Когда пируют львы. И грянул гром — страница 2 из 94

Витватерсранд

1

От Питермарицбурга они повернули на север и по открытой всем ветрам, заросшей высокими травами равнине стали неуклонно подниматься к горам. На третий день на фоне неба показались вершины Дракенсберга, выщербленные и черные, как зубы старой акулы.

Похолодало, и Мбежане, закутавшись в кароссу[21], плелся далеко позади. Миновав Питермарицбург, они не обменялись и парой дюжин слов. Шон все о чем-то думал, и Мбежане, зная, что в такие минуты его лучше не трогать, благоразумно держался в сторонке. Он не обижался: человек, который покинул собственный дом и все свои стада, имеет право поразмышлять. У Мбежане была своя печаль – он тоже покинул дом, а в доме постель, а в постели одну аппетитную толстушку.

Мбежане вынул затычку из тыквенной бутылочки с табачком, отсыпал щепотку и осторожно втянул ее носом. Потом посмотрел на горы. На закате снег на вершинах окрасился в розовый цвет. Это означало, что скоро привал. Хотя, с другой стороны, может, и нет. Впрочем, какая разница.

Скоро совсем стемнело, а Шон и не думал спешиваться. Дорога пересекла еще одну впадину вельда, и внизу, в глубокой долине, показались огни.

«Город Данди», – равнодушно подумал Шон.

Приближаясь к городу, он не стал пришпоривать лошадь, и она продолжала идти все тем же легким шагом. Уже доносился запах дыма из угольной шахты, смолистый и оставляющий горький привкус во рту и в горле.

Войдя в город, они двинулись по главной улице. В таком холоде все люди куда-то попрятались, и город казался пустынным. Останавливаться Шон не собирался, привал можно устроить и за городом, но, проезжая мимо гостиницы, он призадумался. Там тепло, оттуда слышится смех, мужские голоса… до него вдруг дошло, что пальцы его совсем окоченели.

– Мбежане, возьми-ка ты мою лошадь и найди за городом приличное для стоянки местечко. Да костерок разведи, а то не найду тебя в темноте.

Шон сошел с лошади и прямиком направился в бар. Он был полон, и основную часть посетителей составляли шахтеры – угольная пыль глубоко въелась в их кожу. Шон прошел к стойке и заказал бренди. Все повернули к нему голову, хотя и без всякого любопытства. Он пил медленно и молча, не делая никаких попыток присоединиться к звучащим вокруг громким разговорам.

Вдруг к нему подошел какой-то выпивоха, приземистый, сбитый плотно, как Столовая гора, – этакий невысокий, квадратный крепыш. Чтобы положить руку Шону на плечо, ему пришлось приподняться на цыпочки.

– Выпей со мной, а, boetie?[22]

От него несло кислым перегаром.

– Спасибо, не стоит. – У Шона не было никакого желания разговаривать с пьяными.

– Да брось ты, давай выпьем, – продолжал приставать выпивоха.

Он пошатнулся, и напиток Шона пролился на стойку.

– Отстань! – Шон сбросил с плеча его руку.

– Ты что, меня не уважаешь?

– Уважаю. Но выпивать хочу один.

– Может, тебе моя морда не нравится?

Выпивоха подвинул морду поближе. Шону она не понравилась.

– Ну-ка, подвинься, будь хорошим мальчиком. – Выпивоха хлопнул ладонью по стойке. – Чарли, налей-ка этому горилле. Двойной. А не выпьет, забью ему стакан в глотку.

Перед Шоном возник еще один стакан, но он и бровью не повел. Проглотил остатки из своего и повернулся к двери. Выпивоха схватил этот стакан и выплеснул бренди ему в лицо. От спирта защипало в глазах, Шон обиделся и, недолго думая, вонзил свой кулак этому шкафу в живот. Тот согнулся пополам, и Шон добавил прямо в морду. Шкаф покачнулся и рухнул, окрасив пол кровью, хлестнувшей из носа.

– За что ты его? – спросил еще один шахтер, помогая выпивохе принять сидячее положение. – Он же тебя угостить хотел, мог бы и выпить…

Со всех сторон на Шона смотрели недобрые глаза, – понятное дело, он тут чужак.

– Сам напрашивается парень.

– Крепкая обезьянка… а с обезьянами мы знаем, что делать.

– Ну-ка, ребята, разберемся с этим мордоворотом.

Выпивоху Шон ударил не думая, непроизвольно, и теперь уже жалел об этом, но как только увидел, как на него надвигается целая шайка, чувство вины мгновенно испарилось. Куда девалось уныние, где тоска – дышать стало легче, словно камень с души свалился. Вот чего ему сейчас не хватало!

Всего их было шестеро, шли они на него плотной стенкой. Полдюжины – цифра круглая, значит нормально. Один сжимал в руке бутылку; заметив это, Шон усмехнулся. Они громко кричали и подталкивали друг друга, наверно для храбрости – кто начнет первым.

Краем глаза Шон увидел какое-то движение и, сжав кулаки, отпрыгнул назад, чтобы встретить.

– Спокойно, – услышал он голос с чистым английским выговором. – Хочу предложить вам свои услуги. Мне показалось, у вас тут завелись недруги. Поделитесь со мной.

Говорящий встал из-за столика за спиной Шона. Это был человек высокого роста, с худым лицом, облаченный в безукоризненный серый костюм.

– Самому мало, – ответил Шон.

– Не жадничайте, прошу вас, – покачал головой незнакомец. – Покупаю троих слева, за разумную цену конечно.

– Ладно, дарю двоих, и считайте, что вам повезло.

Шон улыбнулся, и джентльмен улыбнулся в ответ. За приятной беседой они уже чуть совсем не забыли о надвигающейся драке.

– С вашей стороны это очень мило. Позвольте представиться: Даффорд Чарливуд.

Он переложил легкую трость в левую руку, а правую протянул Шону.

– Шон Кортни, – пожал ее Шон.

– Ну, вы, козлы, драться будем или как? – нетерпеливо прорычал один из шахтеров.

– Как же, молодой человек. Конечно будем, – ответил Дафф.

Помахивая тросточкой, он легко, как танцор по сцене, двинулся к нему. Тоненькая на вид тросточка щелкнула шахтера по голове, будто удачно отбила бейсбольный мячик.

– Ну вот, – сказал Дафф, – осталось пятеро.

Он еще раз взмахнул тростью: утяжеленная свинцом, она свистнула в воздухе; Дафф, как опытный фехтовальщик, сделал выпад и попал прямо в горло второму. Хрипя и задыхаясь, тот растянулся на полу.

– Остальные ваши, мистер Кортни, – с сожалением в голосе проговорил Дафф.

Шон низко нагнул голову, растопырил обе руки, сделал нырок и зачерпнул сразу все четыре пары ног противника. Потом взгромоздился на кучу валяющихся тел и давай месить кулаками и ногами направо и налево.

– Грубовато… грубовато, – неодобрительно бормотал Дафф.

Глухие удары и короткие вскрики очень скоро сменились молчанием, и воцарилась тишина. Шон встал. Губа его была разбита, лацкан куртки оторван.

– Что-нибудь выпить? – спросил Дафф.

– Бренди, пожалуйста, – улыбнулся Шон, любуясь его элегантной фигурой у стойки бара. – Сегодня вечером почему-то не могу отказать себе повторить.

Переступая через валяющиеся вповалку тела, они отнесли стаканы за столик Даффа.

– Ваше здоровье!

– Поехали!

Они выпили, посмотрели друг другу в глаза. Обоим искренне хотелось узнать друг о друге побольше, и они не обращали внимания на суетившихся вокруг них работников бара, старающихся немного очистить помещение.

– Путешествуете? – с любопытством задал вопрос Дафф.

– Да, а вы?

– Увы, к сожалению, нет. Служу в компании «Данди Колльериз лимитед».

– Так вы здесь работаете?

Шон недоверчиво смотрел на Даффа, поскольку тот выглядел павлином среди голубей.

– Заместителем главного инженера, – кивнул Дафф. – Но думаю, недолго осталось… надоело дышать угольной пылью, в горле першит.

– Позвольте предложить: может быть, кое-чем промоем?

– Блестящая идея, – согласился Дафф.

Шон сходил за напитками.

– И куда же направляетесь? – поинтересовался Дафф.

– Выезжал в сторону севера, – пожал плечами Шон. – Пока двигаюсь в том же направлении.

– А откуда, позвольте узнать?

– С юга, – коротко ответил Шон.

– Простите мне мое любопытство, – улыбнулся Дафф. – Еще бренди?

Из-за стойки вышел бармен и подошел к их столику.

– Здравствуй, Чарли, – приветствовал его Дафф. – Наверно, хочешь получить компенсацию за испорченную мебель и прочее?

– Об этом не беспокойтесь, мистер Чарливуд. Прекрасная драка, такое у нас не часто увидишь. Подумаешь, сломанный стул или столик, зато любо-дорого посмотреть. Так что за счет заведения.

– Очень мило с твоей стороны.

– Я не об этом пришел сказать, мистер Чарливуд. У меня кое-что есть для вас, и я бы хотел, чтобы вы взглянули. Вы ведь сами шахтер и все такое. У вас не найдется лишней минутки, сэр?

– Ну что, Шон, посмотрим, что там у Чарли для нас есть? Давайте сходим. Догадываюсь, там у него спрятана какая-нибудь красотка.

– Ну что вы, сэр. – Чарли сделал серьезное лицо.

Он провел их в заднюю комнату. Подойдя к полке, снял обломок скалы и протянул Даффу:

– Что вы об этом скажете?

Дафф взял обломок, взвесил в руке, затем внимательно осмотрел. Камень был серый, гладкий, с белыми и темно-красными пятнышками, а посредине проходила широкая черная полоса.

– Что-то вроде обломочной горной породы, – без особого энтузиазма сказал Дафф. – А в чем здесь зарыта собака?

– Да понимаете, у меня есть дружок, он привез этот камень из республики Крюгера[23], что по ту сторону хребта. Говорит, в нем есть золото. Там открыли большое месторождение, место называется Витватерсранд, неподалеку от Претории. Конечно, все это слухи, и я не очень-то верю, то и дело слышишь: там алмазы, там золото… там золото, там алмазы…

Чарли засмеялся и вытер о передник руки.

– Но все равно этот дружок говорит, что буры продают лицензии на разработку всем, кто захочет копать. Вот я и подумал: надо вам показать, мало ли.

– Вот что, Чарли, давай-ка я возьму его с собой, утром размельчу и промою. А сегодня мы с другом еще выпьем, идет?

2

Наутро Шон продрал глаза и увидел, что лежит в кровати возле окна, а в глаза ему светит горячее солнце. Он торопливо закрыл глаза и попытался вспомнить, куда он попал. Голова болела, и это мешало думать. А еще мешал непонятный шум. Вернее, не шум даже, а какой-то размеренный хрип с заворотами. Такое впечатление, будто кто-то умирает. Шон снова открыл глаза и медленно повернул голову. У противоположной стенки комнаты стояла кровать, а в ней кто-то лежал. Шон свесился к полу, нащупал сапог и швырнул его в ту сторону. Кто-то хрюкнул, и из-под одеяла показалась голова Даффа. Секунду красными, как зимний закат, глазами он рассматривал Шона, потом снова тихонько утонул в простынях.

– Ну что ты храпишь, как лошадь, – прошептал Шон. – Не видишь, рядом с тобой человек умирает.

Прошло еще много времени. Наконец слуга принес кофе.

– Пошли кого-нибудь в контору, пусть скажут, что я заболел, – приказал Дафф.

– Я уже сообщил, сэр.

Да, этот слуга с полуслова понимал своего хозяина.

– Там кто-то пришел, говорит, что ищет другого нкози. – Слуга бросил быстрый взгляд на Шона. – Очень тревожится.

– Это Мбежане. Скажи ему, пусть подождет.

Кофе пили молча, сидя каждый на своей кровати.

– Как я сюда попал? – спросил Шон.

– Послушай, парень, если уж ты не знаешь, то кто знает?

Дафф встал и прошел по комнате в поисках чистой одежды. Он был совершенно голый, и Шон увидел, что, несмотря на мальчишескую худобу, с мускулами у него было все в порядке.

– Черт побери, что Чарли кладет в этот напиток? – пожаловался Дафф, поднимая с пола пиджак.

Карман пиджака оттягивало что-то тяжелое. Он полез в него, вытащил осколок камня и бросил его на упаковочный ящик, служивший ему столом. Закончив одеваться, он кисло посмотрел на камень, потом подошел к большой куче холостяцкого хлама в углу. Порывшись в ней, выудил пестик со ступкой и помятую миску.

– Чувствую себя дряхлым старикашкой сегодня, – сказал он и принялся долбить и стирать осколок в порошок. Закончив, ссыпал порошок в миску и отнес ее к железному баку, стоящему за входной дверью. Там он открыл кран и наполнил миску водой.

Шон поплелся за ним, и они вдвоем уселись на ступеньку крыльца. Дафф принялся вертеть миску так, чтобы вода образовала водоворот, поднимающий со дна частицы породы, потом наклонял ее, с каждым оборотом выливая немного воды. Потом снова наполнял миску чистой водой.

Вдруг Шон почувствовал, что Дафф словно застыл, сидя рядом с ним. Заглянув ему в лицо, обнаружил, что похмельную расслабленность у соседа как рукой сняло: губы были крепко сжаты, взгляд покрасневших глаз буквально прикипел к миске.

Шон тоже посмотрел и увидел там некий странный отблеск – так блестит брюшко форели в воде, когда она поворачивается им кверху, чтобы удрать. Его охватило странное возбуждение, по рукам побежали мурашки, а волосы на затылке приподнялись.

Дафф быстро плеснул в миску еще свежей водички, три раза крутанул и снова выплеснул. Они сидели не двигаясь, без слов уставившись на свернувшуюся в кольцо на дне миски золотистую змейку.

– Сколько у тебя денег? – спросил Дафф, не поднимая головы.

– Чуть больше тысячи.

– Как раз хватит. Прекрасно! Я наберу пять сотен плюс моя шахтерская квалификация. Партнеры на равных правах, идет?

– Идет.

– Тогда чего же мы сидим? Я иду в банк. Через полчаса встречаемся на краю города.

– А как же твоя работа?

– Ненавижу запах угля! К черту работу!

– А Чарли?

– А Чарли – отравитель! К черту Чарли!

3

На ночь они остановились у подножия гор перед перевалом. Дальше начинался крутой подъем. Весь день они подгоняли лошадей, и животные очень устали. Едва путники встали на ночлег, лошади сразу повернулись хвостом к ветру и принялись жевать сухую зимнюю траву под ногами.

Мбежане нашел под скальным козырьком красного камня укрытие и развел костер. Все устроились вокруг него и сварили кофе. Как ни старались путешественники укрыться от холодного, пронизывающего ветра, это получалось плохо – порывы ветра то и дело задували сверху, и костер плевался снопами горячих искр. Когда все поели, Мбежане свернулся калачиком возле костра, с головой укрывшись кароссой, и не двигался до самого утра.

– Далеко еще? – спросил Шон.

– Сам не знаю, – признался Дафф. – Завтра пройдем через перевал, это миль пятьдесят-шестьдесят по горам, и выйдем к высокогорным лугам. После этого, может, еще с недельку.

– Пытаемся догнать радугу? – Шон налил в кружки еще кофе.

– Когда доберемся до места, все расскажу. – Дафф взял горячую кружку в обе ладони. – Одно скажу точно: тот образец был пропитан золотом. Если там много такой породы, кое-кто может разбогатеть.

– Может, мы?

– Я бывал в подобных местах во времена золотой лихорадки. Больше всего достается тем, кто приходит первым. Нам светит шанс явиться и увидеть место в пятьдесят миль в поперечнике, утыканное заявочными столбиками, как дикобраз иголками.

Дафф шумно втянул в себя кофе.

– Но у нас есть деньги, – продолжал он, – это наш главный козырь. Главное – застолбить место, с нашим капиталом можно начать разработку. Если припозднимся, можно купить заявку у брокеров. Если не получится, что ж, есть и другие способы добыть золото, не обязательно копать… можно открыть магазин или бар, заняться перевозками – выбирай что хочешь.

Дафф выплеснул остатки кофе.

– В общем, с деньгами в кармане ты фигура, без них ты никто, и каждый может дать тебе в зубы.

Он полез в верхний карман, достал длинную черную сигару и протянул Шону. Шон отрицательно покачал головой. Дафф откусил кончик и сплюнул в костер. Взяв горящую веточку, прикурил и с удовольствием затянулся.

– Скажи, Дафф, где ты изучал горное дело?

– В Канаде.

Он выпустил изо рта струйку дыма, и ветер сразу унес ее.

– Небось помотало тебя по свету?

– Что было, то было. Слушай, все равно не заснем, холодно, черт побери, давай лучше поболтаем. За гинею я расскажу тебе всю свою жизнь.

– Сначала расскажи, а я подумаю, стоит ли оно того.

Шон накинул на плечи одеяло и приготовился слушать.

– Ловлю на слове, – согласился Дафф.

Он сделал театральную паузу.

– Родился я тридцать один год назад и был четвертым и самым младшим сыном шестнадцатого в роду барона Роксби – это не считая других, которые не дожили до совершеннолетия.

– Голубая кровь, значит.

– А ты сомневался? Посмотри на мой нос. И прошу тебя, не перебивай. Итак, довольно рано мой папаша, шестнадцатый барон, с помощью хлыста напрочь выбил из нас всякую естественную к нему привязанность. Детей он любил, но, как и Генрих Восьмой, абстрактно. Мы старались поменьше попадаться ему на глаза, и это превосходно всех устраивало. Как некое вооруженное перемирие. У нашего дорогого папочки в жизни было две великие страсти: лошади и женщины. В течение своих славных шестидесяти двух лет жизни он собрал неплохую коллекцию и тех и других. Последним предметом его, увы, так и не утоленного желания была моя пятнадцатилетняя кузина, кстати весьма смазливенькая, насколько я помню. Он каждый день брал ее с собой кататься верхом и, помогая садиться на лошадь и слезать с нее, лапал девушку где только можно. Она мне сама об этом, хихикая, рассказывала. Между тем папашкина лошадка, высоконравственное, достойное всяческих похвал создание, прервала его нечистоплотные домогания, лягнув папашу прямо в лоб – надо полагать, во время одной из таких трогательных манипуляций. Бедный папочка так и не оправился. Приключение так переменило его, что через два дня под скорбный трезвон колоколов и дружный вздох облегчения сыновей, а также соседей, у которых имелись дочки, его похоронили.

Даффорд наклонился и задумчиво поковырял палкой в костре.

– Все это было очень грустно. Я или кто-нибудь из моих братьев мог бы рассказать ему, что та самая кузина была не только хорошенькая, но еще унаследовала некоторые присущие нашему роду игривые инстинкты, которые она сумела развить поистине замечательным образом. И кому об этом знать лучше, чем нам? Мы были ее кузены, и тебе, надеюсь, известно, как это бывает между кузенами. В общем, отец так ничего и не узнал, и по сей день меня гложет некое чувство вины – мне следовало ему все рассказать. Он бы умер гораздо счастливее… Я тебе еще не надоел?

– Нет, продолжай. Полгинеи ты уже заработал, – засмеялся Шон.

– Безвременная кончина отца не принесла в моей жизни никаких чудесных изменений. Семнадцатый барон, мой старший братишка Том, как только получил титул, превратился в такого же отвратительного скупердяя, как и покойный отец. Представь, мне девятнадцать лет, карманных денег, которые я получал, на семейные хобби явно не хватает, и вот я сижу в старом родовом замке в сорока милях от Лондона, ковыряю замазку и давлю мух, моя чувствительная, тонкая душа изнывает в компании исключительно моих тупых братцев. Я не мог этого долго терпеть и уехал, зажав в потной руке трехмесячное содержание, которое я взял вперед, и слыша в спину прощальные напутствия братьев, которые долго еще звенели в моих ушах. Самое душещипательное из них было: «Писать письма не трудись».

