ии, князе Владимире и Херсонесе.
В данное время этот город сделался центром мировых событий и поэтому был главной темой наших разговоров. В существовании ромейского государства Херсонес всегда играл огромную роль. Отсюда мы получаем в большом количестве дешевую соленую рыбу, которой кормится бедное население столицы, соль и необходимых для наших войск коней. Херсонес является местом, где скрещиваются торговые пути из Азии в Скифию, а из Скифии к берегам Понта. Этими путями с необыкновенной предприимчивостью пользуются русские, хазарские, греческие и даже сарацинские купцы. Ладьи, караваны верблюдов или запряженные медлительными волами повозки везут в Херсонес самые различные товары. Из глубины Азии сюда доставляют шелк и индийские специи, особенно перец, а потом переправляют в Константинополь или на Запад. Отсюда важная торговая дорога лежит в Киев, в другой славянский город — Фрагу, где много каменных зданий, в Саксонию и города на Рейне. На обратном пути торговцы останавливаются в Самакуше или поднимаются по Танаису в Хазарский город, где среди шатров из верблюжьей шерсти стоит дворец кагана, платят ему десятину и проникают в Хазарское море. Переплыв его, они выходят на персидский берег, грузят товары на верблюдов и доставляют в Багдад меха. Из Багдада они везут в Скифию цветные материи, финики, сушеные смоквы и рожцы.
Но в последние годы этот вековой кругооборот золота и товаров превращается в хаос. В необозримых степных пространствах передвигаются огромные орды кочевников, ищущих новых пастбищ и лучшей участи. Номады не сеют и не жнут, а разводят крупный и мелкий скот и питаются мясом и молоком животных, а из шкур изготовляют огромные повозки, в которых они передвигаются с женами, детьми и рабами и со всем домашним скарбом. Жизнь их полна перемен и движения, и иногда я спрашиваю себя: не счастливее ли они нас, запертых в каменных городах?
Кочевники часто нападают на купеческие караваны — поэтому торговля в последние годы терпит большой ущерб, и в связи с этим беднеют приморские города. Понимая важность торговых сношений с греческим миром и с Багдадом, Владимир прилагает все усилия, чтобы сделать степные пути безопасными. Его владения огромны и полны богатств всякого рода. На берегах русских рек стоят многочисленные города, где живут искусные ремесленники. Русские пахари сеют жито или пшеницу, охотники занимаются звериными левами, а бортники ищут в лесах мед диких пчел. Но знатные люди промышляют торговлей, однако приобретают и села, и смерды обрабатывают их нивы.
В зимнее время, когда замерзают реки и установившийся санный путь позволяет привезти в Киев меха с погостов Древлянской земли и других областей, он собирает дань, продает меха и на эти деньги содержит воинов.
О том, что происходит в русских лесах и болотах, мы отчасти знаем из описаний Константина Багрянородного, хотя сведения эти в значительной степени устарели.
Вот что писал об этом царственный автор.
В месяце, который называется сечень, прекрасные северные леса наполняются стуком секир. Это жители тех областей — кривичи, лутичи и остальные славяне — рубят в зимних рощах деревья, главным образом ивы и липы, так как они легче поддаются обработке, и выдалбливают из них однодревки, как руссы называют изготовленные из одного ствола лодки. А когда начинается таяние снегов и освобождаются ото льда реки, они выводят эти утлые челны в ближайшие заводи. Но так как эти реки впадают в Борисфен, то возможно провести водою однодревки до Киева, где лесорубы продают их местным купцам, которые снимают со старых, пришедших в негодность ладей весла, мачты, кормила, железные уключины и другие снасти и снаряжают купленные однодревки. В месяце, когда уже поют кузнечики, купцы плывут до города Витичева, а оттуда, когда соберутся все ладьи, отправляются через пороги в Понт Эвксинский и, укрепив свои неустойчивые ладьи досками или связками сухого тростника, поставив мачты и подняв паруса, бесстрашно плывут в Константинополь.
Но не всегда они были мирными гостями. Неоднократно, подобно хищным волкам, руссы спускались на тысячах челнов в Понт, разоряли Амастриду, появлялись даже под самыми стенами Константинополя, как это было, например, в дни Олега, и тогда приходилось откупаться от них золотом. Однако с помощью мидийского огня ромеи обычно отражали варваров, а бури топили их неприспособленные для морского плаванья ладьи. Но вот теперь снова народы с изумлением повторяют имя Владимира.
Леонтий рассказывал нам о нем любопытные подробности. Князь был сыном Святослава, того скифского героя, с которым сражались Варда Склир и Иоанн Цимисхий, как мы рассказывали в свое время. Русский герой погиб на порогах во время предательского нападения кочевников. Они оковали его череп серебром и сделали из него чудовищную чашу, из которой пили во время пиров хмельное молоко степных кобылиц. Матерью Владимира была, по слухам, некая женщина по имени Малуша, прислужница Ольги. О приеме Ольги, замечательной и мудрой правительницы, приходившейся Владимиру бабкой, я читал в «Книге церемоний», и о ней существует много легенд, вроде хитроумной истории о том древлянском городе, который она сожгла, взяв с горожан дань по голубю и воробью от дома, чтобы привязать к их хвостам зажигательный состав и таким образом сжечь непокорный город, так как птицы возвратились в свои гнезда.
