К этому шуму прибавился еще один звук. Шон не сразу понял, откуда он: словно град молотил по железной крыше – сначала единичные удары, потом все чаще, и наконец словно сотня молоточков забарабанила рваным ритмом. И он понял, что это пули бьют по металлу пушек.
И вот что он увидел.
Падает артиллерист, стискивая казенную часть орудия, пока его не утащили подальше.
Заряжающий роняет снаряд, спотыкается об него, ноги его подгибаются, он опускается на землю и больше не шевелится.
Лошадь вырывается из постромок и галопом скачет прочь по равнине, таща за собой спутанные обрывки ремней.
Выводок диких фазанов разом вспархивает из травы неподалеку от батареи, по дуге летит вдоль реки и, сложив крылья, снова падает в густую траву.
А вдали за пушками уже показались ровные ряды пехоты, безмятежно приближаясь к кучке покинутых жителями домов Коленсо.
И вдруг раздается грохот, от которого вздрагивает земля, и в небо поднимаются шестнадцать клубов густого синего дыма: это вступают в бой пушки.
Шон навел бинокль на холмы как раз вовремя и увидел, как рвутся на их вершинах первые снаряды. Там расцвели зеленовато-желтые в лучах солнца смертоносные цветки разрывов, и ветер понес в сторону облака́ густого ядовитого дыма.
Снова ударили пушки, и еще раз – каждый залп звучал менее упорядоченно, чем предыдущий, а потом канонада превратилась в непрерывный, лишь с некоторыми запинками, ураганный рев. Скоро строгие очертания гряды холмов смазались и уже плохо просматривались в клубах пыли и дыма. Над высотками стлался еще и другой дым, сероватый, похожий на редкий туман, – дым выстрелов тысяч винтовок.
Шон быстро перевел прицел своего «ли-метфорда» на тысячу ярдов, прополз, упираясь локтями, немного вперед, прижал приклад к плечу и принялся палить почти вслепую, целясь в струйки дыма над холмами. Лежащий рядом Саул тоже вел непрерывный огонь.
Шон дважды успел расстрелять магазин, прежде чем оглянулся посмотреть, что творится у пушек. Интенсивность огня там значительно снизилась. Большая часть лошадей была убита, их трупы валялись в траве. На лафетах лежали убитые артиллеристы, тяжелораненые пытались укрыться за пушками, и там, где прежде вокруг орудия суетилось по шесть человек, теперь оставалось четверо или даже трое: они продолжали подносить снаряды, заряжать и вести огонь.
– Дураки, какие дураки, черт бы вас всех подрал! – прошептал Шон и снова принялся стрелять, бездумно передергивая затвор, прицеливаясь сквозь дым орудийных выстрелов и нажимая на спусковой крючок.
Выстрелов он не считал, лишь каждый раз, когда слышал щелчок, сообщавший, что магазин пуст, он вставлял очередную обойму. Шон уже весь взмок от жары боя, капли пота стекали в подмышках, в ушах звенело от толчков приклада при отдаче, больно бьющей в плечо.
Постепенно грохот пушек и запах сгоревшего пороха вызвали у него ощущение нереальности происходящего. Казалось, он теперь вечно будет вот так лежать и стрелять в белый свет как в копеечку, в никуда, в дым. Потом реальность еще более поблекла, и вся его жизнь теперь сошлась на прорези и мушке прицела – единственной реальности посреди облаков дыма. Облаков, не имеющих формы. Он больше не слышал ничего, кроме непрерывного звона в ушах, в котором потонули все остальные звуки битвы. Он остался один, спокойный и тихий, тяжелый и отупевший от гипнотически медленно плывущего дыма и однообразно повторяющегося движения: заряжать – стрелять, заряжать – стрелять.
И вдруг атмосфера боя резко изменилась. Над головами что-то прошелестело, словно крылья гигантской птицы, потом раздался оглушительный треск, словно сам Сатана хлопнул дверью, ведущей в ад. Вздрогнув, Шон посмотрел вверх и увидел мерцающий шар белого дыма, который висел в воздухе над пушками, вращаясь и разрастаясь в небе, словно распускающийся цветок.
– Что за…
– Шрапнель, – проворчал Саул. – Теперь им конец.
Снова треск, и снова, и снова – это пушки буров системы Норденфельта высаживали над равниной свои, словно сделанные из хлопка цветочки дыма, молотя, как цепом, и по артиллерийским орудиям, и по людям, которые все еще продолжали палить из них, и вокруг жужжали и свистели вихри стали.
Но вот за спиной послышались голоса. Сбитый с толку, потрясенный канонадой, Шон не сразу понял, откуда они взялись и о чем говорят. Про пехоту он совсем забыл.
– Эй, там, сомкнуть ряды!
– Сомкнись на правом фланге! Держи строй!
– Не бежать. Спокойно, ребята. Не бежать.
Шон увидел приближающиеся длинные шеренги бойцов, которые местами то выдавались вперед, то отставали и снова выравнивались под окрики офицеров. Они выступали спокойно, двигаясь на равном расстоянии друг от друга, с винтовками наперевес проходили мимо орудий. На равнине у них за спиной оставались бугорки цвета хаки – одни неподвижные, другие корчились и кричали. Как только в шеренге появлялся просвет, он быстро заполнялся под монотонное скандирование офицеров:
– Сомкнись! Сомкнись там, на левом фланге!
– Они идут к железнодорожному мосту, – сказал Шон, чувствуя первое предвестие катастрофы. – Неужели не знают, что он разрушен?