Все ехали в Канаду – поехал и я, мысль эта показалась мне неплохой. Зарабатывал деньги, тратил. Заводил женщин, бросал. Но в конце концов охладел ко всему.

Сигара Даффа погасла, он снова ее раскурил, посмотрел на Шона:

– Охлаждение ко всему было настолько сильным, что, доставая свое хозяйство, чтобы пописать, мне казалось, что я и его отморозил. И вот я стал мечтать о неведомых тропических землях, о белых пляжах, о солнце, экзотических фруктах и еще более экзотических девушках. Обстоятельства, которые заставили меня уехать, столь необычны, что мне больно о них вспоминать, поэтому лучше их опустить. Уезжал я, мягко говоря, с несколько запятнанной репутацией. И вот теперь ты меня видишь здесь, медленно замерзающего в компании бородатого головореза… и на много миль вокруг ни одной экзотической девушки.

– Какая трогательная история и как прекрасно рассказана! – Шон даже зааплодировал.

– Одна история тянет за собой другую – теперь давай послушаем твой печальный рассказ.

Улыбка Шона сразу завяла.

– Родился и вырос здесь, в Натале. Ушел из дома где-то неделю назад, тоже при печальных обстоятельствах.

– Женщина? – с глубоким сочувствием спросил Дафф.

– Женщина, – не стал отрицать Шон.

– О, эти милые шлюшки, – вздохнул Дафф, – как я их люблю…

4

Перевал бежал по хребту Дракенсберг, как извилистая кишка. С обеих сторон черными отвесными стенами громоздились горы, поэтому путники двигались, как правило, в тени и солнце видели всего несколько часов в середине дня. Потом горы вдруг расступились, и люди оказались на открытой местности.

Перед ними лежал высокогорный вельд. Совершенно пустой и плоский, густо заросший разнотравьем, он простирался до самого горизонта, где бледное, безоблачное небо встречается с землей. Но острое чувство одиночества здесь не могло подавить другого чувства: с каждой оставленной позади милей, с каждой следующей стоянкой рядом с вьющейся лентой дороги в груди обоих нарастало азартное волнение. И вот наконец они увидели первый, написанный от руки дорожный указатель. Одинокий и жалкий, как пугало посреди поля, он раскинул в стороны две стрелки: на той, что указывала вправо, было написано «Претория», на той, что влево, – «Витватерсранд».

– Хребет Белой Воды, – прошептал Шон.

Название звучное, звонкое – оно звенело не менее чем сотней миллионов фунтов золотом.

– Да-а, мы тут не первые, – пробормотал Дафф.

Дорога, ведущая от развилки влево, была глубоко изрыта колесами множества прошедших по ней фургонов.

– Сейчас не время думать об этом. – Шона уже охватила золотая лихорадка. – Наши клячи едва плетутся, надо ехать, пока они еще могут идти.

Скоро на горизонте, на самом краю пустынной равнины, показался ряд низких холмов, таких же, как и сотня других, которые они пересекли прежде. Путешественники поднялись повыше и с высоты посмотрели вниз. Два хребта, северный и южный, шли параллельно, бок о бок, милях в четырех один от другого. А в неглубокой долине между ними, отражая солнечный свет, блестели болотистые озерца, которые и дали название этой местности.

– Ты только посмотри! – простонал Шон.

По всей долине были разбросаны палатки и фургоны, а между ними на фоне травы, как свежие раны, зияли пробные шурфы. Они выстроились в цепочку по самому центру долины.

– Жилу разрабатывают, – сказал Дафф. – Мы опоздали, тут все уже застолбили.

– Откуда ты знаешь?

– Разуй глаза, парень. Ничего не осталось.

– Может, хоть что-нибудь пропустили?

– Эти парни ничего не пропускают. Пошли вниз, я тебе покажу.

Дафф пришпорил лошадь, и они стали спускаться.

– Смотри туда, где ручей течет, – говорил он через плечо, – они времени зря не теряют. У них уже и дробильня работает. Похоже, там у них четыре установки.

Они въехали на территорию одного из самых больших палаточных городков с фургонами. Вокруг костров суетились женщины, вкусно пахло едой, и у Шона сразу потекли слюнки. Мужчины сидели возле фургонов, поджидая ужина.

– Надо поговорить с этими типами, поспрашивать, что здесь и как, – сказал Шон.

Он слез с лошади и бросил поводья Мбежане. С насмешливой улыбкой Дафф наблюдал, как Шон пытался завести разговор по очереди с тремя мужиками. И всякий раз жертва старалась не смотреть прямо в глаза, что-то мямлила неопределенное и уходила. В конце концов Шон бросил это дело и вернулся к лошадям.

– Я что-то не то говорю? – уныло спросил он. – Что они все шарахаются от меня, как от сифилитика?

Дафф усмехнулся.

– Они все уже подцепили, только не сифилис, а золотую лихорадку, – ответил он. – А ты для них – потенциальный соперник. Ты хоть умирай тут от жажды, ни один из них на тебя даже не плюнет, если это может прибавить тебе сил застолбить что-то такое, чего они не заметили.

Для него ситуация стала уже совершенно ясна.

– Мы только зря теряем время, – заметил он. – До темноты еще час, пошли сами посмотрим.

Они поехали туда, где виднелась уже перекопанная земля. В траншеях кирками и лопатами работали люди. Рядом с худыми и жилистыми, как правило, трудилось до дюжины аборигенов; попадались и толстяки, видно прямо из офисов, – они потели, скрипели зубами, терпели боль стертых ладоней, палящее солнце докрасна обожгло их лица и руки. Но все как один встречали Шона с Даффом с неизменной настороженной враждебностью.

Они медленно двигались в северном направлении. И через каждую сотню ярдов с досадной регулярностью натыкались на столбики, закрепленные у основания грудой камней, с обрывком приколоченного гвоздями холста. На нем корявыми печатными буквами было написано имя владельца и номер лицензии.

Многие участки еще оставались нетронутыми, и здесь Дафф слезал с лошади и шарил в траве, подбирал куски скальной породы, внимательно разглядывал и только потом выбрасывал. И друзья двигались дальше.

Постепенно усталость росла, а настроение продолжало падать. С наступлением темноты на продуваемом всеми ветрами хребте они остановились на ночевку и, пока готовился кофе, обменялись впечатлениями.

– Да-а, опоздали, – сказал Шон, хмуро глядя в огонь.

– Но не забывай, парень, у нас есть денежки. А у большинства этих джентльменов в кармане ни гроша, они живут только надеждой, а не говядиной с картошкой. Погляди на их лица, и увидишь, что там уже проступает отчаяние. Чтобы добывать золото, необходим капитал, нужны механизмы, нужны деньги на зарплату рабочим, ведь надо откачивать воду, выбрасывать пустую породу, нужны фургоны и, конечно, время.

– Да что толку в деньгах, если нет заявки, – гнул свое Шон.

– Ты, главное, держись меня, парень. Заметил, как много участков совсем не тронуты? Они принадлежат спекулянтам, и я думаю, они продаются. Вот увидишь, всего через несколько недель здесь останутся только настоящие мужчины, а все мальчишки отсеются…

– Я хочу уехать отсюда. Я ждал совсем другого.

– Ты просто устал. Как следует выспишься, и посмотрим, далеко ли идет эта жила, а потом начнем кумекать.

Дафф закурил сигару. В свете костра лицо его казалось костлявым, как лицо индейца. Посидели молча, и вдруг Шон встрепенулся:

– Что там за шум?

Из темноты доносились ритмичные глухие удары.

– Поживешь здесь немного – привыкнешь. Дробилка работает где-то в конце долины. Утром будем проезжать мимо нее.

Еще до восхода солнца они снова отправились в путь и скоро в утренних сумерках добрались до дробилки. Приземистая черная и уродливая на вид, как чудовище, с которым сражался Дон Кихот, она располагалась на гладком изгибе хребта. Челюсти ее стучали, угрюмо пережевывая камень, она скрипела металлическими суставами и, храпя, выпускала струи пара.

– Я и не знал, что она такая большая, – заметил Шон.

– Ну да, большая, – согласился Дафф, – а главное, стоит денег, а назад их не отдает. Не каждый из тех, кто здесь, может позволить себе такую махину.

Вокруг дробилки суетились люди. Одни питали это чудовище камнями, удовлетворяя ее ненасытные потребности; другие возились возле медных столов, куда вываливался размолотый золотоносный порошок. Проявляя уже столь знакомую Шону с Даффом гостеприимность, к ним подошел один из золотоискателей.

– Это частная территория, – заявил он. – Нам не нужны здесь зеваки, проходите.

Это был маленький, опрятно одетый человечек с круглым загорелым лицом, в натянутом до ушей котелке. Усы у него щетинились в стороны, как у фокстерьера.

– Послушай, Франсуа, земляной червяк, черт бы тебя побрал, будешь так со мной разговаривать, я тебе глаз на задницу натяну, понял? – вежливо обратился к нему Дафф.

Щеголь неуверенно сощурил глаза, подошел ближе и уставился на него:

– Кто вы такой? Мы что, с вами знакомы?

Дафф сдвинул шляпу на затылок, открывая перед ним лицо.

– Дафф! – радостно прокукарекал человечек. – Да это же старина Дафф!

Он бросился вперед, Дафф слез с лошади, и оба стали трясти друг другу руки. Шон с удовольствием смотрел на встречу старых друзей. Ритуал рукопожатия длился долго, пока наконец Дафф не решил взять это дело под свой контроль. Он подвел маленького африкандера к Шону:

– Шон, это Франсуа дю Туа, мой старый друг еще с Кимберлийских алмазных копей.

Франсуа поприветствовал Шона, но тут же повернулся к Даффу и снова впал в состояние полного восторга:

– Gott[24], как же здорово опять увидеть тебя, старина Дафф!

Он то и дело норовил стукнуть Даффа по спине, однако Дафф ловко успевал уворачиваться. Прошло еще несколько минут, пока наконец Франсуа пришел в себя и в первый раз проговорил нечто связное:

– Так, старина Дафф, сейчас мне надо закончить очистку стола с амальгамой. Бери своего друга и шагайте прямо к моей палатке. Приду через полчаса, а вы скажите слуге, чтобы приготовил вам завтрак. Я скоро буду. Gott, старина, как я рад тебя видеть!

– Старый твой обожатель? – спросил Шон, когда они остались одни.

Дафф рассмеялся:

– Мы с ним работали на алмазных копях. Однажды я оказал ему услугу – случился обвал породы, на него упал камень и переломал ему ноги, ну а я вытащил его оттуда. Он хороший парнишка, а встреча с ним здесь означает, что Господь внял нашим молитвам. Никто не расскажет нам об этом месторождении лучше, чем он.

Франсуа прибежал в палатку, как и обещал, через полчаса. В разговоре за завтраком, где почти каждая фраза начиналась со слов: «А помнишь?..» или «А что случилось с таким-то и таким-то?», Шон участия не принимал.

Наконец тарелки опустели, а кружки наполнились горячим кофе.

– Ну а здесь что ты делаешь, Франц? – спросил Дафф. – Это твоя установка?

– Нет, я все еще работаю на компанию.

– Неужели на этого сукина сына, заику Градски? – с наигранным ужасом спросил Дафф. – Э… э… э… это же у… у… ужасно! – изобразил он.

– Прекрати, Дафф, – Франсуа сразу занервничал, – не надо. Неужели ты хочешь, чтобы я потерял работу?

Дафф повернулся к Шону:

– Понимаешь, Норман Градски – это все равно что Бог, а в этой дыре настоящий Бог во всем слушается Градски.

– Ну хватит, Дафф.

Франсуа не на шутку испугался, но Дафф невозмутимо продолжал:

– Организация, с помощью которой Градски осуществляет свои божественные полномочия, называется… только это надо произносить с почтительным придыханием… называется «Компания». Полностью название звучит более громко: «Южноафриканская горнодобывающая и земельная компания». Теперь представляешь?

Шон с улыбкой кивнул, а Дафф вдогонку добавил:

– А Градски – скотина, еще и заикается.

Для Франсуа это было уже слишком. Он схватил Даффа за руку:

– Прошу тебя, слышишь? Слуга понимает по-английски, прекрати сейчас же!

– Так, значит, Компания начала разработку этого месторождения? Ну-ну, должно быть, золотишка тут много, – задумчиво проговорил Дафф, и Франсуа с облегчением подхватил новую, более безопасную тему:

– Именно! Вот погоди, сам увидишь, алмазные копи по сравнению с этим покажутся захудалой церковной лавкой!

– Расскажи-ка мне поподробнее, – попросил Дафф.

– Это место называют кто Гнилая жила, кто Банкетная, а кто Гейдельбергская. На самом же деле здесь не одна, а три жилы. Они проходят одна над другой, как слоеный пирог.

– И в каждой полно золота? – нетерпеливо спросил Дафф.

Франсуа покачал головой. Но глаза его загорелись – он обожал говорить о золоте и его добыче.

– Нет, про внешнюю жилу можно забыть… так, жалкие крупицы. За ней идет Средняя жила. Немного лучше, в ширину местами около шести футов и дает неплохую породу, но она очень неоднородная.

Франсуа с возбуждением наклонился над столом, и в его взволнованной речи четче проявился местный акцент.

– Но вот нижняя жила – это высший класс! Мы называем ее Ведущая жила. Толщиной она всего несколько дюймов, в некоторых местах вообще прерывается, но очень богатая. В ней золота – как изюма в хорошем пудинге. Очень богатая, слышишь, Дафф, это я тебе говорю. Ты не поверишь, пока сам не увидишь!

– Почему, я тебе верю, – сказал Дафф. – А теперь скажи мне, дружок, где я могу получить кусочек этой жилы для себя?

Франсуа сразу опомнился и посмотрел пустыми глазами – в них моментально погас еще мгновение назад оживлявший их возбужденный блеск.

– Все, больше ничего нет, – виновато проговорил он. – Все застолбили, ты пришел слишком поздно.

– Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь, – сказал Дафф.

За столом повисло долгое молчание. Франсуа ерзал на табуретке, жевал кончики усов и мрачно смотрел себе в кружку. Дафф с Шоном притихли и ждали – для них было ясно как божий день, что внутри у него происходит борьба, что его раздирают две противоположные силы: верность дружбе и верность Компании. Он открыл было рот, снова закрыл, подул на кофе, и в лицо ему поднялся клуб пара.

– А деньги у тебя есть? – с отчаянной решимостью выпалил он.

– Есть, – ответил Дафф.

– Дело в том, что мистер Градски поехал в Кейптаун добывать деньги. У него есть список из ста сорока заявок, которые он собирается выкупить, когда вернется. – Франсуа виновато помолчал. – Говорю тебе это только потому, что я твой должник.

– Понимаю, – тихо произнес Дафф.

Франсуа шумно вздохнул и продолжил:

– В самом начале списка мистера Градски есть несколько участков, принадлежащих одной женщине. Она хочет их продать, и эти заявки, похоже, самые перспективные.

– И что? – подтолкнул его Дафф.

– В двух милях отсюда, на берегу небольшой речки под названием Наталь-Спрейт, эта женщина открыла харчевню. Ее зовут миссис Раутенбах, и кормят у нее вполне прилично. Не хотите съездить туда отобедать?

– Спасибо тебе, Франсуа.

– Я же твой должник, – сухо повторил Франсуа, но потом вдруг настроение его переменилось, и он усмехнулся. – Она тебе понравится, Дафф, женщина о-го-го!

И Шон с Даффом отправились к миссис Раутенбах обедать.

Заведение располагалось в некрашеном здании из рифленого железа на деревянной раме. Над верандой висела вывеска красными с золотом буквами:

«КЭНДИС-ОТЕЛЬ»

ПЕРВОКЛАССНАЯ КУХНЯ.

ТУАЛЕТЫ БЕСПЛАТНО.

ПЬЯНЫМ И ЛОШАДЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

ХОЗЯЙКА ЗАВЕДЕНИЯ

МИССИС КАНДЕЛЛА РАУТЕНБАХ

В эмалированном тазике на веранде они отмыли дорожную пыль, вытерлись бесплатным полотенцем, причесались перед бесплатным зеркалом на стене.

– Ну как я? – спросил Дафф.

– Картинка, – ответил Шон. – Правда, запах немного подкачал. Когда ты в последний раз принимал ванну?

Они прошли в столовую и увидели, что она полна народу и только у дальней стены оставался пустой столик. В помещении стояла жара, в воздухе висел тяжелый табачный дым, изрядно пахло капустой. За столиками сидели пропыленные бородатые люди – одни смеялись и громко разговаривали, другие молча и жадно ели.

Шон и Дафф уселись за столик, и к ним подошла цветная официантка.

– Да? – спросила она.

Платье ее под мышками потемнело от пота.

– А можно меню?

Девушка с несколько веселым удивлением посмотрела на Даффа:

– Сегодня у нас бифштекс с картофельным пюре и пудинг.

– Давайте, – не стал спорить Дафф.

– Еще бы, – сказала девушка, – все равно больше ничего нет, – и засеменила на кухню.

– Обслуживание хорошее, – одобрил Дафф. – Будем надеяться, что еда и хозяйка будут столь же высокого качества.

Мясо оказалось жестковатым, зато обильно приправленным, и кофе подали крепкий и вкусный. Они принялись уплетать за обе щеки, как вдруг Шон, сидящий лицом к кухне, застыл, не донеся вилку до рта. По столовой пробежал шумок, и воцарилась тишина.

– Вот она, – сказал Шон.

Кэнди Раутенбах оказалась яркой блондинкой высокого роста, с безупречной, пока еще не испорченной солнцем кожей представительницы нордической расы. Спереди под блузкой, а также сзади, где юбка, – полная благодать, приятно было посмотреть. Она прекрасно отдавала себе в этом отчет, и тем не менее ее нисколько не конфузило, что взгляды абсолютно всех, кто находился в этом помещении, сразу устремились к этим двум угодьям райских наслаждений. В руке красавица держала черпак, и стоило кому-нибудь протянуть руку к ее мягкому месту – она с угрозой взмахивала этим орудием, и рука сразу отдергивалась, а Кэнди с ослепительной улыбкой продолжала свой путь между столиками. Время от времени она останавливалась поболтать с посетителями, и было совершенно ясно, что многие из этих одиноких мужчин пришли сюда не только чтобы поесть. Их взоры алчно следовали за ней, а когда она с ними заговаривала, они скалились от удовольствия.

Хозяйка добралась до столика, где сидели Шон с Даффом, и те сразу встали. Кэнди удивленно сощурилась.

– Садитесь, прошу вас, – сказала она. Их учтивость явно тронула ее. – Вы здесь новенькие?

– Мы приехали только вчера, – улыбаясь, ответил Дафф. – И ваш бифштекс… я сразу почувствовал, будто снова оказался дома.

– И откуда вы к нам приехали?

Кэнди смотрела на обоих взглядом, в котором, возможно, таился не один только профессиональный интерес.

– Из Наталя… Вот приехали, так сказать, осмотреться. Это мистер Кортни, он интересуется различными вариантами вложения денег, и ему показалось, что эти прииски могли бы представить для его капитала некоторые возможности.

Шон с трудом успел совладать с едва не отвалившейся нижней челюстью, но он быстро сообразил, что к чему, и принял снисходительно-самодовольную позу воротилы, которому некуда деньги девать. Дафф между тем продолжал:

– А меня зовут Чарливуд. Я при мистере Кортни – консультант, специалист в области добычи полезных ископаемых.

– Приятно познакомиться. А я – Кэнди Раутенбах.

Они явно произвели на нее впечатление.

– Не хотите ли ненадолго присесть за наш столик, миссис Раутенбах?

Дафф выдвинул из-под столика свободный стул, и Кэнди нерешительно помолчала.

– Мне сейчас надо приглядеть там, на кухне… может быть, чуточку позже.

