятался, а хозяину узелка захочется куда-нибудь спрятаться. Так захочется, что заерзает он на сидении! Бабкин тоже знает, как беседовать с этим его подчиненным. Сейчас наступит его, Бабкина, черед. Что-нибудь Арнольдыч сказанет.
— Жалуются на меня? — обратился к Скороспелову Арнольдыч. — В шахматы мне проигрывает товарищ Бабкин, так здесь решил отыграться?
— Кхе… — будет прочищать горло Хомичев, не поднимая глаз от пола. Смотреть, как горят уши у Бабкина, ему не захочется. Тот действительно проигрывает в шахматы Арнольдычу.
— Вы насчет шахмат зря, Арнольд Арнольдыч, — разозлится Бабкин. — Мы о работе говорим. Вам задание даешь, — вы уходите. Мы за работоспособный коллектив боремся, обязательства берем…
— И что? — вскинет брови Арнольдыч. Он такой: вскинет брови — и все тут.
— У вас срочные бумаги по отгрузке оборудования ударным стройкам маринуются! — вспыхнет Скороспелов. — Мне сообщили.
— Донесли, хотите сказать? — не моргнет глазом Арнольдыч.
— Ну, в общем, — не выдержит Скороспелов и хлопнет ладонью по столу, — хватит! Предлагаю по собственному желанию!
— Да, — встрепенется Хомичев, — лучше — по собственному.
— Не угодил, значит? — без страха будет переводить взгляд Арнольдыч с одного на другого.
— Честью просим! — нажмет ладонью на стол Скороспелов.
— То есть с честью проводим, — разъяснит Хомичев. — Выходное пособие организуем, — а?
— Пособие? — помолчав скажет Арнольдыч. — Ладно тогда, — лениво согласится он. — Подумаю. Лето придет, буду работу подыскивать. А сейчас зима, — холодно. Все у вас, товарищи-братове? Допобаченья, если так.
И уйдет из кабинета ровным шагом.
— Шаромыжник! — побагровеет от возмущения Скороспелов.
— Хорошо, — начнет потирать ладони Хомичев. — Вы все слышали? Обещание к лету уйти он дал! Летом мы его и прижмем. А увольнять его так просто нельзя. Месячный испытательный срок он прошел? Прошел. Девять месяцев под ногами путается? Путается. А на собраниях критикует руководство — то есть нас… Теперь он поставит вопрос так, что его, мол, за критику хотят прогнать…
— Ага! — подхватил Бабкин. — Он же говорит: «А что я, КЗОТ нарушаю? Нет! Что я такого сделал?»
И действительно, что?..
ГОЛОВОЛОМКА
— Ждете? — громко и весело спросил Илья Ильич Гогуля, входя в свой кабинет и потирая ладони. — Тоскуете, бедненькие?
Так приподнято обратился Илья Ильич к деловым бумагам, лежащим на столе.
— Ничего, ничего. Бумага — она все должна терпеть. Так уж ей по пословице положено, — бодро продолжал он, подходя к столу. — Сейчас мы вам зададим работу. Одни из вас полетят на согласование, другие разбегутся с отказами…
Бумаги покорно выслушивали речь Гогули.
— Вот мы садимся, — сказал Илья Ильич, — садимся, берем авторучку…
Гогуля только что ходил по отделам районного управления «Сельхозстрой», в котором служил заместителем начальника отдела снабжения, и выслушал от вернувшихся из отпуска сотрудников несколько забавных историй. Внутри у него еще все тряслось от продолжительного жизнерадостного смеха.
— Вот мы садимся, — слегка упавшим голосом повторил он. — Берем авторучку…
В его небольшом кабинете было уютно, тихо.
— Садимся, значит, — совсем уже неуверенно сказал Гогуля. И действительно: сел и взял авторучку. В это время вспомнился ему анекдот, рассказанный Окороковым — сотрудником планового отдела. Анекдот начинался с «выпили по маленькой», затем шло «чекалдыкнули» и заканчивалось «набуздыкались».
