Андрей попытался замешкаться, чтобы пообщаться с Валей наедине, но Павел, как радушный хозяин, провел его до выхода, похлопал на прощание по плечу и закрыл за ним дверь. Андрей услышал, как поворачивается за ним ключ, вздохнул и направился к своей тарантайке.
Павел собирался ложиться спать, когда в его спальню вошла Валя.
– Могла бы постучаться, – укоризненно сказал мужчина, натягивая на себя одеяло. – Не то чтобы я сильно стеснительный… – Он вдруг понял, что девушка в сорочке. Простая белая ткань скрывала все ее изгибы, но он почувствовал понятное волнение.
– Не бойся, – улыбнулась девушка и направилась к другой стороне его кровати. – Я не буду к тебе приставать.
– А что ж тогда? Твоя кровать неудобная? Я могу спать в той комнате, если хочешь, – Павел недоуменно наблюдал за тем, как девушка удобно устраивается на второй половине кровати.
– Сегодня мы будем спать вместе, – заявила Валя. Она потянулась к мужчине и легонько дотронулась пальцем до его лба. – Тебя мучают кошмары. Каждую ночь. Я побуду с тобой, и больше сны не будут тебя тревожить. И тебе не надо будет больше истязать самого себя.
Девушка прикоснулась к его руке, и Павел отпрянул. Ему отчего–то стало неприятно, что его страшная сокровенная тайна не секрет для Вали. Как будто она влезла во что-то интимное. Он попытался придумать, как бы аккуратно выпроводить девушку, но она отвернулась от него на другой бок и, кажется, уже задремала. Так и не подобрав нужных слов, мужчина отвернулся от нее и выключил свет. Ее ровное дыхание убаюкивало и успокаивало. Павел закрыл глаза и тотчас заснул.
Проснувшись, Павел долго не открывал глаза, наслаждаясь легкостью и энергией, струящейся по телу. Он уже и забыл, как себя чувствует выспавшийся человек. Но вдруг знакомый холодок пробежал по спине, испарина мгновенно покрыла лоб. Павел боялся открыть глаза, снова увидеть себя в луже крови. Он потянулся к порезу на руке, чтобы привычной уловкой обмануть самого себя, но вдруг ощутил легкое прикосновение ко лбу. Девушка что-то прошептала, про траву, воду и вешний снег, и он вдруг с уверенностью понял, что никогда больше не увидит тот страшный сон. Кровавый кошмар остался в прошлом, стал черно–белым, как кадры старого кино.
– Спасибо, – тихо сказал он, не открывая глаз.
– Не за что, – Валя вышла из комнаты. Мужчина открыл глаза и встал с кровати. Рана на ладони затянулась тоненькой корочкой, впервые оставшейся нетронутой. Начался новый день, и Павел был полон сил, чтобы найти убийцу, разоблачить конкурентов, продать тонну мыла и мимоходом свернуть пару–тройку гор.
Дорогие читатели, как вы считаете, какая обложка лучше: с девушкой-змеей или прежняя, с блондинкой в белой майке, джинсах и с пистолетом?
Часть 11
Валя так и не переехала в Пинск. Перед началом школьных занятий Мария исчезла. Девочка предчувствовала, что так и будет. Уж больно мрачной была мать в последние дни, в каждом движении сквозила напряженность. Она все чаще срывалась то на Валю, то на бабушку, так что когда мать уехала, девочка вздохнула с облегчением. Мария отсутствовала дольше чем обычно, бабушка стала волноваться, она все чаще выходила на берег реки, всматриваясь в даль. Но первой мать увидела Валя.
Августовский вечер был теплым и ароматным. Валя задержалась на лугу, хотя Пеструха вытягивала шею к дому, а вымя ее налилось и набухло. Девочка присела в траву, сплела венок из васильков. Бабушка говорила, что ее глаза кажутся синими, когда она украшает волосы васильками. Кузнечики стрекотали, вдалеке квакали лягушки, теплое дыхание коровы успокаивало. Как вдруг вечер прорезал низкий стон. Валя подхватилась, вскочила на ноги, она замешкалась, собираясь побежать за бабушкой, когда стон повторился, и девочка помчалась к роще. Она наткнулась на мать почти сразу же. Мария не дошла до луга всего несколько шагов. Она лежала на земле, скрутившись, как змея. На руках и лице ее была кровь. Валя присела, осторожно прикоснулась к матери.
– Не трогай меня! – закричала та. – Не прикасайся. Ты испачкаешься в зле. Тебе нельзя.
Валя замерла, а потом решительно просунула руку матери под плечо. Она помогла ей встать, и вдвоем они добрели до дома. Бабушка выбежала им навстречу, подхватила Марию на руки. И только тогда губы девочки задрожали, плечи затряслись в рыданиях.
– Так, баню растопи, – приказала бабушка. – Не хнычь. Нужна твоя помощь.
Валя пошла в баню, она то и дело роняла дрова, спотыкалась на ровном месте. Бабушка привела в парную мать. Та была белой, как мел, губы, обычно яркие, побледнели до синевы. Валя взяла безжизненно повисшую руку и одернула ладонь. Она будто прикоснулась к куску льда.
– Принеси веников, воды столько ведер, сколько найдешь, наполни таз, – бабушка командовала девочкой, и Валя на автомате выполняла ее поручения. Бабушка раздела мать догола, девочка стыдливо отвела взгляд, но успела заметить кровоподтеки у нее на боках.
– С ней все будет в порядке?