– Ты всегда так гладко врешь? – с восхищением спросил Шон, когда Кэнди ушла.

– Я не сказал ни слова неправды, – отпарировал Дафф.

– Ну да, но как ты подаешь эту свою правду! Черт возьми, я не смогу исполнять эту роль, которую ты для меня придумал.

– Не волнуйся, научишься. Главное, держи язык за зубами и делай умное лицо, – посоветовал Дафф. – Кстати, как тебе она?

– Аппетитненькая, – признал Шон.

– И вкусненькая, это уж точно, – согласился Дафф.

Скоро Кэнди вернулась к ним.

Дафф некоторое время поддерживал светскую беседу о пустяках, но, когда она стала задавать некоторые конкретные вопросы, сразу стало ясно, что ее знания в области геологии и горного дела гораздо выше среднего, и Дафф сделал ей комплимент.

– Да, мой муж занимался этим делом, я у него поднахваталась.

Она полезла в карман юбки в бело-голубую клетку, достала горсточку образцов и высыпала на стол перед Даффом:

– Что это, можете сказать?

Это была уже недвусмысленная проверка: она явно хотела посмотреть, на что он в самом деле годится.

– Это кимберлит. Это серпентинит. А это полевой шпат.

Дафф перечислил породы не задумываясь, и Кэнди заметно успокоилась.

– Между прочим, я застолбила несколько участков Гейдельбергской жилы. Может быть, мистер Кортни соизволит на них взглянуть? Честно говоря, я сейчас уже веду переговоры с Южноафриканской горнодобывающей и земельной компанией, они тоже проявили интерес.

Тут и Шон внес в беседу единственный, но весьма весомый вклад.

– Ах да, – глубокомысленно изрек он. – Старина Норман.

На Кэнди замечание произвело впечатление: не многие называют Градски просто по имени.

– Завтра утром вам будет удобно? – спросила она.

5

В тот же день они купили палатку у одного разочарованного старателя: в свое время он бросил работу в компании «Натальские железные дороги», проделал долгий путь в Витватерсранд, а теперь позарез нуждался в деньгах на обратную дорогу. Палатку они поставили неподалеку от гостиницы и отправились к речушке Наталь-Спрейт, чтобы совершить давно необходимое и тщательное омовение. Вечером скромно отметили первый успех полубутылкой бренди, которую Дафф извлек из седельной сумки.

На следующее утро Кэнди повела их на свои участки. Их у нее оказалось двадцать, они располагались как раз вдоль Банкетной жилы. Она привела их к участку, где жила выходила на поверхность:

– Ну вот, осмотритесь, подумайте. Если заинтересует, приходите в гостиницу, обсудим. А мне сейчас надо ехать обратно, кормить ораву голодных ртов.

Дафф предложил ей руку, по каменистой земле провел Кэнди до лошади, подсадил ее в седло тем же манером, который он, видно, усвоил от своего родителя. Постоял, провожая ее взглядом, и, когда она скрылась из виду, вернулся к Шону с приподнятым настроением:

– Ступайте осторожно, мистер Кортни, вы должны сейчас преисполниться благоговейным трепетом, ибо у вас под ногами лежит наше состояние.

Они прошли по участку, причем Шон шнырял туда и сюда, как беззаботная ищейка, а Дафф возбужденно нарезал круги, как тигровая акула. Они внимательно прочитали, что написано на столбиках, шагами вымерили границы, наполнили карманы скальными обломками и только тогда двинулись обратно к палатке. Там Дафф достал свою ступку, пестик и миску. С этим нехитрым оборудованием они отправились к речке Наталь-Спрейт и весь день крошили камень и промывали крошки.

– Ну что ж, золотишко есть, и для промышленной разработки, я бы сказал, вполне достаточно. Не так много, конечно, в Данди мы намывали больше, но это, скорей всего, нам попался такой кусок Ведущей жилы!

Дафф помолчал и посмотрел на Шона серьезно:

– Думаю, стоит попробовать. Если Ведущая здесь есть, мы ее найдем, а на Средней жиле тем временем отработаем затраченные денежки.

Шон подобрал гальку на берегу и швырнул в ручей. В первый раз в жизни он познавал, что такое чередование упоительного трепета и депрессии золотой лихорадки, когда сначала внутри у тебя все поет, а через минуту вдруг низвергаешься в глубины разочарования. Желтые хвостики золота в миске казались ему жалостно тоненькими, едва заметными.

– Предположим, ты прав. Предположим, мы уговорим Кэнди продать нам эти участки. Но что мы будем с ними делать? Эта дробилка с четырьмя установками – дьявольски сложная штука, такую в любом магазине не купишь.

Дафф двинул его кулаком в плечо и криво улыбнулся:

– А дядюшка Дафф тебе на что? Участки Кэнди продаст, будь спокоен: когда я трогаю эту женщину, она вся трепещет; еще пара дней, и она будет есть из моих рук. А что касается дробилки… Когда я приехал в эту страну, то случайно связался с одним богатым фермером из Кейпа, который мечтал стать владельцем собственных золотых приисков. Для этого он выбрал горный хребет, который, с его богатым опытом виноградаря, посчитал для прииска идеальным местом. Управляющим прииска он нанял меня, купил камнедробилку самой последней и дорогой модели и приготовился завалить рынок своим золотом. Прошло полгода, мы переработали горы кремнеземов разного рода, а также сланцев и глины, а золота с этого получили – кот наплакал. Энтузиазм моего хозяина испарился, он отказался от моих поистине бесценных услуг, и на этом весь цирк закончился. Я поехал на алмазные копи, и, насколько мне известно, агрегат и все остальное оборудование так там и остались, лежат и ждут первого покупателя, который выложит за них пару сотен фунтов и увезет с собой.

Дафф встал, и они двинулись обратно к своей палатке.

– Однако нам надо решить самое главное. Ты не против, если я продолжу переговоры с миссис Раутенбах?

– Думаю, да, – ответил Шон, заметно повеселев. – А ты уверен, что твой интерес к миссис Раутенбах имеет чисто деловой характер?

Дафф сделал вид, что вопрос шокировал его:

– Как только могло прийти тебе в голову, что мои намерения выходят за рамки интересов нашего партнерства? Уж не думаешь ли ты, что в том, что я делаю и буду делать, какую-то роль играют мои чисто животные потребности?

– Нет, конечно нет, – заверил его Шон. – Не сомневаюсь, ты сумеешь себя перебороть и довести дело до конца.

Дафф рассмеялся:

– К слову, мне кажется, тебе самое время заболеть расстройством желудка и полежать в постели. С этой минуты и до момента, когда договор будет подписан, твое юношеское обаяние для дела будет только помехой. Я скажу Кэнди, что ты наделил меня полномочиями действовать от твоего имени.

Пригладив щеткой кудри, Дафф облачился в выстиранный Мбежане костюм и исчез в направлении гостиницы Кэнди.

Время для Шона потянулось медленно. Он посидел, поболтал с Мбежане, выпил кофе, а когда солнце окончательно село, вернулся в палатку. При свете керосиновой лампы почитал какую-то книжку из тех, что были у Даффа, но ничего не понял, поскольку мысли занимало совсем другое: смотрел в книгу, а перед внутренним взором маячил образ прекрасной блондинки.

Вдруг в брезентовую дверь кто-то заскребся. Шон сразу вскочил, в голове мелькнула смутная надежда: а что, если это Кэнди, что, если она решила вести переговоры лично с ним? Но нет: пришла цветная девушка из гостиницы, чьи курчавые черные волосы не имели ничего общего с образом в грезах Шона.

– Мадам просила передать, что ей очень жаль узнать о вашей болезни. Она сказала, чтобы вы приняли две ложки вот этого лекарства, – отчеканила девица и протянула Шону бутылочку касторового масла.

– Передай хозяйке, что я очень благодарен ей за заботу.

Шон взял бутылочку и начал было снова застегивать клапан двери.

– Мадам приказала мне, чтобы я не уходила и сама убедилась, что вы приняли две полные ложки. И бутылочку я должна принести обратно и показать ей, сколько вы приняли.

Сердце Шона сжалось. Черная девица с решительным видом стояла в дверях, и он не сомневался, что она твердо намерена выполнить данные ей инструкции. Он подумал о бедном Даффе, который мужественно, как настоящий мужчина, исполняет свой долг… да, он тоже должен выполнить свой. С закрытыми глазами он проглотил густое, липкое масло, потом снова уткнулся в книгу.

Спал Шон беспокойно, временами вскакивал и смотрел на пустую кровать у противоположной стенки палатки. В половине третьего ночи лекарство подействовало, и ему пришлось выскочить из палатки на холодный воздух. Мбежане спал, свернувшись калачиком возле костра, и, глядя на него, Шон разозлился. Его размеренный, самодовольный храп казался насмешкой – нарочно он так храпит, что ли? Где-то в горах жалобно, с подвыванием, затявкал шакал, в точности выражая состояние Шона, и холодный ночной ветер овевал его голые ягодицы.

Дафф вернулся домой на рассвете. Шон не спал.

– Ну, что скажешь? – потребовал отчета он.

Дафф широко зевнул.

– На первом этапе я стал сомневаться в том, насколько я мужчина. Однако все получилось к взаимному удовлетворению обеих сторон. Вот это женщина!

Он стащил с себя рубаху. На спине красовались свежие царапины.

– Она дала тебе касторки? – язвительно спросил Шон.

– Прости, мне жаль, что так получилось. – Дафф сочувственно улыбнулся другу. – Я пытался ее отговорить… честное слово, пытался! Она очень… просто по-матерински заботливая женщина. Как она беспокоилась о твоем желудке!

– Ты не ответил на мой вопрос. Что с участками? У тебя хоть что-нибудь получилось?

– Ах это… – Дафф натянул одеяло до подбородка. – К соглашению мы пришли в самом начале всей процедуры. За каждый участок она берет по десять фунтов предоплаты наличными и предоставляет нам возможность за десять тысяч выкупить все сразу в течение двух лет. Об этом мы договорились за ужином. Остальное время посвятили, фигурально выражаясь, рукопожатиям по поводу заключения сделки. Завтра днем… впрочем, уже сегодня днем мы с тобой скачем в Преторию, ищем нотариуса и сочиняем договор, который она и подпишет. Но сейчас, извини, мне нужно поспать. Разбуди к обеду. Доброй ночи, дружок.

Договор Дафф с Шоном привезли из Претории на следующий вечер. Это был внушительный документ из четырех страниц, полный таких заковыристых слов, как «буде» и «вправе», а также изысканных оборотов типа «первая договаривающаяся сторона обязуется».

Кэнди провела их к себе в спальню. Мужчины расселись и с волнением стали ждать, пока она дважды, от начала и до конца, прочтет документ.

Наконец Кэнди оторвалась от бумаги:

– Кажется, все в порядке… но тут есть кое-что еще.

Сердце у Шона екнуло, губы улыбающегося Даффа неестественно застыли. До сих пор с ней все шло гладко.

Кэнди нерешительно помолчала, словно не зная, с чего начать, и Шон с легким удивлением заметил, что она краснеет. Приятно было смотреть, как персиковые щечки на глазах превращаются в розовые наливные яблочки. Этот феномен пробудил в компаньонах глубокий интерес, и возникшее было напряжение ощутимо спало.

– Я хочу, чтобы шахта носила мое имя.

Обоим хотелось кричать от облегчения.

– Превосходная идея! Как мы ее назовем? Может быть, «Золотая шахта Раутенбах»?

Кэнди покачала головой:

– Я бы не хотела, чтобы название напоминало мне о муже. Оставим его в покое.

– Ну хорошо… давайте назовем ее «Глубинные горизонты Кэнди», – предложил Дафф. – Немножко преждевременно, конечно, поскольку в глубины мы еще не заглядывали, но, как говорят горняки, быть пессимистом экономически нецелесообразно.

– Да-да, мне очень нравится, – с восторгом отозвалась Кэнди и снова покраснела, на этот раз от удовольствия.

Она нацарапала под документом свое имя, и Шон поджег пробку от шампанского, бутылку которого Дафф предусмотрительно купил еще в Претории. Дафф произнес тост: «За Кэнди и за шахту „Глубинные горизонты Кэнди“ – да будет первая с каждым днем все красивее, а вторая – все глубже!», и договаривающиеся стороны со звоном сдвинули бокалы.

6

На следующее утро компаньоны сидели на свежем воздухе перед палаткой и завтракали.

– Нам понадобятся рабочие, для начала как минимум с десяток местных. Займись этим, – сказал Дафф.

Шон кивнул, но не стал отвечать, пока не проглотил кусок ветчины.

– Поручу это дело Мбежане, – сказал он. – Он доставит нам столько зулусов, сколько понадобится, даже если придется копьем подгонять.

– Отлично. А мы тем временем снова съездим в Преторию, закупим инструмент и все, что нужно для работы. Кирки, лопаты, динамит и все такое.

Дафф вытер губы и налил себе кофе.

– Я покажу тебе, как вскрывать горизонт и складывать породу в отвал. Выберем место для дробильни, потом я оставлю тебя здесь, а сам отправлюсь на юг, в Кейп, повидать своего дружка-фермера. Если даст Бог, а также погода, наша дробильня на этом месторождении будет второй.

Из Претории они вернулись на запряженном буйволами фургоне, куда нагрузили покупки. Мбежане свою работу проделал на отлично. Перед палаткой в одну шеренгу выстроилась дюжина зулусов – они ждали, что скажет Шон, а Мбежане, как бодрая, жизнерадостная овчарка, их охранял. Шон прошелся вдоль шеренги, останавливаясь перед каждым: спрашивал, как зовут, шутил на зулусском языке. Подошел к последнему:

– Как тебя зовут?

– Мое имя Хлуби, нкози.

Шон ткнул его в свисающий над набедренной повязкой круглый животик:

– Ну что, будешь у меня работать? Смотри, а то скоро придется принимать у тебя ребенка.

Все остальные так и заржали, а Шон смотрел на них и ласково улыбался: простой и гордый народ, все высокого роста, мускулистые и беззащитные, как дети, против удачно сказанной шутки. Он вспомнил вдруг холмы Зулуленда, поле боя у их подножия и мух, роящихся в яме распоротого живота. Шон поскорей отогнал эту картину и, покрывая голосом смех, прокричал:

– Итак, договорились: шесть пенсов в день и еда до отвала! Согласны?

Дружный хор голосов выразил согласие, и зулусы полезли в фургон. Шон и Дафф повезли их на прииск «Глубинные горизонты Кэнди»; они болтали и смеялись, как детишки, которые едут на пикник.

Еще одну неделю Дафф обучал Шона, как обращаться с динамитом, растолковывал, где копать первые шурфы; вместе они размечали место для дробильни и отвала. Палатку переместили, поставив рядом с шахтой, и теперь работали по двенадцать часов в сутки. Уже ближе к ночи отправлялись в гостиницу Кэнди, там ужинали как следует, а потом Шон один возвращался домой. К вечеру он так выматывался, что завидовать Даффу, который пользовался гостеприимством Кэнди и ее спальни, у него не оставалось никаких сил. Напротив, он даже восхищался выносливостью своего друга и компаньона. Каждое утро Шон искал в нем следы утомления, но глаза на худом и костлявым лице его, как всегда, сохраняли ясность, а кривая улыбочка оставалась такой же жизнерадостной.

– Смотрю на тебя и ломаю голову: как тебе это удается? – поделился с ним Шон, когда они закончили разметку площадки для дробильни.

Дафф подмигнул ему:

– Долгие годы тренировок, друг мой… Но между нами, поездка в Кейп будет приятным и желанным отдыхом.

– Когда едешь?

– Откровенно говоря, мне не дают покоя мысли о том, что найдется еще один такой умный, как мы, и умыкнет у нас агрегат. Поэтому каждый день, проведенный здесь, только увеличивает риск. Оборудование для шахт теперь в большом спросе, а скоро спрос будет еще больше. Ты теперь в курсе дела, все в твоих руках. Что скажешь?

– Да я и сам думал о том же, – согласился Шон.

Вернувшись к палатке, они уселись на складные стульчики; отсюда открывался прекрасный вид на долину. Всего неделю назад вокруг «Кэндис-отеля» лагерем стояло около двух дюжин фургонов, а теперь уже не менее двухсот; со своего места они могли насчитать еще восемь или девять лагерных стоянок, порой даже больше размерами, чем лагерь возле гостиницы. Кое-где палатки уже сменялись деревянными, облицованными железом постройками. Всю равнину вдоль и поперек изрезали ухабистые дороги, по которым на первый взгляд совершенно бесцельно разъезжали фургоны и всадники.

Беспокойное движение, облака пыли, поднимаемые людьми и животными, время от времени глухие взрывы в выработках вдоль Банкетной жилы – все это создавало повисшую над золотым прииском возбужденную атмосферу напряженного ожидания.

– Завтра на рассвете еду, – сказал Дафф. – Десять дней верхом до железной дороги в Колсберге, еще четыре дня на поезде – и я на месте. Если повезет, вернусь меньше чем через два месяца.

Он повернулся на стуле и посмотрел прямо на Шона:

– Кэнди я заплатил двести фунтов, в Претории тоже потратил прилично; в общем, у меня осталось где-то полторы сотни. Доберусь до Парла – придется заплатить триста, а может, четыреста за камнедробильную машину. Потом надо будет нанять двадцать, а может, даже тридцать фургонов, чтобы доставить ее сюда… всего понадобится сотен восемь, не меньше, на всякий случай.

Шон смотрел на него и думал, что знает этого человека всего каких-то несколько недель. Восемь сотен – средний заработок обычного человека за три года. Африка большая, затеряться здесь легко. Шон снял пояс и расстегнул сумку с деньгами.

– Помоги отсчитать, – сказал он.

– Спасибо, – сказал Дафф.

Имел в виду он, конечно, не деньги. Когда о доверии просят так просто и демонстрируют его так легко и непринужденно, лишние слова ни к чему. Последние сомнения друг в друге, если и были, скукожились и исчезли.

7

Когда Дафф уехал, Шон принялся за дело и тут уж не жалел ни себя, ни своих рабочих. Они вскрыли горизонт, добрались до жилы и обнажили ее во всю длину участков Кэнди. Потом разбили на части и начали выбирать породу, таская ее к тому месту, где должна будет стоять камнедробилка. Работа шла по двенадцать часов в сутки, и куча росла как на дрожжах. Ведущая жила все еще никак себя не обнаруживала, но беспокоиться об этом Шону было некогда. По вечерам он едва добирался до кровати, и только крепкий сон помогал ему снять страшную усталость. Утром его снова звала работа.

По воскресеньям он садился на лошадь и ехал к Франсуа; они беседовали о горном деле и о лекарствах. У Франсуа был огромный сундук, набитый патентованными лекарствами, а также книга под названием «Домашний лекарь». Франсуа имел один пунктик – собственное здоровье – и постоянно лечил себя от трех недугов сразу. С особенной, нежной любовью относился он к сахарному диабету, несмотря на то что этот недуг время от времени изменял ему. Страница в «Домашнем лекаре», где говорилось о нем, была замусолена и измята – так часто пальцы Франсуа ласкали ее. Симптомы болезни он знал наизусть, и в его организме все они имели место. Еще одним его любимчиком являлся туберкулез кости. Симптомы этой болезни перемещались по его телу с поразительной и вызывающей серьезное беспокойство скоростью: всего за неделю она могла перейти, скажем, от костей бедра к костям запястья. Однако, несмотря на слабеющее здоровье, специалистом горного дела он был прекрасным, и Шон без зазрения совести обращался к нему за советами. Сахарный диабет нисколько не мешал Франсуа в воскресный вечер раздавить с Шоном бутылочку бренди.

От «Кэндис-отеля» Шон держался подальше – слишком велико было искушение: волосы и персиковые щечки этой блестящей блондинки. Самому себе он не доверял и страшно боялся предать дружбу с Даффом еще одним необязательным романом, поэтому излишки энергии тратил на то, что вкалывал до изнеможения в траншеях «Глубинных горизонтов».