– Надо остановить их! – крикнул Саул, вставая рядом с Шоном.
– Почему эти дураки не следуют нашим указаниям? – прокричал свой вопрос Шон, ответа на который не существовало.
Впрочем, он кричал, чтобы выиграть время, оттянуть то мгновение, когда надо будет покинуть свое ненадежное травяное укрытие и выйти на открытое место, где землю поливает шрапнель и свистят винтовочные пули. К нему снова вернулся страх, жуткий страх. И выходить туда совсем не хотелось.
– Пошли, Шон! Надо остановить их! – крикнул Саул и побежал.
Он напоминал маленькую, худую обезьянку, которая, дурачась, пустилась вслед уходящей вперед пехоты. Шон набрал в легкие побольше воздуха и секунду удерживал его, а потом бросился следом.
В двадцати ярдах впереди от первой шеренги быстро вышагивал длинноногий офицер с обнаженной саблей в руке.
– Эй, вы! – крикнул ему Шон, размахивая шляпой, чтобы привлечь его внимание.
Ему это удалось. Офицер остановил на нем сверкающий взгляд острых, как пара штыков, голубых глаз, и навощенные кончики его седых усов дернулись. Он зашагал к Шону с Саулом.
– Вы не туда идете! – закричал Шон звенящим от волнения голосом. – Железнодорожный мост взорван, там вам не перейти!
Офицер подошел к ним и остановился:
– А кто вы такие, черт вас побери, простите за грубость?
– Разведчики… – начал было Шон и тут же испуганно подскочил: винтовочная пуля вонзилась в землю прямо между его ногами. – И спрячьте подальше эту дурацкую саблю… каждый бур за Тугелой откроет на вас охоту.
Офицер – судя по знакам отличия, полковник – нахмурился:
– Прошу обращаться ко мне по форме, сержант…
– К черту форму! – заорал на него Шон. – Разворачивайтесь и идите туда, к другому мосту! – Он взволнованно вытянул руку в сторону железных конструкций, виднеющихся слева за деревьями терновника. – Если пойдете дальше, вас порвут в клочья.
Полковник еще мгновение сверлил его взглядом колючих глаз, потом поднес к губам серебряный свисток и пронзительно засвистел.
– Ложись! – закричал он. – Ложись!
Первая шеренга немедленно упала в траву. Шагающие за ней остальные шеренги заколебались, потеряли стройность.
– Слушай мою команду! – снова прокричал он. – Всем в поселок! Укрыться в домах!
Солдаты рассыпались и побежали – тысячи людей в форме цвета хаки толкались, мчались наперегонки, торопясь под защиту строений Коленсо. Толпа влилась в единственную улицу, и солдаты один за другим ныряли в двери и окна. Не прошло и полминуты, как на виду никого не осталось.
– А теперь объясните, в чем дело! – грозно потребовал ответа полковник, снова повернувшись к Шону.
Шон нетерпеливо повторил все то, что уже сказал; он стоял на открытом месте и очень даже понимал, что за неимением других целей буры сейчас начнут проявлять к ним самый пристальный интерес.
– Вы уверены?
– Да, черт возьми! Конечно уверен! Тот мост разрушен, и они сорвали и побросали в реку все заграждения из колючей проволоки. На противоположный берег там вы ни за что не попадете.
– Пойдемте со мной, – сказал полковник и зашагал к ближайшему домику.
Шон держался рядом с ним. Много позже он сам не мог понять, как это ему удалось пройти сотню ярдов и не сорваться на бег.
– Ради бога, уберите эту саблю! – прорычал он полковнику, в то время как мимо них, совсем рядом, – фьють, шлеп, фьють, шлеп – проносились пули.
– Что, боитесь, сержант? – спросил полковник и в первый раз улыбнулся.
– Вы чертовски правы, боюсь.
– Я тоже боюсь. Но перед своими людьми нельзя этого показывать, как считаете?
Он подхватил болтающиеся на бедре ножны и сунул в них саблю.
– Как ваше имя, сержант? – спросил он.
– Шон Кортни, Натальский корпус разведчиков. А ваше?
Шон инстинктивно пригнулся, когда мимо головы пролетела очередная пуля, а полковник снова улыбнулся его фамильярности.
– Эйксон. Джон Эйксон. Второй батальон Шотландских стрелков.
Они подошли к домику. Не в силах больше сдерживаться, Шон благодарно нырнул в кухонную дверь и увидел, что Саул уже здесь. Тот выдал Шону сигару и зажег для него спичку.
– Сумасшедшие англичане! – высказался он. – Да и ты тоже хорош… шагает себе не торопясь, когда кругом пули свистят.
– Ну хорошо, Кортни, – сказал Эйксон, входя за Шоном на кухню. – Давайте-ка обсудим наше положение.
Пока Шон рассказывал ему все в подробностях, он молча слушал. Шону пришлось почти кричать, чтобы перекрыть свист пуль, взрывы снарядов артиллерии буров и грохот не менее тысячи винтовок системы Ли-Метфорда, отвечавших из каждого окна и двери деревушки. Кухня здесь использовалась еще и как перевязочный пункт, и шум боя сопровождался стонами и криками раненых.
Шон закончил, и Эйксон, отвернувшись, подошел к окну. Он смотрел на железнодорожные пути, где стояли пушки. Тяжелые орудия выстроились там прямо как на учебном плацу. Но теперь пушки молчали. Просачиваясь в укрытие глубокого ущелья – а может быть, оврага, – расположенного в тылу, оставшиеся в живых артиллеристы уносили с собой раненых.