– Да, не волнуйся. Она быстро поправится. Пару синяков, ушибов, трещина на ребре, – бабушка водила руками над распростертым телом. – Ничего страшного.
А потом ее руки замерли над головой Марии, задрожали. Бабушка держала ладони с явным усилием, кончики пальцев покраснели. Она одернула руки и подула на них, будто из костра вытащила. Бабушка нахмурилась, накрыла дочь полотенцем, потом устроила ее голову у себя на коленях и закрыла глаза. Валя таскала ведра с водой, расставляя их по углам тесной баньки. Спина у девочки взмокла от пота, у бабушки над губой тоже выступила испарина, а мать по–прежнему походила на покойницу. Ноги, высовывающиеся из–под полотенца, покрывали царапины, несколько ногтей посинели, но Вале было проще смотреть на них, чем на бледное безжизненное лицо.
– Выйди ненадолго, – попросила бабушка, открыв глаза.
Валя послушно вышла из парной, замерла за дверью. В щелочку она видела, как бабушка распростерла ладонь над маминым лбом, потом медленно ее опустила. Она бормотала странные слова, которые отпечатывались у девочки в памяти.
– Через омут, через брод, из–за леса, из–под вод, явись радость, приди в дом, пусть растает черный ком. Это было, да прошло, с вешним снегом все ушло. Затянулось, заросло и травою поросло. Травою–травичкой, свежей водичкой, ласковым цветком, теплым ветерком…
И через какое–то время мать прерывисто задышала, закашлялась. Щеки порозовели. Она открыла глаза и всхлипнула.
– Мама, мамочка, я опоздала. Он их всех убил, мама.
Мария рыдала, покачиваясь в объятиях матери. А та успокаивала ее, как маленькую, гладила по голове. И постепенно Мария успокоилась, заснула.
– Заходи, – прошептала бабушка. Валя скользнула в приоткрытую дверь, уселась в ногах у матери.
– Бабушка, что она говорила? Кто убил? Кого?
– Я же говорила тебе выйти, – нахмурилась бабушка.
– А я и вышла.
– Ладно, надо было четче выражаться, сама виновата. Но подслушивать нехорошо.
– Зато полезно. Расскажи, что случилось?
– Во время обряда к твоей маме приползла гадюка, – бабушка зажмурилась, прогоняя вспыхнувшее воспоминание. – У Маши особый дар, не такой, о котором мечтают. Она видит в людях зло, яд, темноту.
– И во мне?
– И в тебе, – кивнула бабушка. – И во мне. Во всех есть тьма. В ком–то капелька, в ком–то ложка. Есть, конечно, и абсолютно светлые люди. Но таких пару человек на весь мир. Совсем черных людей тоже мало, но и они есть. Маша, она… убирает таких людей.
– Убирает? – Валя поняла, что имела в виду бабушка, и поежилась.
– Не бойся. Лично я горжусь ею. Я бы вряд ли смогла. А в твоей матери куда больше внутренней силы, чем во мне. Наверное, поэтому ей и досталась такая тяжкая ноша.
– И сейчас она тоже…
– Да, – кивнула бабушка. – Но поздно. Он уже успел сотворить зло. Но больше не сможет.
– А как она это делает?
Бабушка посмотрела на Валю, и девочка устыдилась своего вопроса.
– Это неважно, – все же ответила бабушка. – А теперь помоги мне.
Вдвоем они провели Марию из бани в дом. Женщина едва переставляла ноги, но рука, за которую Валя ее поддерживала, была теплой.
Следующие несколько дней Мария почти не вставала с постели. Валя пару раз видела, как бабушка сидит у ее изголовья, гладит лоб, повторяет слова заговора. Синяки проходили, раны затягивались, и однажды Валя увидела мать на ее излюбленном месте – на валуне у реки. Ветер трепал ее волосы, на порозовевших губах блуждала улыбка.
– А ты хочешь переехать? – спросила мать, не поворачиваясь.
– В Пинск? Нет, не хочу, – выпалила девочка. – Давай останемся.
– Ладно, – согласилась мать. – Тем более мне сейчас там лучше не показываться.
– Почему?
– Много будешь знать – скоро состаришься, – мать повернулась к Вале, и девочка почувствовала, как тоска сжала ее сердце. На висках матери появились серебристые пряди, резко выделяющиеся на фоне черной гривы. – Посиди со мной.
Она похлопала по камню возле себя, и Валя пристроилась рядом, прижимаясь к теплому боку. Мать обняла ее одной рукой, склонила голову к дочери, поцеловала в макушку.
– Может, и вправду, от судьбы не уйдешь, как считаешь?
Валя не отвечала. Во–первых, она не знала ответа, а во–вторых, ей было так хорошо просто сидеть рядом с мамой. По поверхности воды, спокойной и гладкой, как натянутый шелк, пробежала рябь.
– Валя, погляди, что это, – насторожилась мама.
– Рыба, наверное.
Волна приближалась к берегу, и над водой появилась вытянутая голова. Желтые глаза сверкали как драгоценные камни.
– Это же мой ужик! – обрадовалась девочка.
– Боже мой, – прошептала Мария, прижав к себе дочь крепче.
Уж выполз на берег прямо рядом с валуном. Он пополз в сторону луга, оставляя за собой глубокую канавку на песке. Брюхо раздулось после удачной рыбалки. Мария взяла пальцами чешуйку, прилипшую к камню, поднесла к глазам. Она была размером с пятак и переливалась на солнце иссиня–черным цветом. Мария всхлипнула, уткнулась дочке в макушку.