Каждое утро он ставил перед своими зулусами задачу на рабочий день, причем всегда чуточку больше, чем в предыдущий. Работали они с песнями, поэтому редко когда не справлялись с заданием до темноты.

Однообразные дни шли один за другим, складывались в недели, недели учетверялись и сливались в месяцы. В голове у Шона уже начали мелькать красочные картинки, как на его восемь сотен фунтов Дафф веселится напропалую в Кейптауне с местными девчонками.

Однажды вечером он не выдержал, сел на лошадь и отправился по дороге прямо на юг, в Кейптаун. Шон проехал не одну милю, останавливая каждого, кто попадется навстречу, и задавая дурацкие вопросы, потом плюнул, вернулся на прииск и устремился прямо в один из баров поискать, с кем бы подраться. Нашел здоровенного рыжеволосого немца-шахтера и привязался к нему. Они вышли на свежий воздух и под ясным трансваальским ночным небом в течение часа молотили друг друга в кольце восхищенных зрителей. Потом они с немцем пожали друг другу окровавленные руки, вернулись в бар, выпили мировую и поклялись в вечной дружбе. Шон вернулся на «Глубинные горизонты» – дьявол искушения на какое-то время был побежден и с позором изгнан.

На следующий день Шон работал неподалеку от северной границы участка. В этом месте, следуя за жилой, они углубились уже футов на пятнадцать. Шон закончил маркировку шурфов для закладывания динамита; вокруг стояли зулусы, нюхая табачок и поплевывая на ладони перед тем, как снова броситься в атаку на твердый камень.

– Эй, вы, лопоухие негодяи! Что это у вас тут, профсоюзное собрание? – вдруг прогремел над их головами знакомый голос.

Все подняли голову и увидели Даффа. Шон быстро выкарабкался из ямы и стиснул друга в медвежьих объятиях. Дафф похудел, на щеках проступала бледная щетина, а вьющиеся волосы побелели от дорожной пыли. Когда первый приступ буйной радости миновал, Шон потребовал отчета:

– И где же подарочек для меня, за которым ты ездил?

– Скоро будет, все двадцать пять полных фургончиков, – рассмеялся Дафф.

– Так ты, значит, все-таки добыл ее?! – заорал Шон.

– Добыл, черт тебя подери, добыл, ты прав. Поехали, покажу.

Караван Даффа растянулся по равнине на четыре мили, большинство фургонов запряжены четверней – уж очень тяжелым оказался груз железяк. Дафф показал Шону огромный, кое-где тронутый ржавчиной цилиндр, занимающий полностью один из фургонов в начале каравана:

– Вот, полюбуйся на этого семитонного красавца – измучил меня вконец. Паровой котел, упрямый и злобный, ну никак не хотел ехать. Если бы разок сломал ось – ладно, с кем не бывает, так ведь по дороге из Колсберга этот мерзавец ломал ее раз двенадцать! Я уже не говорю о том, что он два раза переворачивал фургон, один раз прямо посредине реки.

Они медленно ехали вдоль каравана.

– Черт подери! Я и представить не мог, что это так много! – Шон покачал головой, с сомнением оглядывая фургоны. – А ты хоть сможешь собрать его?

– Положись на дядюшку Даффа. Не спорю, потрудиться придется, особенно после того, как это добро пару лет провалялось на открытом воздухе. Многие детали поржавели, но мы почистим где надо, смажем как следует, покрасим, Даффорд Чарливуд покумекает, и через месяц увидим, как эта краса и гордость «Глубинных горизонтов Кэнди» начнет жевать камень и плеваться золотом.

Дафф прервался и помахал рукой направившему к ним фургон вознице.

– Перед тобой транспортный подрядчик, – сообщил он Шону. – Познакомьтесь: Фрикки Малан – мистер Кортни, мой компаньон.

Подрядчик, остановивший фургон рядом с ними, поприветствовал нового знакомого и рукавом рубахи вытер с лица пыль.

– Gott, черт побери, мистер Чарливуд, честно признаюсь, никогда в жизни мне еще не приходилось с таким трудом зарабатывать деньги! Ничего личного, но я буду vragtig[25] счастлив, когда все это кончится.

8

Дафф ошибся, времени понадобилось гораздо больше месяца. Ржавчина глубоко въелась в железные детали механизма: каждый болт, который они с трудом отворачивали, был покрыт рыжеватым ржавым налетом. Работать продолжали, как обычно, по двенадцать часов в день: скребли, зачищали, шлифовали, смазывали, сбивая костяшки пальцев до крови; ладони покраснели от лопнувших мозолей.

И вот в один прекрасный день чудо свершилось: они закончили с этим делом. Вдоль всей территории шахты «Глубинные горизонты Кэнди» лежали чистенькие, пахнущие свежей краской и смазанные желтым солидолом детали будущей камнедробилки, ждущие только того, чтобы их собрали вместе.

– Ну и за сколько мы управились? – спросил Дафф.

– За сотню лет, не меньше.

– Всего-то? – Дафф изобразил на лице крайнее удивление. – В таком случае я объявляю два выходных: мне надо как следует подумать.

– Ты, брат, подумай, если хочешь, а мне надо выпить.

– Прекрасная мысль! Едем!

Начали они с заведения у Кэнди, но после третьей драки хозяйка их просто выгнала, и друзья отправились дальше. Тут имелось больше десятка мест, где можно было повеселиться, и они оказали честь каждому из них. Народ везде тоже праздновал: накануне старый Крюгер, президент республики, официально признал законность существования золотых приисков. Правда, единственным результатом этого признания стало то, что денежки за лицензии поплыли мимо карманов владеющих землями фермеров прямиком в правительственную казну. Голова от этого ни у кого не болела, кроме самих фермеров. Зато подвернулся отличный предлог погулять. Таверны были битком набиты орущим, потным народом. И с ними сидели и выпивали Дафф с Шоном.

В каждом баре неспешно продолжали делать свой бизнес столы для игры в «корону и якорь»[26], и вокруг них толпилось прибывающее население месторождения. Голые по пояс, заляпанные грязью золотоискатели; торговцы в кричащей одежде и столь же крикливые, продающие все на свете, начиная от динамита и кончая снадобьями от дизентерии; какой-то евангелист, талдычащий о спасении и вечном блаженстве; игроки, добывающие золото из старательских карманов. Джентльмены, тщательно берегущие башмаки от табачной жвачки; сбежавшие из дома и уже мечтающие вернуться мальчишки; бородатые буры в костюмах из грубой ткани, пьющие мало и невозмутимо наблюдающие за теми, кто вторгся сюда и захватил их земли. Были и другие: конторщики, крестьяне, жулики, подрядчики – все они жадно слушали разговоры о золоте.

Цветная девушка Марта разыскала Шона с Даффом только на следующий день – те были в глинобитной, крытой соломой хибаре под громким названием «Таверна светлых ангелов». Дафф, выбрав себе в партнеры стул, отплясывал «лихого белого сержанта»[27], а Шон и с ним примерно полсотни посетителей стаканами и пустыми бутылками отбивали ритм по столам и барной стойке.

Марта легко проскользнула в дверь и сразу направилась к Шону, отбиваясь от мужских лап, пытающихся нырнуть ей под юбки, и всякий раз звонко взвизгивая, когда ее щипали за ягодицы. Когда, тяжело дыша, девица добралась наконец до Шона, лицо ее пылало.

– Мадам говорит, возвращайтесь как можно скорей, случилось большое несчастье! – выпалила она и побежала сквозь строй мужиков обратно к двери.

Кто-то успел задрать ей юбки сзади, и дружный мужской рев одобрил тот факт, что под нижними юбками у нее ничего нет.

Дафф был так увлечен танцем, что Шону пришлось силой выволакивать его из бара и ткнуть головой в корыто с водой для лошади, – только тогда тот очухался и обратил внимание на друга.

– Какого черта! – отплевываясь, заорал Дафф и попытался нанести Шону удар в челюсть.

Шон нырнул под руку, обхватил его за туловище – и вовремя: тот чуть не завалился на спину.

– Нас срочно ждет Кэнди, говорит, случилось большое несчастье.

Несколько долгих секунд Дафф, сосредоточенно хмурясь, обдумывал услышанное, потом закинул назад голову и запел на мотив детской песенки «Лондон горит»:

Кэнди ждет нас, Кэнди ждет нас.

Не хотим Кэнди, а хотим бренди.

Он вырвался из объятий Шона и двинул обратно к бару. Шон снова поймал его и развернул в направлении гостиницы.

Кэнди была у себя в спальне. Она посмотрела на парочку, рука об руку раскачивающуюся в дверном проеме.

– Ну как, попили-погуляли? Довольны? – ласковым голоском спросила она.

Дафф что-то пробормотал, пытаясь привести в порядок пиджак. Шон изо всех сил пытался поддерживать друга, ноги которого непроизвольно отплясывали джигу, и его уносило куда-то в сторону.

– А что у тебя с глазом? – спросила она Шона.

Тот осторожно пощупал пальцем: под глазом действительно распухло нечто похожее на синяк. Ответа Кэнди дожидаться не стала.

– Так вот, красавцы, – продолжила она тем же ласковым голосом, – если хотите, чтобы шахта оставалась вашей, советую вам до завтра протрезветь.

Оба выпучили на нее глаза.

– А в чем, собственно, дело? – медленно выговаривая слова, но все равно очень невнятно задал вопрос Шон.

– Завтра начнут захватывать ваши участки, вот в чем дело. Вышел новый указ о государственных приисках, и всякий сброд без лицензий получил шанс, которого они долго ждали. Около сотни таких босяков сколотили синдикат. Они заявляют, что прежние лицензии теперь недействительны, собираются повыдергивать чужие столбики и вбить собственные.

Дафф, ни разу даже не покачнувшись, подошел к умывальнику возле кровати Кэнди, сполоснул лицо и тщательно вытер полотенцем. После этого наклонился и поцеловал ее:

– Спасибо тебе, радость моя.

– Будь осторожен, Дафф, – сказала Кэнди им вслед.

– Интересно, можно ли тут нанять кого-нибудь в помощь? – проговорил Шон, когда они вышли.

– Неплохая мысль. Попробуем найти кого потрезвее, в столовой у Кэнди такие должны быть.

По дороге на свой участок они сделали небольшой крюк и навестили Франсуа. Уже стемнело, и он вышел к ним в свежевыглаженной ночной рубашке. Увидев перед собой Шона с Даффом, а с ними пятерых вооруженных до зубов крепышей, он удивленно вскинул брови.

– На охоту, что ли, собрались? – спросил он.

Дафф быстренько рассказал ему что и как. Пока он рассказывал, Франсуа так и подпрыгивал от возбуждения:

– Оттяпать мои заявки… вот зараза… вонючки сраные!

Он бросился в палатку и вернулся уже с двустволкой:

– Посмотрим, зараза… еще посмотрим, что скажут, когда всажу им с обоих стволов.

– Да послушай ты, Франсуа! – заорал Шон, заставив его замолчать. – Никто не знает, с каких участков они начнут! Приготовь своих людей и, если услышишь в нашей стороне выстрелы, двигай к нам на помощь. То же самое мы сделаем для тебя, понял?

– Ja, ja, придем, обязательно придем… вонючки сраные…

И прямо так, в полоскающейся вокруг ног ночной рубашке, Франсуа побежал собирать своих.

Мбежане и остальные зулусы, собравшись вокруг котелка на треноге, готовили обед.

– Готовьте копья, – приказал, подъехав к ним, Шон.

Все разбежались по шалашам и – не успел он глазом моргнуть – снова собрались у костра.

– А где будет драка, нкози? – Про еду они уже и забыли.

– Пошли, покажу.

Нанятых стрелков с ружьями они разместили среди частей разобранной дробилки – отсюда они могли прикрывать подход со стороны дороги. Зулусов спрятали в шурфах. Если дойдет до рукопашной, этих из синдиката ждет большой сюрприз. Дафф с Шоном спустились по склону и проверили, хорошо ли укрыты защитники.

– А сколько у нас динамита? – задумчиво спросил Шон.

Дафф секунду смотрел на него, потом усмехнулся:

– Думаю, хватит. А у тебя котелок сегодня варит.

Он вернулся к сараю, который они использовали под склад.

Ящик взрывчатки они прикопали в нескольких сотнях ярдов ниже по склону, прямо посредине дороги, а сверху, чтобы обозначить место, поставили пустую консервную банку. Потом снова вернулись к сараю и целый час из связок динамитных шашек мастерили гранаты с детонатором и очень коротеньким фитилем. Наконец, поплотней запахнув овчинные куртки, с винтовками на коленях стали ждать.

В лагерных стоянках в долине видны были блуждающие огни, от таверн время от времени доносилось нестройное хоровое пение, но освещенная луной дорога к шахте оставалась пустой. Шон с Даффом сидели рядышком, прислонившись спиной к свежевыкрашенному паровому котлу.

– Интересно, откуда Кэнди все это узнала? – спросил Шон.

– Она все знает. Ее гостиница – центр всего прииска, а у нее всегда ушки на макушке.

Они снова помолчали, потом у Шона родилась еще одна мысль.

– А что, наша Кэнди – барышня хоть куда!

– Это точно, – согласился Дафф.

– Ты женишься на ней, а, Дафф?

– Охренеть! – Дафф выпрямил спину, будто в нее кто-то всадил нож. – Ты что, дружок, чокнулся? А если пошутил, то такие шуточки мне не нравятся.

– Она же души в тебе не чает, я же вижу, да и ты тоже к ней…

Услышав, что Дафф сразу отверг идею женитьбы, Шон облегченно вздохнул. Он ревновал, но не к этой женщине.

– Ну да, у нас с ней общие интересы, не отрицаю… но жениться!

Дафф даже слегка поежился, причем явно не от холода.

– Нет уж, второй раз совершать такую ошибку… что я, дурак, что ли?

Шон удивленно повернулся к нему:

– Так ты был женат?

– И еще как женат! Она у меня была наполовину испанка, наполовину норвежка. Знаешь, этакая гремучая смесь холодного пламени и горячего льда… да еще курила непрерывно. – Воспоминания Даффа приняли какой-то мечтательный оттенок. – Теперь я уже успокоился и даже немножко жалею о тех временах.

– А что там у вас случилось?

– Я ее бросил.

– Почему?

– Вместе у нас было только два занятия, и второе из них – драка. Вот закрою глаза и будто сейчас вижу, как она надувает хорошенькие губки, наклоняется к моему уху и шипит грязные ругательства, а потом – хоп! – и снова в постель, мириться.

– Наверно, тебе не повезло, не ту выбрал. Оглянись вокруг, увидишь миллионы счастливых семей.

– Назови хоть одну, – с сомнением в голосе попросил Дафф.

Снова наступило молчание. Шон думал.

– Чтобы жениться, есть только один хороший повод. Дети, – сказал Дафф.

– Почему, а теплое, дружеское общение? Тоже хороший повод.

– Дружеское? С женщиной? – недоверчиво спросил Дафф. – Такая же чушь, как чесночные духи. К дружбе они не способны. Думаю, так их мамаши воспитывают, тоже, кстати, женщины… Ну как можно дружить с человеком, который подозрительно следит за каждым твоим шагом, который взвешивает, как на весах, каждый твой поступок: он меня любит? Или не любит? – Дафф неодобрительно покачал головой. – Разве может долго продлиться дружба, когда каждый час от тебя требуют доказательств любви? Это же катехизис всякого брака: «Ты меня любишь, милый?» – «Да, дорогая, конечно люблю, радость моя». И ты должен каждый раз говорить это убедительно, иначе – слезы.

Шон усмехнулся.

– Ну да, смешно – обхохочешься, пока сам не попадешь в переплет, – посетовал Дафф. – Вот ты когда-нибудь пробовал говорить с женщиной о чем-нибудь, кроме любви? Они же абсолютно равнодушны ко всему, что тебя интересует. Поначалу, когда в первый раз пытаешься поговорить с ней о деле, это потрясает. Но потом вдруг начинаешь понимать, что она тебя почти не слушает, смотрит на тебя неподвижным взглядом, и сразу становится ясно, что она думает про новое платье или про то, приглашать на обед миссис ван дер Хам или нет. И поэтому ты умолкаешь. И тем самым делаешь вторую ошибку. Это уже знак, знамение, и каждый брак полон таких знамений, читать которые способна только жена.

– Я вовсе не защищаю брак, Дафф, но подумай, может, ты не совсем справедлив и судишь обо всем по своему печальному опыту?

– Выбери любую женщину, надень ей на палец обручальное кольцо, и она станет твоей женой. Первым делом она обволакивает тебя своим тепленьким и мяконьким телом, и это приятно. Потом пытается окутать тебя своими тепленькими, мяконькими мыслишками, а это уже не так приятно. Она не умеет делиться, не умеет дарить, она хочет только обладать тобой, она виснет на тебе как гиря и душит в объятиях. Сами по себе отношения мужчины и женщины неинтересны, но они неизбежно подчиняются закону, который придумала природа по одной простой и важной причине: мы должны размножаться. Но чтобы достичь результата, всякая любовь – Ромео и Джульетта, Бонапарт и Жозефина здесь не исключение – ведет нас к исполнению простейшей биологической функции. А ведь это такая малость – такой скоротечный и обыденный акт. И, кроме этого, у мужчины и женщины нет ничего общего: они мыслят по-разному, чувствуют по-разному и интересы у них разные. Откуда здесь может взяться дружба?

– По-моему, ты нарисовал неполную картину. Разве это все, что есть между ними? – спросил Шон.

– Когда-нибудь сам увидишь. Природа со своей озабоченностью проблемой воспроизводства вложила в разум мужчины заглушку, она сделала его глухим к советам более опытных товарищей, сделала ему прививку от них. Придет твое время, пойдешь на виселицу с песней на устах.

– Ты меня пугаешь.

– Больше всего меня здесь угнетает однообразие, скука, чертова рутина.

Дафф беспокойно поерзал, потом снова откинулся спиной на котел.

– По мне, интересные взаимоотношения между людьми те, где сторонникам равенства полов делать нечего: между братьями, между врагами, между хозяином и слугой, между отцом и сыном, между мужчинами.

– То есть гомосексуальные?

– Нет, это просто шаг в сторону, там все то же самое, все те же проблемы. Когда человек обретает друга, он делает это не по стихийному, слепому влечению, это его свободный выбор. Всякая дружба имеет свои особенности, заканчивается по-разному или же длится вечно. Здесь ты не связан никакими цепями, никакими ритуалами или контрактами. Ради друга не надо бросать всех остальных, ты не обязан постоянно говорить о своей дружбе, торжественно изрекать о ней какие-то слова, другом не надо непрерывно восхищаться.

Дафф встал, чтобы размять затекшие ноги.

– Вот за это я и люблю жизнь, – подытожил он. – Кстати, который час?

Шон достал часы, наклонил циферблат к лунному свету:

– Уже за полночь… похоже, никто не придет.

– Придут, куда денутся. У нас золото, а тут тоже срабатывает стихийное влечение. Обязательно явятся. Вопрос только – когда.

Огни в долине бледнели и гасли один за другим. Густые, звучные голоса поющих зулусов, прячущихся в траншее, умолкли. Поднялся прохладный ветерок и зашевелил травой. Шон с Даффом продолжали сидеть, то погружаясь в дремоту, то затевая тихий разговор, и ждали, когда кончится ночь.

Небо посветлело, потом окрасилось розовым цветом. Где-то у Госпитального холма залаяла собака, ее поддержала другая.

Шон встал, желая размяться. Потянувшись, он бросил взгляд в сторону лагеря Ферриерас – и увидел их. Черное движущееся пятно всадников, заполонивших дорогу. Они ехали, не поднимая пыли на прибитой росой земле. Вот они растянулись, пересекая Наталь-Спрейт, потом сбились в кучу на другом берегу и двинулись дальше.