Гогуля снова жизнерадостно улыбнулся. Тотчас в голову полезли мысли и воспоминания. Вспомнилось, каких красавиц научился он рисовать, работая в тресте канализации. Так набил себе руку, что на профсоюзном собрании избрали его художником стенгазеты. Конечно, нашлись завистники. На следующем собрании «поставили вопрос…»
— Ах, чтоб тебе, — тряхнул головой Гогуля, почувствовав неприятный озноб. — Я т-тебе! — погрозил кому-то кулаком и взял бумагу, лежащую сверху. Однако сколько ни вникал в текст, понять ничего не мог.
— А, черт! — тоскливо повторил он и бросил взгляд на часы. Стрелки равнодушно показывали, что до конца работы осталось еще два часа.
Гогуля уставился на бумагу, которую все еще держал в руке. Но вот его брови стали подниматься все выше и выше, будто хотели до нуля сократить и без того невеликий лоб.
— Есть! — сказал он негромко. — Нашел!
Он до того заинтересовался своей находкой, что читал письмо до половины шестого, просидев на полчаса больше положенного законом рабочего времени. Что же это за изобретение? Гогуля читал одно слово правильно, следующее за ним — с конца наперед:
«Заместителю акиньлачан отдела
т. Елугог
Прошу сав дать еиназаку…»
— Смотри ты! — сказал Гогуля радостно. Чтобы проверить, точно ли исказил слова, он тщательно прочитал текст по-человечески:
«Заместителю начальника отдела
т. Гогуле
Прошу дать указание срочно выделить пять кубометров строевой древесины ввиду того, что необходимо перестроить мост, по которому возится зерно на…»
— Ишь ты! — удивился Гогуля, неожиданно поняв смысл документа. — Пять кубометров древесины захотел. А обоснование где? Тут подумать надо, мозгой пораскинуть. Время на это нужно. А они на тебе — с бухты-барахты: срочно подай им это самое… еиназаку, — с особым удовольствием просмаковал он понравившееся ему слово. — Пишут там, что им на ум придет, а тут голову ломай… На чем я остановился-то?.. Ах, вот: «срочно тиледыв пять вортемобук»… Правильно ли я вывернул слово «кубометров»?.. «Вортемобук»… Точно! Можно идти дальше!.. «…Строевой ынисеверд». Здорово!.. Надо будет товарищей научить этой игре… «ынисеверд ввиду огот, что омидохбоен»…
Работа у Гогули спорилась…
ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
В жаркий воскресный вечер к токарю Бобрычеву неожиданно пришли гости и принесли пива.
— У нас нет колбасы, Ваня, — сказала хозяйка, хлопотавшая у стола. — Сходи в магазин.
— Ладно, — неохотно ответил Иван Павлович. — Это здесь, рядом, братцы. Я мигом.
Все согласились, что «мигом» — это скоро.
В первом магазине колбасы не оказалось. Иван Павлович, ускоряя шаги, пошел во второй. Во втором была колбаса, но не было кассирши: ушла сдавать деньги. Продавец деньги на руки не брал. Иван Павлович здоровой рысцой двинулся к третьему. В третьем была колбаса, была кассирша, но не было продавца: вызвали к директору. Какая-то комиссия снимала остатки в отделе. В четвертом магазине, куда Иван Павлович прибежал в хорошем спортивном темпе, была колбаса, была кассирша, был продавец, но не было цены на колбасу. Продавец колбасу не отпускал. В пятом, куда Иван Павлович прибыл с отличными спортивными показателями, была колбаса, была кассирша, был продавец, была цена на колбасу, но не было разрешения на продажу со стороны представителя санинспекции, пока не будет проверено качество всей партии.
Иван Павлович вытер взмокший лоб, в груди у него что-то подозрительно похрипывало. Минутку постоял, стараясь отдышаться, подумал и решил обежать магазины в обратном порядке.
В четвертом магазине появилась цена на колбасу, сидела на месте кассирша, но не было продавца: вызвали к директору. В третьем была колбаса, была цена на колбасу, была продавец, но не было кассирши: ушла сдавать деньги. Во втором была колбаса, была кассирша, был продавец, была цена на колбасу, но испортились весы, и мастер чинил их на глазах у покупателей. В первом магазине колбасы не было.