Под свист ветра в корабельных снастях магистр рассказывал нам о событиях, которые совсем недавно происходили в Скифии, как мы привыкли называть страну руссов. Осторожный, ненавидящий латынян и опасавшийся варваров, магистр не без тревоги говорил о планах Владимира. Мы спрашивали:
— Не от латынян ли принял крещение русский князь?
— С какой целью посылает римский папа посольство в Киев?
Магистр ничего не мог ответить на эти вопросы.
Жизнь Владимира была полна превратностей. После Святослава, погибшего на Борисфене, осталось три сына. Ярополк сидел в Киеве, Олег — в дикой стране древлян, Владимир — в богатом и торговом городе Новгороде, в котором было много варягов.
Дальнейшие события разыгрались таким образом. Ярополк пошел войной на Олега и захватил его земли. Олег погиб. Это происходило в Овруче. Олега столкнули с моста в ров, когда он хотел спастись в городе, и его задавили трупы коней и людей. Ярополк заплакал, когда нашли тело брата, и сказал варягу Свенельду, уговорившему его на войну: «Этого ты хотел?»
Опасаясь за свою участь, Владимир бежал в страну Олафа, чтобы навербовать там большой отряд варягов, используя золото, которое собрали для него новгородцы. Вернувшись с наемниками в Новгород и вооружив большое новгородское войско, он напал на Полоцк. В Полоцке правил Рогвольд. Владимиру хотелось взять в жены его дочь Рогнеду, просватанную уже за Ярополка.
Отец красавицы заперся в городе и сказал:
— Не боюсь новгородских плотников!
А на предложение выйти замуж Рогнеда ответила с городской стены:
— Не хочу развязывать обувь у сына рабыни!
У руссов существует обычай, по которому в первую брачную ночь жена развязывает ремни на обуви мужа, чтобы показать свою покорность его воле.
Слушая Леонтия, я представлял себе эту необузданную скифскую любовь, дикую страну, где шумят дубы и кукуют кукушки, белокурую красавицу на бревенчатой стене, а под стеной новгородский лагерь и звон гуслей — и понимал, что это совсем другой мир, чем наше ромейское государство, и что страсти пылают здесь, как в трагедиях Софокла.
Любовь Владимира или, вернее, новгородское войско оказались сильнее городских укреплений. Полоцк был взят, Рогвольд зарублен, а гордая девушка развязала обувь у сына Малуши. Затем двинулся Владимир с Добрыней на Ярополка, которому изменили собственные воеводы, осадил брата в Родне, и во время осады в этом городе людям было так тяжело, что у руссов до сего дня существует поговорка: «Худо, как в Родне». Ярополка убили мечами два варяга, Владимир сделался единовластным господином Русской земли.
Но он не успокоился на этом, воевал с ляхами, присоединил к своим владениям многие города у подножия Карпат, ходил войной на восточных болгар. В своих походах воинов он переправлял на ладьях, а конницу, которая играет все большую и большую роль на полях сражений, водил берегом. Потом он помогал дунайским болгарам в войне против ромеев. Теперь осадил Херсонес.
Беременную жену Ярополка, гречанку родом, Владимир взял себе ради красоты ее лица. Она родила сына, которого назвали Святополк. Но у Владимира было много других жен и наложниц, и по женолюбию, рассказывал Леонтий, это был второй Соломон.
Погода была тихая, на море почти не наблюдалось волнения. Корабельщики расстилали на помосте ковер, и мы беседовали о судьбах мира. Обычно моими собеседниками были магистр Леонтий, Никифор Ксифий и библиотекарь херсонесского епископа, монах Феофилакт, великий книголюб, кроткий человек, испортивший свое зрение чтением и перепиской книг. Он был застигнут событиями в Константинополе, но, опасаясь за библиотеку, воспользовался удобным случаем и бесстрашно возвращался в осажденный город.
Леонтий, сложив руки на животе, говорил:
— Все человеческие дела имеют своим побуждением выгоду. Золото — кумир всех людей. Оно не знает ни границ, ни религии. Сегодня оно в золотохранилище василевса, завтра в руках у хазарских каганов, потом в Багдаде. Это оно заставляет людей вставать на заре, отправляться в дурную погоду в дальний путь, где человека, может быть, поджидают разбойники и воры. Но золото необходимо государству. Вот почему так тяжки налоги.
Ксифий смеялся от души:
— Да, что касается налогов, то их у нас немало.
В ответ Феофилакт стал загибать пальцы:
— Поземельный, подушный, подымный, мытный, налог с пастбищ, налог на скот, на пчел…
Но пальцев не хватало, и он прекратил подсчитывать.
— Золото — двигатель торговли и государственной машины. Все остальное — химеры, — произнес с горькой усмешкой Леонтий. — Такова жизнь, и на песке нельзя строить здания…
Я вспомнил, с какой настойчивостью собирает деньги в государственную сокров