– Мистер Чарливуд, к нам гости пожаловали.

Дафф мгновенно вскочил на ноги:

– Возможно, сначала они поедут не к нам, а на «Бур[28] и гудок».

– Увидим, когда подъедут к развилке. А пока подготовимся. Мбежане! – крикнул Шон, и из траншеи высунулась черная голова.

– Нкози?

– Проснулся? Они на подходе.

В черноте прорезалась белоснежная улыбка.

– Все проснулись.

– Тогда спускайтесь и ждите там, пока я не подам голос.

Пятеро наемников лежали животом на траве, у каждого под рукой – только что распечатанная коробка с патронами. Шон поспешил обратно к Даффу, и они затаились за паровым котлом.

– Консервную банку отсюда хорошо видно. Можешь в нее попасть?

– С закрытыми глазами, – ответил Шон.

Передние всадники подъехали к развилке и не задумываясь повернули в сторону «Глубинного горизонта», а добравшись до подъема, пришпорили лошадей. Шон положил ствол винтовки на котел и взял на мушку серебристое пятнышко.

– Какова ситуация с точки зрения закона, а, Дафф? – полушепотом спросил он.

– Они только что пересекли границу нашей земли, официально теперь они правонарушители, – строго проговорил Дафф.

Одна из лошадей во главе группы переступила через жестянку, и Шон выстрелил. В полнейшей утренней тишине выстрел прозвучал до неприличия громко, и всадники тревожно задрали голову. Внезапно земля под ними вздыбилась, и бурое облако взметнулось к небу. Когда пыль рассеялась, на дороге предстала куча-мала поверженных наземь лошадей и людей. Крики достигли самого гребня хребта.

– Черт меня побери! – выдохнул Шон, потрясенный масштабом нанесенного урона.

– Может, добавить еще, хозяин? – спросил один из наемников.

– Нет, – быстро ответил Дафф. – Хватит с них и так.

Началось беспорядочное бегство: всадники, лошади без всадников, пешие – все бросились по долине прочь. Увидев, что лежать на дороге осталось всего с полдюжины людей и несколько лошадей, Шон облегченно вздохнул.

– Ну что, легче небось пятерку фунтов ты еще в жизни не зарабатывал, – сказал Дафф одному из наемников. – Думаю, сейчас можете сходить домой и позавтракать.

– Погоди-ка, Дафф, – сказал Шон.

Он протянул руку вслед убегающим. Оставшиеся в живых уже достигли развилки, но там их остановили двое верховых.

– Смотри, эти двое пытаются развернуть их обратно.

– А давайте заставим их принять правильное решение, из винтовки их еще можно достать.

– Сейчас они не на нашей территории, – не согласился Шон. – Кто хочет на шею веревочный галстук?

Они смотрели, как те из синдиката, кому на сегодня хватило, скрылись из виду в сторону палаточных городков, а остальные скучились на перекрестке в плотную толпу.

– Надо было всыпать им как следует, когда была возможность, – беспокойно проворчал один из наемников. – А теперь они вернутся… посмотрите на этого урода: вещает им что-то, словно он им папашка.

А те спешились, рассыпались по полю и осторожно двинулись вверх по склону. Помедлив немного перед пограничными столбиками, рванули наверх, на бегу выдергивая столбики из земли.

– Все вместе, по команде, джентльмены, будьте добры.

Шон скомандовал «пли!» – и семь винтовок дали залп. Подъем был длинный, и нападающие – их было человек тридцать – пригнулись и завиляли из стороны в сторону. Сперва результата от стрельбы не было заметно, но по мере сокращения расстояния атакующие начали падать.

Склон по диагонали пересекала неглубокая трещина, и как только тот или другой из синдиката добегал до нее, тут же прыгал вниз, а оказавшись в безопасности, тут же принимался оживленно палить в ответ. Пули рикошетом отскакивали от деталей агрегата, оставляя на них яркие отметины.

А тут еще зулусы во главе с Мбежане своими криками добавляли в ход боя бестолковщины.

– Нкози, давай мы уже пойдем на них!

– Они же совсем близко, давай!

– Успокойтесь, придурки, под этим огнем вы все поляжете!

– Ну-ка, прикрой меня, Шон, – прошептал Дафф. – Я зайду к ним сбоку и угощу динамитными шашками.

Шон схватил его за руку, впившись пальцами так, что Дафф поморщился:

– Сделаешь хоть один шаг – разобью об твою башку приклад. Такой же придурок, как эти черные. Давай стреляй, а я в это время подумаю.

Шон высунулся из-за котла и тут же отпрянул – в котел громко ударила пуля, оставив след на металле всего в нескольких дюймах от его уха. Он уставился на свежую краску перед собственным носом, затем уперся в котел плечом, и махина слегка покачнулась. Дафф внимательно наблюдал за ним.

– Давай-ка угостим их вместе, – сказал ему Шон. – Мбежане со своими кровожадными нехристями покатят перед нами котел. Джентльмены нас прикроют, и все пройдет как по маслу.

Шон вызвал зулусов и объяснил им задачу. Им замысел очень понравился, о чем возвестил дружный хор одобрительных возгласов. Толкаясь, они занимали места, чтобы двигать котел. Шон с Даффом напихали за пазуху побольше самодельных гранат и подожгли два коротеньких куска просмоленной веревки.

Шон кивнул Мбежане.

– Где же дети зулусов? – пронзительным голосом затянул Мбежане старинную песню, зачином которой служил этот риторический вопрос.

– Здесь, – отвечали его верные воины и, упершись в котел, приготовились толкать.

– Где же копья зулусов?

– Здесь.

– Ярко ль блестят копья зулусов?

– Ярче солнца.

– Голодны ли копья зулусов?

– Голодней саранчи.

– Так возьмем и накормим их сытно!

– Йех-бо! – взрывом прозвучал этот ответ, и под напором черных плеч котел медленно покатился.

– Йех-бо! – Еще один медленный, словно неохотный, оборот.

– Йех-бо! – Котел двинулся более охотно.

– Йех-бо! – Его подхватила сила тяжести, он тяжело запрыгал по склону вниз, зулусы бежали следом.

Огонь из трещины усилился чуть ли не вдвое и градом забарабанил по огромному металлическому цилиндру. Пение зулусов тоже изменилось, темп ускорился, прежде низкие голоса стремительно взлетели вверх, так что кровь леденела в жилах. От этого безумного, страшного взвизгивания у Шона самого мурашки побежали по спине, волной нахлынули воспоминания, но они только воспламенили его. Он не смог удержаться, подхватил этот визг и подбросил первую гранату с горящей веревкой – она взлетела по высокой дуге, разбрасывая искры, и взорвалась прямо над вражеским укрытием. Он бросил вторую. Бабах, бабах! Дафф не отставал от него. Котел перевалился через край расселины и в облаке пыли остановился. Зулусы попрыгали за ним, с визгом рассыпались в разные стороны, и тут уж их ассегаям нашлась работенка. Синдикатские дрогнули, как безумные повыскакивали из ложбины и бежали, а зулусы разили их копьями на бегу.

Когда подоспел Франсуа с пятьюдесятью вооруженными землекопами, битва была закончена.

– Возьми своих ребят, и двигайтесь к палаткам. Прочешите их вдоль и поперек. Нам нужны все, кто сумел удрать, – сказал Дафф. – Пора установить на этом прииске закон и порядок.

– Да как мы их узнаем, тех, кто здесь был? – спросил Франсуа.

– Очень просто. Белые лица и потные рубахи, вот и все, – ответил Дафф.

Франсуа и его люди ушли, а Шон с Даффом занялись уборкой поля боя. Лошадей, которые пострадали от взрыва, пришлось пристрелить. Подобрали более дюжины тел в ложбине и по склону ниже. Двое из них были зулусами. Раненых, а их оказалось много, посадили в фургон и отвезли в гостиницу к Кэнди.

Когда они туда прибыли, уже перевалило за полдень. Фургон с трудом проехал сквозь толпу и остановился перед гостиницей. Казалось, здесь собралось все население прииска. Толпа окружала крохотную открытую площадку, где Франсуа охранял своих арестованных.

Франсуа был так возбужден, что казалось, сейчас с ним будет истерика. Отгоняя толпу, он кричал и угрожающе размахивал ружьем. Потом отскочил назад и ткнул двустволкой одного из арестованных.

– Сволочи! – орал он. – Хотели отнять наши участки!

Тут он увидел сидящих на козлах Даффа и Шона:

– Дафф, слышь, Дафф, мы их поймали! Всю эту банду взяли!

Толпа почтительно сдала назад, испугавшись угрожающей двустволки, и даже Шон вздрогнул, когда на секунду стволы ружья уставились прямо на него.

– Вижу, вижу, Франсуа, – попытался успокоить его Дафф. – И скажу тебе, не часто мне приходилось видеть так хорошо сделанную работу.

Пленники Франсуа были крепко-накрепко по рукам и ногам связаны веревками, так что и шевелить-то могли только головой, а для вящей надежности к ним был приставлен старатель с заряженной винтовкой.

Дафф сошел с козел.

– Может, немного ослабить веревки, как думаешь? – с сомнением спросил он.

– Да, и потом они все разбегутся! – возмутился Франсуа.

– Далеко не убегут.

– В общем-то, да, пожалуй…

– Еще полчаса, и они схлопочут гангрену. Смотри, у этого вся рука уже синяя.

Франсуа неохотно уступил и приказал своим развязать пленников.

Дафф пробился сквозь толпу и взошел на ступеньки гостиницы. Глядя на собравшихся, он поднял руки, призывая к тишине.

– Сегодня было убито много народу, – сказал он, – и мы не хотим, чтобы это случилось еще раз. И я не вижу иного пути, чтобы предотвратить такое: эти люди должны получить по заслугам.

В ответ раздались одобрительные крики, и громче всех кричал Франсуа.

– Но мы должны сделать это как полагается. Я предлагаю избрать комитет, который будет заниматься этим делом, а также решать другие проблемы, возникающие на прииске. Скажем так, десять членов комитета плюс председатель.

Снова крики одобрения.

– Назовем его «Комитет старателей»! – крикнул чей-то голос, и толпа с энтузиазмом приняла это название.

– Хорошо, пусть будет «Комитет старателей». А теперь нам нужен председатель. Есть предложения?

– Мистера Чарливуда! – заорал Франсуа.

– Да, Даффа, он как раз подходит!

– Да, да, Чарливуда!

– Другие предложения есть?

– Нет! – заревела толпа.

– Спасибо, джентльмены, – улыбнулся Дафф. – Благодарю вас за оказанную мне честь. А теперь десять членов.

– Джок и Тревор Хейны!

– Карл Локткампер!

– Франсуа дю Туа!

– Шон Кортни!

Всего было выдвинуто пятьдесят кандидатов. Дафф отказался от подсчета голосов, поэтому комитет выбирали аплодисментами. Он выкрикивал имя кандидата и судил по силе реакции на него. Шон и Франсуа попали в число избранных. На веранду вытащили стол, стулья, и Дафф занял место председателя. Постучав по графину с водой, он призвал к тишине, объявил, что первое заседание Комитета старателей открыто, и немедленно оштрафовал трех человек из толпы, на десять фунтов каждого, за то, что они во время собрания открыли стрельбу, проявив вопиющее неуважение к комитету. Штрафы были сразу же уплачены, и надлежащая атмосфера серьезности установлена.

– Попрошу мистера Кортни изложить версию обвинения.

Шон встал, вкратце рассказал об утренней битве.

– Вы сами там были, ваша честь, и все видели своими глазами, – закончил он.

– Да, видел, – согласился Дафф. – Благодарю вас, мистер Кортни. Мне кажется, ваше описание событий было довольно точным. А теперь, – он посмотрел на арестованных, – кто выскажется в вашу защиту?

Прошла минута возни и перешептываний, потом они вытолкнули перед собой одного из своих. Он стащил с головы шляпу и густо покраснел.

– Ваша милость… – начал он и остановился, переминаясь от смущения с ноги на ногу. – Ваша милость… – попробовал он еще раз.

– Вы это уже говорили.

– Не знаю точно, с чего начать, мистер Чарливуд… то есть ваша честь, сэр.

Дафф снова обратил взор на арестованных:

– Может, хотите выбрать другого?

Первого защитника с позором убрали, и перед лицом комитета предстал свеженький. Задора в нем оказалось больше.

– Вы, ублюдки, вы не имеете права так поступать с нами, – начал он и тут же был оштрафован на десять фунтов. Он сделал еще попытку, но на этот раз был несколько учтивее. – Ваша честь, так обращаться с нами нельзя. Мы были в своем праве, новое постановление, понимаешь, и все такое… то есть я хочу сказать, эти прежние права были незаконные больше… теперь вот… разве не так? Мы просто пришли, мирно, если хотите… старые права незаконные, и мы были в своем праве делать, что мы сделали. А потом вы, ублюдки… то есть я хочу сказать, ваша честь… взорвали нас динамитом, а как мы имели право защищаться, ну то есть… если уж на то пошло… разве не так, сэр?

– Блестящая речь защиты, искуснейшим образом исполненная. Ваши парни должны благодарить вас за это, – похвалил его Дафф. – Ну а теперь ваше мнение, джентльмены. Виновны или невиновны?

– Виновны, – все вместе произнесли члены комитета, а Франсуа для вящей убедительности добавил:

– Грязные засранцы, черт бы меня побрал!

– Теперь обсудим приговор.

– Вздернуть сукиных сынов! – крикнул кто-то в толпе, и сразу же настроение ее изменилось. Толпа глухо заворчала, и этот звук предвещал недоброе.

– Ребята, я же плотник, я в два счета сооружу вам прекрасные виселицы!

– Нечего тратить на них хорошую древесину! На дереве повесить, и все тут!

– Тащи веревки!

– Вяжи их!

Толпа угрожающе надвинулась, все словно обезумели, идея самосуда овладела ими. Тогда Шон выхватил у Франсуа ружье и вскочил на стол:

– Стойте, черт подери! Пристрелю первого, кто хоть пальцем притронется к ним до вынесения приговора суда!

Толпа замерла, и Шон воспользовался своим преимуществом:

– С такого расстояния я не промахнусь. Ну давай, кто желает попробовать, здесь у меня два заряда картечи. Разорвет пополам, не сомневайтесь.

Продолжая недовольно роптать, толпа отхлынула.

– Вы что, забыли, что в этой стране существует полиция и закон запрещает убийство? Повесите их сегодня – завтра настанет ваш черед.

– Вы правы, мистер Кортни, это будет бесчеловечное, бессердечное убийство, и все. Вот что это будет, – запричитал адвокат арестованных.

– А ты там заткнись, дурак чертов! – гаркнул на него Дафф, и кто-то в толпе засмеялся.

Смех подхватили другие, и Дафф с облегчением вздохнул. Еще немного – и неизвестно, что могло случиться.

– Да вымазать их смолой и вывалять в перьях! – крикнул кто-то.

Дафф усмехнулся:

– А что, это мысль! Кто может выставить на продажу несколько бочек смолы? – Он оглядел толпу. – Нет предложений? Что ж, придется придумать что-нибудь еще.

– У меня есть десять бочонков красной краски, тридцать шиллингов за каждый, привозная, хорошего качества!

Дафф узнал говорившего: это был торговец, открывший магазин товаров повседневного спроса возле палаточного городка Ферриерас.

– Мистер Тэрри предлагает краску. Что скажете?

– Нет, слишком легко отделаются, не пойдет!

– Делаю скидку: двадцать пять шиллингов!

– Нет, засунь свою краску сам знаешь куда!

В толпе раздались свистки.

– Прокрутить на колесе дьявольской рулетки! – прокричал еще один голос, и толпа одобрительно зашумела.

– Правильно, на колесо их!

– Крутится, вертится колесо, где остановится, не знает никто! – заревел бородатый старатель с крыши хибары за дорогой.

Толпа завопила.

Шон посмотрел на Даффа: улыбка с его лица исчезла. Он взвешивал предложение в уме. Если их снова остановить, им это может надоесть и они попробуют рискнуть, несмотря на ружье. А ему рисковать нельзя.

– Ну хорошо. Если вы сами этого хотите.

Он повернулся к напуганной кучке арестованных:

– Суд постановил приговорить вас к дьявольской рулетке на срок один час, чтобы потом вашего духу больше на прииске не было… кого поймаем – тому еще час рулетки. Раненые от первой части приговора освобождаются. Думаю, они и так получили свое. За отбытием наказания будет наблюдать мистер дю Туа.

– Нам бы лучше краску, мистер Чарливуд, – взмолился адвокат приговоренных.

– Не сомневаюсь, – тихо ответил Дафф, но толпа уже тащила их в открытое поле за гостиницей.

У большинства из них были собственные участки, и им очень не нравились те, кто захватывает чужие.

Шон спрыгнул со стола.

– Теперь пойдем выпьем, – предложил ему Дафф.

– Смотреть не пойдешь? – спросил Шон.

– Да я уже раз видел в Кейптауне, мне хватит.

– А как это происходит?

– Сходи посмотри. Подожду тебя в «Светлых ангелах». Если выдержишь час, я очень удивлюсь.

Когда Шон присоединился к толпе, из палаточных городков уже пригнали фургоны и выстроили их в шеренгу. Люди суетились вокруг, прилаживали домкраты под оси больших задних колес: надо было приподнять их над землей, чтобы они свободно вращались. Потом к колесам подвели осужденных, по одному на фургон. Добровольцы подняли их и держали на весу, пока другие привязывали их руки и ноги к колесам; спина, таким образом, лежала на оси, и с раскинутыми руками и ногами они были похожи на выброшенных на берег морских звезд. Франсуа торопливо прошел вдоль фургонов, проверяя веревки и на каждое колесо назначая по четыре старателя: двоих для начала экзекуции, еще двоих им на смену, когда те устанут. Дойдя до конца шеренги, он вернулся к центру, вынул из кармана часы, засек время и скомандовал:

– Внимание… пошел! Давайте, kerels![29]

Колеса двинулись, сначала медленно, потом все быстрее, набирая скорость. Наконец завертелись так быстро, что очертания привязанных слились в одно пятно.

– Крутится, вертится колесо! Крутится, вертится колесо! – радостно скандировала толпа.

На другом конце шеренги фургонов раздался взрыв хохота. Там уже кого-то стало тошнить, рвота била из него струей, разлетаясь желтыми искрами, как огненное колесо. Потом то же самое случилось с другим, третьим… Слышно было, как их выворачивало наизнанку, как они захлебывались рвотой, которая шла уже через ноздри. Шон постоял еще с минутку, но, когда у наказанных в желудках уже почти ничего не осталось, отвернулся и, сам борясь с позывами рвоты, двинул прямиком к «Светлым ангелам».

– Ну как, понравилось? – спросил Дафф.

– Налей лучше бренди, – ответил Шон.

9

С учреждением Комитета старателей, который отправлял какое-никакое правосудие, в палаточных городках воцарилось некое подобие порядка. Президенту Крюгеру не очень-то хотелось заниматься охраной правопорядка в этом осином гнезде бандитов и головорезов, быстро растущем за пределами его столицы, и он удовольствовался засылкой туда шпионов и в остальном предоставил старателям самим заботиться о спасении своих душ. В конце концов прииск этот был не особенно перспективен; не исключалась возможность, что через год это место снова станет столь же пустынным, как и девять месяцев назад. Президент мог позволить себе подождать, так что Комитет старателей получил его негласную поддержку.

Пока муравьи-старатели работали, копали жилу кирками, лопатами, рвали динамитом, саранча, просиживая в барах и пивных, ждала своего часа. До сих пор реальное золото давала только дробилка на «Буре и гудке», и только Градски и дю Туа знали, сколько золота она вырабатывает. Градски был все еще в Кейптауне, добывал капитал, а Франсуа вопросов ее производительности ни с кем, даже с Даффом, не обсуждал.

Прииск жил только слухами, которые менялись, как картинки в калейдоскопе. То пошел слух, что жила ушла на пятьдесят футов в глубину, а буквально на следующий день в тавернах только и разговоров было, что братья Хейнс углубились на сто футов и находят самородки размером с мушкетную пулю. Но точно никто ничего не знал, хотя верить готовы были всему.

На «Глубинных горизонтах» Дафф с Шоном продолжали упорно трудиться. Дробильная машина уже стояла на бетонном фундаменте, и ее открытые челюсти готовы были пережевывать породу. Двадцать вспотевших зулусов с песнями поставили на основание паровой котел. Установили медные столы, их уже можно было смазывать ртутью. Беспокоиться о том, что происходит с жилой, или о том, насколько быстро тают денежки в поясном кошельке Шона, не было времени. Днем работали, ночью спали – только в этом состояла их жизнь. Дафф теперь ночевал в палатке вместе с Шоном, и Кэнди осталась на своих пуховых перинах одна.

Двадцатого ноября запустили паровой котел. Усталые, с мозолями на руках, измотанные тяжким трудом, исхудалые, они стояли рядышком и смотрели, как стрелка манометра ползет вверх и наконец доходит до красной линии на самом верху.

– Ну вот, по крайней мере, теперь у нас есть мощности, – проворчал Дафф и кулаком ткнул Шона в плечо. – Ну что стоишь, пришел на воскресный пикник, что ли? Шевелись, парень, у нас работы невпроворот.

Второго декабря они в первый раз дали дробилке вкусить камня и смотрели, как измельченная скала плывет на столы для образования амальгамы. Шон радостно обхватил Даффа руками за шею, словно хотел провести захват Нельсона, но Дафф двинул его в живот и натянул ему шляпу на глаза. За ужином они выпили по стакану бренди, немного посмеялись, и на этом все. Праздновать больше не было сил. С этой минуты им по очереди следовало постоянно обслуживать это железное чудовище. Дафф взял на себя первую ночную смену, и когда Шон наутро явился сменять его, то увидел, что его компаньон едва стоит на ногах и глаза ввалились в почерневшие глазницы.

– По моим прикидкам, мы пропустили через нее десять тонн камня. Самое время очистить столы и посмотреть, сколько золота получилось.

– Шел бы ты лучше спать, – проворчал Шон, но Дафф не послушался:

– Мбежане, веди сюда парочку своих дикарей, надо поменять столы.

– Послушай, Дафф, не горит ведь, часом раньше, часом позже… Иди лучше спать.

– Хватит трындеть – хуже, чем жена, честное слово.

Шон пожал плечами:

– Ладно, будь по-твоему; только покажи, как это делается.

Они переключили поток измельченной руды на второй, заранее подготовленный стол. Дафф, орудуя широкой лопаткой, соскреб ртуть с медной поверхности первого стола в шар размером с кокосовый орех.

– Ртуть вбирает в себя крохотные частички золота, – работая, объяснял он Шону, – а крупинки камня – нет, они уходят в отвал. Конечно, не все золото, часть его попадает в отходы.

– А как потом достать золото из ртути?

– Помещаешь все в реторту, выпариваешь ртуть, а золото остается.

– Тут же нужна чертова прорва ртути, где ее наберешься?

– Да нет, пары конденсируются, собираешь и снова используешь. Пошли, покажу.

Дафф отнес шар амальгамы в сарай, поместил в реторту и зажег паяльную лампу. Шар растаял и начал кипеть. Они молча наблюдали, как понижался в реторте уровень ртути.

– Ну и где золото? – не выдержал Шон.

– Да заткнись ты! – огрызнулся Дафф, но тут же извинился за грубость: – Прости, дружок, я сегодня немножко не в форме.

Остатки ртути испарились, и вот оно, желтое, сверкающее пятнышко расплавленного металла. Капелька размером с горошину. Дафф погасил паяльную лампу, и какое-то время оба не говорили ни слова.

– И это все? – спросил наконец Шон.

– Да, друг мой, это все, – устало согласился Дафф. – Что бы ты хотел из него сделать? Пломбу на зуб, например?

Он повернулся к двери. Во всей его сгорбленной фигуре чувствовалось изнеможение.

– Теперь твоя очередь… Дробилка должна работать, иначе мы с песнями пойдем ко дну.

10

Рождественский ужин прошел невесело. Праздник отмечали в гостинице Кэнди. Оба пользовались там кредитом. Даффу она подарила золотое кольцо с печаткой, а Шону – коробку сигар. Шон еще ни разу не курил, но теперь, вдыхая в легкие ядовитый дым, ощущал даже некоторое мазохистское удовольствие. Столовая гудела от мужских голосов, весело звенели ножи с вилками, в воздухе стоял густой запах еды и табачного дыма, и только в одном уголке было тихо: там, словно выброшенные на необитаемый остров, сидели Шон, Дафф и Кэнди.

Шон поднял бокал.

– С Рождеством! – проговорил он замогильным голосом, глядя на Даффа.

– И тебя тоже, – отозвался Дафф, оскалившись, как мертвец.

Они выпили. Потом Дафф встрепенулся, явно желая говорить:

– Послушай, скажи еще раз, сколько у нас осталось? Мне так нравится, как ты это говоришь, у тебя прекрасный голос, ты бы мог играть Шекспира.

– Три фунта шестнадцать шиллингов.

– Вот-вот, именно, именно, три фунта и шестнадцать шиллингов… а теперь, чтобы я совсем ощутил праздничное настроение в Рождество, скажи, сколько мы должны?

– Давай лучше еще выпьем, – попытался сменить тему Шон.

– А что, давай, спасибо.

– Послушайте вы, оба! Может, хоть сегодня забудем об этом? – взмолилась Кэнди. – Я думала, посидим, отпразднуем, все будет хорошо, будет такой приятный вечер… смотрите, а вот и Франсуа! Эй, Франсуа, мы здесь!

Щегольски разодетый Франсуа пробился к их столику:

– С Рождеством вас, ребята! Давайте я вас угощу!

– Как это хорошо, что ты с нами, – сказала Кэнди, целуя его. – Как дела? Хорошо выглядишь.

Франсуа сразу как-то вдруг посерьезнел:

– Странно, что ты это говоришь, Кэнди. Если честно, меня кое-что беспокоит.

Он опустился на свободный стул и похлопал себя по груди:

– Сердце что-то стало пошаливать… Между прочим, я давно ждал, что это случится. И вот вдруг вчера, я как раз был в дробильне, вот так просто стою себе, ну, понимаете… И – на́ тебе! Будто клещами сжало. Я вздохнуть не мог… в общем, плохо дело. Я, естественно, помчался в палатку, посмотрел у себя в книжке. Страница восемьдесят три. Под заголовком «Заболевания сердца».

Он грустно покачал головой:

– Очень это меня беспокоит. Вы же знаете, я и раньше здоровьем не отличался, а вот теперь еще это.

– Господи, – запричитала Кэнди, – не могу это больше слушать… и ты туда же…

– Простите, друзья, я сказал что-то не так?

– Нет-нет, спасибо тебе, поддержал за нашим столом праздничное настроение. – Она указала на Шона с Даффом. – Ты только посмотри на эти счастливые лица… Прошу прощения, мне надо приглядеть на кухне.

Она ушла.

– В чем дело, старик, а? Слышишь, Дафф?

Дафф снова продемонстрировал всем, как скалится мертвец, и повернулся к Шону:

– Этот человек хочет знать, в чем дело… так скажи ему.

– Три фунта шестнадцать шиллингов, – сказал Шон.

Франсуа явно был озадачен.

– Не понимаю, – признался он.

– Он хочет сказать, что мы на мели… совсем на мели.

– Gott, мне очень жаль это слышать, Дафф. Я думал, у вас все идет хорошо. Я же слышал, дробилка у вас весь месяц работала без остановки, и был уверен, что вы уже богачи.

– Работала, тут ты прав, и мы набрали столько золота, что можно блоху подковать.

– Но почему, черт возьми? Ты же разрабатываешь Ведущую жилу, разве нет?

– Я начинаю думать, что эта твоя Ведущая жила – бабушкины сказки.

Франсуа задумчиво уставился в свой стакан:

– На какой вы сейчас глубине?

– Один шурф идет под уклоном на пятьдесят футов.

– И что, никаких признаков Ведущей?

Дафф покачал головой.

– Ты пойми, когда я в первый раз тебе про это рассказывал, бо́льшая часть всего, что я наговорил, были просто предположения.

Дафф кивнул.

– А теперь я об этом знаю немного больше. Я тебе сейчас кое-что скажу, но помни: только тебе одному. Если это выйдет наружу, я потеряю работу, понимаешь?

Дафф снова кивнул.

– До сих пор Ведущая была обнаружена только в двух местах. У нас, на «Буре и гудке», и недавно мне стало известно, что братья Хейнс на нее наткнулись в шахте «Кузен Джок». Давай нарисую.

Он взял нож и стал чертить на подливе, покрывающей дно тарелки Шона.

– Вот здесь Ведущая идет довольно прямо. Вот здесь я, здесь «Кузен Джок», а вот здесь между нами ты. Мы оба нашли Ведущую, а ты нет. Я предполагаю, что она все равно где-то здесь, ты просто не знаешь, где искать. В самом дальнем конце участка «Бура и гудка» Средняя и Ведущая идут почти параллельно, между ними два фута, но, когда они доходят до границы «Кузена Джока», между ними снова пятьдесят. Мне кажется, эти две жилы образуют как бы такой длинный лук, вот так, – продолжал рисовать он. – Средняя – это тетива, а Ведущая – плечо его дуги. Говорю тебе, Дафф, если ты будешь копать под правильным углом к Средней жиле, обязательно найдешь, а когда найдешь, с тебя стакан.

Слушали они его мрачно, а когда Франсуа закончил, Дафф откинулся на спинку стула.

– Если бы знать это месяц назад! А сейчас где взять денег, чтобы копать новый шурф, да еще чтобы дробилка постоянно работала?

– Может, продать часть оборудования? – предложил Шон.

– Да нам оно самим нужно – каждая лопата, каждый лом. А поди продай хоть одну лопату – на нас сразу набросится стая кредиторов, как волки завоют: мол, отдавайте наши денежки.

– Я бы дал вам взаймы, если бы было что, но сами знаете, сколько мне платит мистер Градски. – Франсуа пожал плечами. – Вам нужно около двух сотен. А у меня их нет.

Вернулась Кэнди, как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу Франсуа.

– О чем это вы? – спросила она.

– Сказать ей, Франсуа, как думаешь?

– Ну, если ты думаешь, что это пойдет на пользу.

Кэнди выслушала, немного подумала.

– Вообще-то, я недавно потратилась, прикупила под Йоханнесбургом десять участков земли, в Гаверн-Виллидж – это в долине, так что денежек у меня маловато. Но фунтов пятьдесят могу одолжить, если это поможет делу.

– Никогда не занимал денег у женщин, ну что ж, лиха беда начало. Кэнди, я тебя обожаю.

– Хотелось бы, чтобы это было правдой, – отозвалась Кэнди, но, к счастью для Даффа, он этого не услышал.

– Нам нужно еще полторы сотни – ваши предложения, джентльмены, – торопливо проговорил он.

Повисло долгое молчание. Потом Дафф посмотрел на Шона, и рот его разъехался до ушей.

– Не говори, дай-ка я угадаю, – опередил его Шон. – Хочешь продать меня на племя?

– Близко, но не совсем. Как у тебя со здоровьем, дружок?

– Спасибо, хорошо.

– Силенки хватает?

– Хватает.

– Храбрости молодецкой?

– Ну хватит, Дафф, говори. Что-то не нравится мне, как блестят твои глазки.

Дафф достал из кармана блокнот и огрызок карандаша и что-то написал. Потом вырвал листок и вручил его Шону:

– Вот эти объявления мы развесим в каждой таверне прииска.

Шон прочитал:

Первого января, в первый день нового года, чемпион Трансваальской Республики в тяжелом весе мистер Шон Кортни вызывает на бой любого, желающего с ним сразиться. Бои будут проходить на площади перед «Кэндис-отелем». Приз победителю – пятьдесят фунтов стерлингов. Плата с каждого зрителя – два шиллинга. Добро пожаловать.

Кэнди читала записку, глядя ему через плечо. Она так и взвизгнула от удовольствия:

– Замечательно! Так, придется нанять еще пару-тройку официантов, чтобы подавать напитки, и еще я приготовлю легкий завтрак. Думаю, мне тоже можно брать по два шиллинга с человека, как считаете?

– А я займусь объявлениями, – вставил Франсуа, которого в этом деле вряд ли кто мог переплюнуть. – И еще пошлю двух парней, чтобы приготовили ринг.

– Дробилку до Нового года останавливаем: Шону надо как следует отдохнуть. Только легкие тренировки, ни капли спиртного, конечно, и побольше спать.

– Ага, вы уже все устроили… а у меня спросили? – поинтересовался Шон. – Мне осталось только покорно выйти и ждать, когда из меня сделают отбивную?

– Мы же для тебя стараемся, дурень. Мы хотим, чтобы ты стал богатый и знаменитый.

– Благодарю, благодарю вас от всей души.

– Ты же любишь драться, разве нет?

– Это когда настроение плохое.

– Не волнуйся, я придумаю для тебя таких обзывалок, что сразу настроишься.

11

– Как самочувствие? – В течение утра Дафф уже в шестой раз задавал этот вопрос.

– Пять минут прошло – никаких изменений, – утешил его Шон.

Достав из кармана часы, Дафф посмотрел на них, поднес к уху и удивился: надо же, тикают.

– Претенденты уже выстроились на веранде. Я сказал Кэнди, чтобы угостила их – пускай выпьют как следует, пусть пьют сколько хотят и бесплатно. Каждая минута, пока мы здесь ждем, дает им еще одну возможность принять на грудь. Входную плату собирает Франсуа, я дал ему свой саквояж. Ты побеждаешь – ставки тоже идут туда. Мбежане я поставил сразу за гостиницей. Если начнется заваруха, один из нас перебросит сумку ему, а там поди найди его в высокой траве.

Шон лежал на кровати Кэнди, растянувшись во весь рост и заложив руки за голову.

– План у тебя, конечно, идеальный, тут ничего не скажешь. Но пока, умоляю, помолчи. Ты меня нервируешь.

Дверь с грохотом распахнулась, и Дафф пулей соскочил со стула. В дверях, держась за грудь, тяжело и часто дыша, стоял Франсуа.

– Сердце, – прошептал он. – Мое сердце этого не выдержит.

– Что там такое? – спросил Дафф.

– Мы собрали больше пятидесяти фунтов. Но на крышах тоже полно народу, и они не платят. Всякий раз, когда я к ним обращаюсь, в меня швыряют бутылками.

Кивком Франсуа показал на окно:

– Вы только послушайте.

Шума толпы тонкие стены гостиницы почти не заглушали.

– Они не хотят больше ждать… Шон, тебе лучше выйти, а то они сами начнут тебя искать.

– Я готов, – сказал Шон и встал.

Франсуа помялся, переступая с ноги на ногу:

– Послушай, Дафф, помнишь Фернандеса, ну, того португальца из Кимберли?

– Этого еще не хватало! – догадался Дафф. – Только не говори, что он тоже здесь.

Франсуа закивал:

– Я не хотел тебя беспокоить, но дело в том, что несколько местных скинулись и отправили ему телеграмму. Он сел на скорый дилижанс и полчаса назад был уже здесь. Я надеялся, что не успеет, но… – Он пожал плечами.

Дафф сокрушенно посмотрел на Шона:

– Не повезло, дружок.

Франсуа попытался смягчить удар:

– Я сказал ему, что желающих у нас очередь. Он шестой, так что в любом случае пару сотен Шон успеет настрогать… а потом мы всегда можем сказать, что чемпион устал, с него и так хватит, и закроем турнир.

Шон слушал с большим интересом:

– А что, этот ваш Фернандес – опасный громила?

– Когда придумали это слово, имели в виду как раз его, – объяснил ему Дафф.

– Пошли, посмотрим.

Шон первым вышел из спальни и направился к выходу.

– Ну что, весы для взвешивания достал? – спросил Дафф у Франсуа, когда они поспешали за Шоном.

– Нет, при прииске таких весов не нашлось, самые большие только на полторы сотни фунтов… зато у меня там припасен Гидеон Барнард.

– А он-то чем может помочь?

– Он скотопромышленник, вес определяет на глазок, и довольно точно. В пределах нескольких фунтов.

– Ну тогда так и сделаем. Тем более что у нас тут не чемпионат мира.

Они вышли на веранду, сощурившись от яркого солнечного света, и их встретил громовой рев толпы.

– Который тут ваш португалец? – прошептал Шон.

Впрочем, задавать этот вопрос не было нужды: Фернандес выделялся среди остальных, как горилла среди мартышек. Тело его покрывали густые волосы, начиная от плеч и вниз по спине и груди, покрывая соски и еще больше выпячивая его огромный живот.

Толпа расступилась, давая дорогу Шону и Даффу, и по этому коридору они прошли к рингу. Кое-кто из публики хлопал Шона по спине, но все напутствия и добрые пожелания тонули в шуме толпы. Судил поединки Джок Хейнс. Он помог Шону пролезть сквозь канаты и похлопал его по карманам.

– Таков порядок, – извинился он. – Мало ли, железку какую забыл… нам это надо?

Потом он подозвал высокого загорелого парня, который стоял, прислонившись к канатам, и жевал табак.

– Это мистер Барнард, специалист по взвешиванию. Ну, что скажешь, Гидеон?

Специалист выпустил изо рта струю слюны.

– Двести десять.

– Спасибо.

Джок поднял обе руки, и через несколько минут этот жест был вознагражден относительной тишиной.

– Дамы и господа!

– Ты это с кем разговариваешь, а, босс? – послышался крик.

– Сегодня мы имеем удовольствие видеть перед собой мистера Шона Кортни!

– Протри глаза, boet[30], мы его уже сто лет знаем!

– Чемпион республики в тяжелом весе…

– А почему не чемпион мира, друган? Имеет право!

– …который будет драться в шести схватках…

– Если продержится…

– …защищая свой титул и претендуя на приз в пятьдесят фунтов за каждый бой!

Послышались разрозненные приветственные крики и продолжительные аплодисменты.

– Первым бросает вызов боец весом двести десять фунтов, мистер Энтони…

– Ну-ка, постой! – крикнул Шон. – Это кто сказал, что он первый?

Джок Хейнс успел глубоко вдохнуть, чтобы погромче гаркнуть имя претендента. Пришлось этот воздух со свистом выпустить.

– Все было организовано мистером дю Туа…

– Если я дерусь с ними со всеми, значит я выбираю, с кем драться. А я хочу порту…

Дафф мгновенно закрыл ему рот ладонью.

– Ты что, дурак, черт возьми? Сначала кого полегче! – отчаянно зашептал он. – Совсем башка не варит? Мы не развлекаться сюда пришли, нам нужны деньги на шахту, забыл, что ли?

Шон оторвал руку Даффа от своих губ.

– Я хочу драться с португальцем! – крикнул он.

– Он просто пошутил, – стал заверять толпу Дафф, а потом повернулся к Шону. – Ты что, чокнулся? Этот португашка настоящий людоед, считай, что мы уже потеряли пятьдесят фунтов.

– Давай португальца! – повторил Шон с упорством и логикой мальчишки, который выбрал в магазине самую дорогую игрушку.

– Дай ему португашку! – закричали джентльмены, сидящие на крыше гостиницы.

Джок Хейнс боязливо покосился на них: он не сомневался, что эти господа в любую минуту готовы подкрепить свои слова бросками пустых бутылок.

– Ну хорошо, – торопливо согласился он. – Первым бросает вызов боец весом… – Он бросил быстрый взгляд на Барнарда и повторил за ним: – Двести пятьдесят пять фунтов, мистер Фелезардо да Сильва Фернандес!

Сопровождаемый бурей криков, свиста и аплодисментов, португалец спустился по ступенькам веранды и вышел на ринг. В окне гостиничной столовой Шон увидел лицо Кэнди и помахал ей рукой. Она послала ему сразу две горсти воздушных поцелуев, и в то же мгновение ответственный за время Тревор Хейнс ударил по ведру, которое служило у него вместо гонга, и Шон услышал предостерегающий крик Даффа. Он инстинктивно хотел сделать нырок, но в голове вспыхнула молния – и вот он уже сидит у самых ног первого ряда зрителей.

– Он ударил меня… вот скотина, – вслух пожаловался Шон.

Он помотал головой и с удивлением обнаружил, что она все еще на месте.

– Шесть, – считал Джок Хейнс.

Португалец стоял возле канатов:

– Ну, иди сюда, кусочек дерьма, я еще тебя угощу.

Шон так разозлился, что у него перехватило дыхание.

– Семь, восемь…

Шон подобрал ноги, готовясь вскочить.

– Я твою мамочку имел. – Фернандес вытянул губы и смачно чмокнул. – И сестренку тоже, вот так. – И он наглядно изобразил, как именно это делал.

Шон бросился вперед. Вкладывая в удар весь свой вес, увеличенный стремительностью движения, он нанес удар португальцу прямо в зубы, и сразу канаты отбросили его назад, к толпе.

– Ты же не вышел на ринг, это не по правилам! – запротестовал один из зрителей, удержавший Шона от падения.

По всей видимости, он поставил на Фернандеса.

– А вот так по правилам? – наглядно продемонстрировал Шон.

Тот тяжело плюхнулся на задницу и больше вопросов не задавал.

Шон нырнул под канаты. Джок Хейнс уже открыл счет, но Шон прервал его на половине; он схватил лежащего португальца за волосы, поставил его на ноги и, поддерживая, чтобы тот снова не упал, нанес еще один удар.

– Один, два, три… – безропотно начал новый счет Джок Хейнс, уже в третий раз, и теперь ему удалось добраться до десяти.

Тут поднялся протестующий шум, и Джоку Хейнсу с трудом удалось перекричать его:

– Не желает ли кто из уважаемых зрителей заявить формальный протест?

Оказалось, что таковые имеются.

– Прекрасно, прошу вас выйти на ринг. Выкрики с места в качестве протеста не принимаются.

Позиция Джока была понятна: если его решение будет опротестовано, он потеряет кругленькую сумму. Но вдоль канатов, как голодный лев, расхаживал Шон. Джок для приличия выждал минутку, потом поднял руку Шона вверх:

– Перед следующей схваткой победитель имеет право на десять минут отдыха! Секундантов бойца прошу убрать то, что принадлежит им. – Он показал на португальца.

– Отлично сработано, дружок. Несколько оригинально, конечно, но смотреть было очень приятно. – Дафф взял Шона за руку, отвел его на веранду и усадил на стул. – Осталось уделать еще троих, и можно закругляться. – Он протянул Шону стакан.

– Что это?

– Апельсиновый сок.

– Я бы выпил чего покрепче.

– Потерпи, дружок.

Дафф подобрал кошелек португальца и сунул в саквояж. Опекуны этого джентльмена, выбиваясь из сил, перенесли его с ринга на веранду и уложили отдохнуть в дальнем ее конце.

Следующим был Энтони Блэр. Он оказался не из тех, кто сломя голову бросается в драку. Двигался в ринге Энтони хорошо, но всегда в направлении, точно рассчитанном так, что кулаки Шона его просто не доставали.

– Этот парень какой-то чемпион по бегу на длинные дистанции!

– Смотри, Кортни, он загоняет тебя до смерти!

– Поднажми, Блэр, еще кружок, и пять миль позади!

Игра в кошки-мышки кончилась тем, что слегка вспотевшему Шону удалось-таки загнать его в угол и угомонить наконец.

Тем временем у третьего претендента вдруг страшно разболелась грудь.

– Крутит так, что вы не поверите, – объявил он сквозь сжатые зубы.

– Когда дышишь, в легких журчит? – спросил Франсуа.

– Да-да, именно, именно журчит, журчит так, что вы не поверите.

– Плеврит, – даже с некоторой завистью поставил диагноз дю Туа.

– Это опасно? – тревожно спросил претендент.

– Еще как опасно! Страница сто шестнадцатая. Лечить его надо следующим образом…

– Ну, тогда драться я никак не смогу. Чертовски не повезло, – радостно пожаловался инвалид.

– Исключительно не повезло, – согласился Дафф. – Это значит, что ты утрачиваешь право получить свои деньги обратно.

– Неужели вы станете наживаться на больном человеке?

– Может, со мной попробуешь? – любезно предложил Дафф.

Четвертым был немец. Здоровенный, белокурый и с самодовольно улыбающейся рожей. Подходя к рингу, он несколько раз споткнулся, потом зацепился за канаты, упал и пополз в свой угол на четвереньках. Встать на ноги ему удалось только при помощи угловой стойки. Приблизившись к нему, Джок учуял запах, все понял и хотел было увернуться, но не успел: немец заключил его в медвежьи объятия и закружил в вальсе. Публике это очень понравилось, и никто не возражал, когда, протанцевав какое-то время, Джок объявил ему технический нокаут, а победителем Шона.

По правде говоря, эту победу заслужила Кэнди, которая выставила бесплатную выпивку.

– Если хочешь, можно закрыть этот цирк прямо сейчас, дружок, – сказал Дафф. – Ты заработал достаточно, теперь еще пару месяцев мы на плаву продержимся.

– Но у меня не получилось ни одной нормальной драки. Еще разок, последний. То было для дела, а эта драка будет просто так, для удовольствия.

– Ну ладно, – согласился Дафф, – ты был великолепен и удовольствие заслужил.

– Мистер Тимоти Кёртис. Чемпион штата Джорджия, Соединенные Штаты, в тяжелом весе! – представил нового претендента Джок.

Гидеон Барнард прикинул его вес, сказал, что в нем будет как раз двести десять фунтов, как и у Шона. Шон пожал ему руку и сразу понял, что разочарован не будет.

– Рад познакомиться, – сказал американец. Голос его был столь же спокоен, сколь крепким было рукопожатие.

– К вашим услугам, сэр, – ответил Шон.

Первый удар он нанес в пустоту, где всего миг назад находилась голова американца. И тут же хрюкнул, когда кулак противника, пройдя под неудачно поднятой правой рукой Шона, врезался ему в грудь и тут же вернулся на место. По толпе зрителей прошел тихий вздох, и они удовлетворенно затихли. Вот именно это они и пришли сюда посмотреть.

Уже скоро противники пустили друг другу кровь; крохотными капельками она летела всякий раз, когда наносился удар. На квадрате утоптанной земли шел настоящий бой, и шел он довольно ровно. Каждый удар твердых костяшек о человеческую плоть немедленно сопровождался ропотом толпы, а секунды между ударами были наполнены тяжелым дыханием двух бойцов и шарканьем их подошв.

– Ага-а-а! – раздался вдруг в напряженной тишине дикий рев – так могла кричать разве что смертельно раненная сирена.

Шон и американец испуганно отскочили друг от друга и вместе с остальными повернули голову в сторону гостиницы. Там стоял Фернандес: он снова очухался и ему снова хотелось поучаствовать. Его огромная, как гора, волосатая туша, казалось, заполняет собой всю веранду. Он подхватил один из лучших столиков Кэнди, прижал к груди и, как крылышки у жареного цыпленка, оторвал от него сразу две ножки.

– Франсуа, сумка! – крикнул Шон.

Франсуа мгновенно схватил сумку и швырнул ее высоко над головой зрителей. Затаив дыхание, Шон следил за ее медленным полетом, а потом, когда Мбежане принял пас и исчез за углом гостиницы, с облегчением выдохнул.

– Ага-а-а-а! – снова подал голос Фернандес.

Зажав в каждой руке по ножке стола, он бросился на толпу, которая отделяла его от Шона, и народ посыпался перед ним в разные стороны.

– Вы не возражаете, если мы с вами закончим в другое время? – спросил Шон американца.

– Конечно нет. В любое удобное время. Я и сам собирался уходить.

Дафф протянул руку за канаты и схватил Шона за руку:

– Тут кое-кто тебя ищет… или ты уже сам заметил?

– Наверно, у него манера такая, хочет продемонстрировать мне дружеские чувства.

– Я бы не стал делать на это ставку… так ты идешь?

Фернандес притормозил, прицелился и метнул ножку стола. Как взлетающий фазан, всколыхнув воздух и слегка взъерошив волосы Шона, она пропорхала в дюйме от его головы.

– Куда бежать, а, Дафф? – Шону стало очень неуютно при мысли о том, что вооруженный дубовой ножкой стола Фернандес снова движется к нему, а их разделяют только канаты ринга.

Они с Даффом перепрыгнули через канаты с такой прытью, что в сравнении с нею выступление бегающего от Шона мистера Блэра могло показаться бегом в мешках. Поймать их тяжелому Фернандесу вряд ли оказалось бы по силам.

На «Глубинные горизонты» Франсуа явился сразу после полудня и принес известие о том, что португалец, для начала избив до бесчувствия всех трех своих спонсоров, двенадцатичасовым дилижансом отбыл обратно в Кимберли.

И только тогда Дафф поставил свою винтовку на предохранитель.

– Спасибо, Франц, а то ведь мы ждали его к обеду. Мало ли, думали, может, захочет зайти в гости.

– Посчитали, сколько собрано?

– Да, твои комиссионные в бумажном пакете на столе.

– Спасибо, друг. Ну что, пойдем отпразднуем это дело?

– Иди один, повеселись там за нас как следует.

– Эй, Дафф, ты же обещал, – начал было Шон.

– Я сказал, потом, то есть недельки через три. А теперь нам с тобой надо слегка поработать. Выкопать шурф футов пятнадцать в глубину и три сотни ярдов в длину.

– Может, все-таки завтра? Прямо с утра и начнем.

– Ты хочешь разбогатеть или нет?

– Конечно хочу, но…

– Ты хочешь носить английский костюм, пить французское шампанское?

– Да, но…

– Тогда прекрати со мной спорить, оторви от стула свою жирную задницу и шагай за мной.

12

Чтобы отгонять демонов, китайцы используют всякого рода петарды. К такому же принципу прибегли и Дафф с Шоном. Дробилка у них продолжала работать, и лязг ее механизмов доносил до ушей кредиторов весть, что у них все идет хорошо. Все считали, что они разрабатывают вполне окупающую себя жилу, и особенно их не трогали, но денежки, которые они теперь скармливали дробилке, выходя с другой стороны в виде жалких желтеньких шариков золота, сократились вдвое.

Они же тем временем продолжали долбить свой шурф, вгрызаться в землю, стараясь успеть к знаменательному дню платежей по кредитам. Они рвали землю динамитом, и только лишь последний камень падал на землю – снова устремлялись в шурф и, кашляя от дыма и пыли, освобождали место от обломков и сверлили новые отверстия. Стояло лето, дни тянулись долго, и работа шла с рассвета до заката. Иногда последние фитили взрывчатки поджигали уже при свете ламп.

Песок в песочных часах сыпался быстрее, чем они рассчитывали, денежки стремительно таяли. И вот пятнадцатого февраля Дафф побрился, надел чистую рубашку и отправился к Кэнди за очередным займом. Пока он спускался по склону, Шон провожал его взглядом. Неделю назад они продали лошадей, и он даже помолился – в первый раз за много лет.

Дафф вернулся поздним утром. Стоя на краю шурфа, он смотрел, как Шон закладывает заряды для следующего взрыва. Спина его блестела от пота, при движении на ней рельефно играл каждый мускул.

– Отличная работа, дружок, продолжай в том же духе.

Шон поднял голову и посмотрел на компаньона покрасневшими от пыли глазами.

– Сколько дала? – спросил он.

– Еще пятьдесят, но это последние – так она говорит.

Шон перевел взгляд на пакет у Даффа под мышкой:

– А это что?

Он разглядел выступившие на бумаге бурые пятна, и у него потекли слюнки.

– Первоклассная говядина, и сегодня на завтрак никакой кукурузной каши, – ухмыльнулся Дафф.

– Мясо, – с наслаждением произнес Шон. – Поджаренное, но не до конца, когда кусаешь и чувствуешь кровь, да еще приправленное чесночком и солью…

– А мы с тобой сидим рядышком и оглашаем дикие горы веселой песней, – подхватил Дафф. – Но хватит поэзии, поджигай фитили, и пошли поедим.

Через часок они шагали по дну шурфа, а за их спинами шел Мбежане с толпой зулусов. Шон рыгнул:

– Гм, приятно даже вспомнить… а на кукурузную кашу больше смотреть не могу.

Они дошли до конца, где лежала куча недавно взорванной земли вперемешку с осколками камня.

У Шона задрожали кончики пальцев, по рукам побежали мурашки, дыхание перехватило. Дафф с силой вцепился ему в плечо, пальцы его тоже дрожали.

То, на что они смотрели, было похоже на змею, на ползущего в стенке траншеи толстого серого питона, исчезающего в куче обломков породы и появляющегося с другой ее стороны.

Первым тронулся с места Дафф. Опустившись на колени, он взял в руки кусок жилы, большой, серый в крапинку обломок, и поцеловал.

– Так это же она, слышишь, Дафф?! – возопил Шон. – Это же Ведущая жила!

– Мы поймали за хвост радугу!

– Все, больше никакой каши, – тихо проговорил Шон, а Дафф рассмеялся.

И оба дико, как сумасшедшие, захохотали от радости. Наконец-то победа!

13

– Дай еще подержать, – сказал Шон.

Дафф передал ему слиток.

– Черт возьми, тяжелый.

– Еще бы, – согласился Дафф.

– Фунтов пятьдесят, не меньше.

Шон двумя руками держал слиток размером с сигарную коробку:

– Пожалуй, больше!

– За два дня работы мы покрыли все наши траты.

– Думаю, даже еще осталось.

Шон положил золотой брусок на стол. В свете лампы он светился множеством бликов, словно дарил им улыбки, и Дафф наклонился и погладил его; поверхность слитка была бугристой от грубой заливочной формы.

– Рук не могу оторвать, – конфузливо признался он.

– Да и я тоже. – Шон опять протянул руку и коснулся слитка. – Через недельку-другую сможем заплатить Кэнди за все заявки.

Дафф вздрогнул:

– Что ты сказал?

– Что сможем заплатить Кэнди.

– А мне показалось, у меня что-то со слухом, – сказал Дафф и снисходительно потрепал его по руке. – Послушай меня, дружок, я постараюсь объяснить это как можно проще. Так каков у нас срок выплаты по заявкам?

– Три года.

– Правильно. Теперь следующий вопрос. У многих людей на прииске водятся денежки?

Шон был озадачен:

– Ну… у нас теперь есть и… и…

– Больше ни у кого, это пока не приехал Градски, – помог ему с ответом Дафф.

– А братья Хейнс? Они тоже докопались до Ведущей.

– Конечно, да толку им от этого мало, пока из Англии не привезли оборудование.

– Продолжай.

Шон ломал голову, к чему это клонит Дафф.

– Мы не станем выплачивать Кэнди прямо сейчас. Вместо этого мы используем его, – он похлопал по слитку, – и все остальные слитки, что у нас будут, чтобы скупить все заявки, на которые можно будет наложить руки. Для начала заявки Дока Сатерленда, которые между нами и «Буром и гудком». Потом закажем парочку больших агрегатов по десять дробилок каждый, и, пока они будут выдавать нам слитки, мы станем тратить их, чтобы скупать землю, финансировать кирпичные заводы, механические мастерские, транспортные компании и многое другое. Я уже говорил тебе, что золото можно добывать разными способами, не обязательно для этого рыть землю.

Шон молча уставился на друга.

– Ну что, высоты не боишься?

– Да вроде нет, – ответил Шон.

– Тебе это пригодится, потому что мы движемся вверх, туда, где летают орлы, и скоро ты станешь участником самой большой финансовой операции, какую видела эта страна.

Шон достал из коробки, подаренной Кэнди, сигару и закурил; рука его немного дрожала.

– А не думаешь ли ты, что лучше всего было бы… ну, не торопиться, что ли. Черт возьми, Дафф, мы же только два дня разрабатываем Ведущую и…

– И заработали тысячу фунтов, – перебил его Дафф. – Послушай, Шон, я всю свою жизнь ждал такой возможности. На этом прииске мы с тобой первые: вот он, раскинулся перед нами, как ноги шлюхи. Так давай же возьмем его.

На следующее утро Даффу повезло: он застал Дока Сатерленда рано утром, чтобы поговорить о деле, пока тот не начал выпивать. Еще час, и было бы поздновато. Тем не менее Док опрокинул стакан и упал со стула еще до того, как подписал договор о передаче Шону с Даффом двадцати пяти заявок. Не успели на этом договоре высохнуть чернила, как Дафф уже ехал к палаточному городку Ферриерас, чтобы отыскать Теда Рейнеке, который владел заявками на другой стороне «Кузена Джока».

Шон оставался на шахте, присматривал за работой камнедробилки и кусал ногти. В течение семи дней Дафф успел скупить более сотни заявок и влезть в долги на сорок тысяч фунтов стерлингов.

– Дафф, ты сходишь с ума, – умолял его Шон. – Мы снова все потеряем.

– Сколько мы уже заработали?

– Четыре тысячи.

– Десять процентов долга за десять дней – и это на нашей несчастной камнедробилке с четырьмя толчеями. Так вот, приготовься и держись за шляпу, дружок: завтра я собираюсь подписать бумаги на сорок заявок по ту сторону «Бура и гудка». Я бы и сегодня это сделал, но этот чертов грек требует по тысяче фунтов за штуку. Придется платить, ничего не поделаешь.

Шон сжал виски:

– Дафф, прошу тебя, черт возьми, мы и так по уши в долгах.

– Не лезь не в свое дело, дружок, просто смотри, как надо работать.

– Все, я пошел спать, мне ведь снова придется за тебя вкалывать, пока ты нас разоряешь.

– Не обязательно… я нанял этого янки, Кёртиса. Ну, помнишь, твоего спарринг-партнера. Оказывается, он шахтер и готов работать за тридцатку в месяц. Так что едем со мной, посмотришь, как я делаю тебя богачом. С греком я встречаюсь в девять часов в гостинице.

14

В девять часов Дафф сидел и болтал, а Шон примостился на краешке стола и молчал. В десять часов грек так и не появился. Дафф сидел мрачный, а у Шона от облегчения развязался язык. В одиннадцать Шону захотелось вернуться назад на шахту.

– Это знак, Дафф, это предупреждение. Сам Господь Бог увидел, как мы тут сидим, готовые сделать ужасную ошибку. «Нет, – сказал Он, – Я не позволю им делать этого, Я устрою так, что грек сломает ногу, не могу допустить, чтобы с этими милыми парнями такое случилось».

– Не понимаю, почему ты до сих пор не ушел в монастырь? – отозвался Дафф и посмотрел на часы. – Ну все, пошли отсюда!

– Слушаюсь, сэр! – Шон с готовностью вскочил. – У нас еще куча времени, вернемся и до обеда почистим столы.

– Кто тебе сказал, что мы идем домой? Мы идем искать грека.

– Но послушай, Дафф…

– Послушаю позже, пошли.

Они направили лошадей к «Светлым ангелам» и, оставив их возле входа, вошли в полумрак таверны. Внимание их сразу привлекла группа людей, сидящих за одним столом. Спиной к ним сидел грек – пробор на его маслянисто-черных вьющихся волосах был словно проведен мелом по линейке. Шон перевел взгляд на двоих, сидящих напротив. Оба евреи, тут ошибки быть не должно, правда на этом сходство между ними кончалось. Тот, что помоложе, – тоненький, с гладкой, обтягивающей скулы смугловато-оливковой кожей, ярко-красными губами и мягким взором светло-карих глаз с длинными девичьими ресницами. Рядом с ним – человек с изначально слепленной, похоже, из воска фигурой, которую подержали рядом с жарким огнем. Плечи опущены так, что и на плечи-то не похожи, туловище как груша – и эта оплывшая конструкция, по-видимому, с большим трудом держит на себе огромную куполообразную, как башня Тадж-Махала, голову. Голову венчала прическа а-ля брат Тук[31], волосы не закрывали ушей. Но вот глаза – эти мерцающие желтоватые глаза – в них не было ничего забавного.

– Градски, – прошептал Дафф.

Выражение лица его мгновенно преобразилось. Сияя улыбкой, он направился к их столику:

– Здравствуй, Никки. А я думал, мы с тобой сегодня встречаемся.

Грек быстро повернулся к нему на стуле:

– Мистер Чарливуд, простите меня, я опоздал, меня задержали дела.

– Ну да, я вижу, лихих разбойников в наших лесах полно.

От Шона не укрылось, что краска хлынула в лицо Градски и тут же схлынула.

– Ну как, продал? – спросил Дафф.

Заметно нервничая, грек кивнул:

– Простите, мистер Чарливуд, но мистер Градски заплатил мою цену, причем наличными, и даже не торговался!

Дафф оглядел остальных сидящих за столом:

– Здравствуй, Норман. Как дочка?

На этот раз краска залила все лицо Градски. Он открыл было рот, пару раз щелкнул языком, потом снова закрыл.

Дафф улыбнулся и перевел взгляд на молодого еврея:

– Ну скажи хоть ты, Макс, вместо него.

Тот потупил светло-карие глаза.

– У дочери мистера Градски все хорошо, – сказал он, обращаясь к крышке стола.

– Слышал, сразу после моего не совсем добровольного отъезда из Кимберли она вышла замуж.

– Да, это верно.

– Вполне разумный шаг, Норман, уж куда разумней, чем твой приказ своим громилам вышвырнуть меня из города. С твоей стороны это был не очень добродетельный поступок.

Остальные продолжали молчать.

– Ну что ж… надо бы как-нибудь собраться всем вместе, посидеть, поболтать, вспомнить прошлое. А пока – счастливо ос-ос-ос-таваться.

И они отправились обратно к себе на шахту.

– Так у него есть дочь? – спросил Шон по дороге. – Если она похожа на него, тебе повезло, ты легко отделался.

– Нет, совсем не похожа. Она у него как спелая гроздь винограда, да еще в цвету.

– Трудно поверить.

– Вот и я говорю. Лично мне приходит в голову только одно: тут без Макса не обошлось.

– Серьезно? А кто такой этот Макс?

– Что-то вроде придворного шута. В общем, ходят слухи, что Градски высовывает, а Макс ему дрочит.

Шон засмеялся.

– Но я Градски не собираюсь недооценивать, – продолжал Дафф. – Заикание – единственная его слабая точка, но эту слабость Градски преодолевает тем, что за него говорит Макс. Зато мозг в этом громадном черепе работает быстро и безжалостно, как гильотина. Если он прибыл на прииск, жди событий, он начнет действовать, и нам придется пришпорить лошадей, чтобы не отстать от него.

– Уж если говорить о действиях, – сказал Шон после паузы, – если так получилось, что заявки грека уплыли от нас, а денежки остались, давай закажем новое оборудование и будем разрабатывать то, что у нас есть.

Дафф усмехнулся:

– На той неделе я отправил телеграмму в Лондон. К концу месяца у нас будет парочка новеньких агрегатов по десять дробилок в каждом.

– Черт возьми, почему мне ничего не сказал?

– У тебя были другие заботы, я не хотел тебя отвлекать.

Шон открыл было рот, чтобы отругать друга как следует. Но не успел – Дафф подмигнул ему, и губы Шона сами собой задрожали. Его душил смех, и как ни пытался он подавить его, все же оказался бессилен.

– И во сколько нам это обойдется? – весело смеясь, осведомился он.

– Еще раз услышу этот вопрос, придушу, – засмеялся Дафф в ответ. – Скажу тебе только одно, и с тебя хватит: только для того, чтобы оплатить счета за разгрузку этих дробилок с корабля в Порт-Натале, нам придется в течение нескольких недель пропустить через нашу маленькую машину гору руды из Ведущей.

– А как с оплатой новых заявок?

– Ну, это уже мое дело, ты об этом не заморачивайся.

Вот так кристаллизовалось их партнерство, и в последующие несколько недель их дружеские и деловые отношения еще более укрепились. Дафф, с его языком, умеющим творить чудеса, и с обаятельной кривой усмешкой, договаривался с кредиторами, успокаивал и подмасливал особенно нетерпеливых. Дафф являлся поистине кладезем знаний горнорудного дела, из которого Шон ежедневно черпал толику премудрости; он непрерывно строил какие-то планы, его идеи порой выглядели безумными, а порой гениальными в своем безумии. Но его бьющая ключом энергия требовала исполнителя. Он быстро терял интерес к своим идеям, и именно Шон либо отвергал наиболее дикие порождения разума Чарливуда, либо принимал наиболее достойные и перспективные, но, становясь их приемным отцом, относился к ним как к собственным детям. Дафф был больше теоретик, Шон же обладал практической хваткой. Шону было понятно, почему его друг не преуспел прежде, но в то же время он признавал, что без Даффа у него одного ничего бы не вышло. С искренним восхищением он смотрел, как виртуозно Дафф использует едва ли достаточные поступления золота от добычи, чтобы поддерживать работу дробилок, платить торговцам, выплачивать суммы, когда приходил срок платежа, да еще копить, чтобы хватило на новое оборудование. Он словно жонглировал пылающими углями: подержи такой уголь секунду дольше, и он тебя обожжет, а уронишь хоть один, попадают все остальные.

И у Даффа, в глубине души вечно сомневающегося Даффа, за спиной была стена, на которую он всегда мог опереться. Он никогда об этом не говорил вслух, но об этом говорили его глаза, когда он смотрел на Шона. Рядом с большим и спокойным, решительным и упорным Шоном он порой чувствовал себя маленьким мальчиком, и чувство это было приятное, словно сидишь на коленях доброго отца.

Вокруг дробильни выросли новые постройки: склады, здание плавильни, домики для Шона и Кёртиса. Сам Дафф опять уезжал ночевать в гостиницу. Зулусы расположились у склона гребня, выбрав каждый место по вкусу, и каждую неделю немного сдвигались по мере того, как росла белая гора отвала. Заметные изменения происходили и в долине. Прибыли новые дробильные установки Градски и гордо выстроились вдоль гребня – высокие, пока рядом с собственными отвалами не стали казаться карликами. Йоханнесбург, поначалу представлявший собой некую шахматную доску, размеченную землемерными колышками, постепенно всасывая в себя разбросанные там и сям, заросшие травой палаточные городки, на глазах превращался в город с правильными улицами, на которых царило подобие порядка.

Комитет старателей, членам которого, видимо, надоела необходимость, входя в помещение, всякий раз вытирать ноги, объявил указ о строительстве общественных уборных. А потом, воодушевленные собственной смелостью, взяли да и построили через Наталь-Спрейт мост, купили поливальную установку, чтобы прибивать на улицах Йоханнесбурга пыль, и издали закон, по которому хоронить усопших в радиусе полумили от центра запрещалось. Шон с Даффом, как члены комитета, считали своим долгом всячески демонстрировать веру в будущее прииска и купили в Йоханнесбурге двадцать пять земельных участков стоимостью пять фунтов стерлингов каждый, деньги за которые они должны были выплатить в течение полугода.

Не осталась в стороне и Кэнди. Она рекрутировала всех своих постоянных посетителей, и в один прекрасный выходной день эта разношерстная компания в безумном порыве снесла гостиницу до основания – каждую досочку, каждый железный щит старатели погрузили в свои фургоны и отвезли все за милю вглубь долины. Там это здание искусно воссоздали вновь, но уже на ее собственной земле, в самом центре растущего города. Во время вечеринки, которую Кэнди дала для них в этот воскресный вечер, празднующие едва не разнесли все по щепкам во второй раз.

Каждый день по дорогам из Наталя и Кейпа к месторождению Витватерсранд тянулись караваны фургонов с людьми. Предложение Даффа, чтобы с каждого вновь прибывшего установить сбор в размере гинеи с целью финансировать общественные работы, было с сожалением отклонено: все понимали, что это чревато гражданской войной, а поскольку новоприбывших было гораздо больше, чем членов комитета, никто не хотел оказаться на стороне проигравших.

Как-то утречком Дафф явился на шахту с телеграммой. Ни слова не говоря, он вручил ее Шону. Шон прочитал. В ней сообщалось о прибытии механизмов.

– Черт возьми, рановато, надо бы недельки три попозже.

– Ну, не знаю, от чего там корабль плывет быстрее, может, течение, или ветер попутный, или еще что-нибудь такое, – пробормотал Дафф.

– У нас хватит оплатить счет? – спросил Шон.

– Нет.

– И что будем делать?

– Пойду поговорю с человечком в банке.

– Он вышвырнет тебя на улицу.

– Я уговорю его дать ссуду под залог заявок.

– Да как ты это сделаешь, черт возьми, мы же за них еще не расплатились?

– Вот это и называется финансовый гений. Я просто ему намекну, что реально они стоят как минимум в пять раз дороже того, что мы за них заплатили, – усмехнулся Дафф. – Ну как, справитесь с Кёртисом здесь без меня всего денек, пока я все не утрясу?

– Утрясай, я с удовольствием дал бы тебе и месяц, лишь бы все получилось.

Дафф пришел днем и принес с собой бумагу. На бумаге в нижнем углу стояла печать красного воска, а наверху было написано: «Аккредитив», и посреди мелких буковок текста жирным шрифтом выделялось число с внушительным количеством нулей.

– Ну ты даешь! Прямо маг и волшебник, – произнес Шон.

– Да, пожалуй. Я же тебе говорил, – не стал спорить Дафф.

15

На том же корабле прибыло и оборудование для братьев Хейнс. Джок и Дафф поехали в Порт-Наталь вместе, наняли сотню фургонов и привезли все это как единый груз.

– Послушай, что я скажу тебе, Джок… спорим, мои дробилки начнут работать раньше, чем твои! Кто проиграет, тот платит за всю доставку, – предложил Дафф, когда они добрались до Йоханнесбурга и сидели у Кэнди в новом помещении бара, отмывая глотки от дорожной пыли.

– Заметано!

– Более того, кладу сверху пять сотен.

Шон ткнул Даффа в ребра:

– Полегче, Дафф, у нас столько нет.

Но Джок уже успел поймать его на слове.

– Что ты такое несешь, «у нас столько нет»? – прошипел Дафф. – У нас на аккредитиве еще почти полторы тыщи.

Шон покачал головой:

– Нет их там.

Тогда Дафф достал из внутреннего кармана бумагу и сунул Шону под нос:

– На, читай.

Шон взял документ:

– Спасибо тебе, дружище, пойду сразу и заплачу.

– Кому заплатишь?

– Хозяину фургонов.

– Каких фургонов?

– Каких-каких… тех, что вы с Джоком наняли в Порт-Натале. Я их купил.

– Что ты несешь, черт бы тебя побрал?

– Ты же сам говорил, что надо бы организовать транспортный бизнес. Как только они разгрузятся, поедут обратно за грузом угля из Данди.

Дафф сразу заулыбался:

– Ну надо же, неужели запомнил? Добро, дружок, давай двигай, а мне остается только выиграть спор, и все.

Один из дробильных агрегатов они установили на «Глубинных горизонтах Кэнди», другой – на новых участках, за шахтой «Кузен Джок». Наняли из безработных в Йоханнесбурге две бригады. Бригадиром одной стал Кёртис, другой – Шон, а Дафф носился туда и сюда, приглядывая за обеими. И всякий раз, проходя мимо «Кузена Джока», останавливался на минутку-другую посмотреть, как идут дела у Тревора с Джоком.

– Слушай, Шон, а они ведь нас обгоняют, котлы-то уже установили, идут испытания под давлением, – злился он, но на следующий день снова улыбался. – Ха-ха, они цемента на фундамент пожалели. Как только установили дробильную машину, он стал крошиться. Им придется снова класть фундамент. А это еще три или даже четыре дня.

С каждой такой переменой ветра фортуны колебался и курс ставок во всех тавернах. Однажды в субботний день на «Глубинные горизонты» пожаловал Франсуа. Посмотрел, как они работают, дал пару советов, а потом…

– В «Светлых ангелах» держат против вас три к одному. Там считают, что Хейнсы к выходному закончат.

– А ты поди и поставь за меня еще пятьсот фунтов, – посоветовал ему Дафф, а Шон только безнадежно покачал головой. – Не волнуйся, дружок, не проиграем! Этот якобы горный инженер Джок Хейнс – дилетант, щеки своей дробилки собрал задом наперед. Я заметил это только сегодня утром – вот он удивится, когда ее включит. Ему придется снова все разбирать и собирать сначала.

И Дафф оказался прав: они собрали свои машины и привели в рабочее состояние на целых пятнадцать часов раньше, чем братья Хейнс. Джок приехал посмотреть, и у него челюсть отвисла.

– Ну что ж… поздравляю.

– Спасибо, Джок. А ты, случайно, не захватил с собой чековую книжку?

– Как раз об этом я и хотел поговорить. Можно я выплачу должок не сразу?

– Конечно, репутация у тебя хорошая, – заверил его Шон. – Заходи, выпьем. Кстати, уголек не нужен? Могу продать.

– Ах да, я слышал, сегодня утром прибыли твои фургоны. И почем уголек?

– Центнер пятнадцать фунтов.

– Ничего себе! Да это же грабеж! Сам-то сколько платил, небось шиллингов пять, а то и меньше?

– Надо же и мне хоть что-то заработать, я ведь трудился, – возразил Шон.

Это был долгий и трудный путь наверх. Но Шон с Даффом в конце концов добрались, и теперь все пошло как по маслу. Деньги потекли рекой.

Благодаря геологическому капризу природы Ведущая жила ушла в сторону от Средней и пролегла через участки «Глубинных горизонтов»; тот же каприз сделал эту жилу богаче золотом, насытил драгоценным металлом в полную меру.

Однажды вечером, когда они уже положили шар амальгамы в реторту, к ним заглянул Франсуа. Как только вся ртуть выкипела, он вытаращил глаза на золото с таким видом, будто перед ним голая женщина:

– Gott! Боюсь, с этой минуты мне захочется говорить с вами на «вы» и прибавлять слово «мистер», черт меня побери.

– Ты когда-нибудь видел такую богатую жилу, а, Франсуа? – торжествуя, спросил Дафф.

Франсуа медленно покачал головой:

– Помнишь, я рассказывал о своей гипотезе, что в древности эта жила проходила по дну озера? Похоже, здесь она подтверждается. Место, где она изгибается, когда-то, возможно, было на дне озера глубокой трещиной. И она послужила некой естественной ловушкой для золота. Да, черт возьми, вам крупно повезло. Снимаете самые сливки. «Бур и гудок» и половины вашего не дает.

Долг банку уменьшался – так падает барометр в бурю, а торговцы везде встречали их с приветливой улыбкой. Доку Сатерленду Шон с Даффом вручили чек, с которым он в любом баре мог бы пить теперь виски от пуза хоть сто лет. Они полностью выплатили долги Кэнди плюс семь процентов, и она расцеловала обоих. А потом выстроила себе новую гостиницу, трехэтажную, с хрустальными люстрами в столовой и великолепным двухкомнатным номером на третьем этаже, отделанным в темно-красных с золотом тонах. Дафф с Шоном немедленно его сняли, хотя оба ясно отдавали себе отчет, что, если Йоханнесбург удостоится посещения королевы, им придется уступить ей эти апартаменты. Тем более что Кэнди, предвкушая подобную оказию, так и назвала этот номер: «Покои Виктории».

Руководство рабочим процессом на «Глубинных горизонтах Кэнди» после недолгих уговоров взял на себя Франсуа. Со всеми своими пожитками – сундуком с одеждой и четырьмя сундуками патентованных лекарств – он покинул шахту «Бур и гудок». Тимоти Кёртиса поставили управляющим на новоприобретенных участках – эту шахту они назвали «Сестренка». Работать Кёртис умел так же хорошо, как и драться, и, далеко не столь богатая золотом, как «Глубинные горизонты», она каждый месяц давала неплохую выработку.

К концу августа Шон с Даффом избавились от последнего кредитора. Теперь заявки полностью принадлежали им, камнедробильные машины тоже, и у них появились лишние денежки – было бы куда вкладывать.

– Послушай, – предложил однажды Шон, – нам нужна в городе своя контора. Надоело управлять делами из собственной спальни.

– Ты прав, – согласился Дафф, – и мы построим ее на углу возле базарной площади.

Сначала они собирались выстроить скромный маленький домик на четыре комнаты, но неожиданно для них самих домик вырос до трехэтажного здания с двадцатью комнатами, полами из дорогого дерева и дубовыми панелями. Помещения, которые они не использовали, сдавались в аренду.

– Цена на землю за три месяца подскочила втрое, – сказал Шон, – и продолжает ползти вверх.

– Ты прав, самое время покупать, – согласился Дафф. – А что, ты начинаешь мыслить в правильном направлении.

– Твоя же была идея.

– Правда? – удивился Дафф.

– Ты что, не помнишь свою речь про «вверх, где летают орлы»?

– Неужели ты все помнишь?

Они прикупили землю – тысячу акров у Апельсиновой рощи, еще тысячу в районе Госпитального холма. Транспорт, почти четыре сотни фургонов, ежедневно курсировал из Порт-Наталя в Лоренсу-Маркиш и обратно. Кирпичные заводы работали двадцать четыре часа в сутки и без выходных, стараясь удовлетворить потребности города в строительных материалах.

Почти целую неделю Шон уговаривал Даффа отказаться от строительства оперного театра, и ему это удалось; вместо этого они присоединились к большинству в Комитете старателей и приняли участие в проекте финансирования роскошного здания для удовольствий несколько иного типа. И тогда Дафф предложил назвать это заведение Оперным театром. Выступать в нем они пригласили исполнителей не из Европы, а из портовых районов Кейптауна и Порт-Наталя, и дирижировала всем процессом одна весьма опытная в этом деле француженка, которую из-за цвета волос прозвали Голубка Бесси. Оперный театр предлагал развлечения двух уровней. Для членов комитета и других нуворишей имелся особый, не очень бросающийся в глаза вход, шикарно обставленная гостиная, где можно заказать лучшее шампанское и отдохнуть, обсуждая цены на Кимберлийской фондовой бирже; а за этой гостиной скрывалось достаточное количество со вкусом убранных комнат для отдыха. Для простых рабочих – длинный коридор, очередь, никакого выбора за свои же денежки и лимит времени: на все про все пять минут. За один только месяц Оперный театр дал золота больше, чем шахта «Бур и гудок».

Уже в декабре в Йоханнесбурге появились первые миллионеры: Градски, братья Хейнс, Карл Локткампер, Дафф Чарливуд, Шон Кортни и еще с десяток. Они владели шахтами, землей, строениями, да и городом тоже: это была аристократия Витватерсранда, титулованная деньгами, коронованная золотом.

За неделю до Рождества Градски, их непризнанный и тем не менее бесспорный король, созвал всех на встречу в одной из частных гостиных «Кэндис-отеля».

– Да кто он такой, черт бы его побрал, что он о себе думает? – возмущался Джок Хейнс. – Что мы ему, негры, что ли, чтобы бегать к нему по каждому зову?

– Verdammt Juden![32]

Но они явились, все до последнего человека. Всем было известно: что бы Градски ни затевал – это пахло деньгами. И тут уж ни один из них не мог устоять, как кобель, учуявший запах суки во время течки.

Дафф с Шоном прибыли последними; в комнате уже плавал дым хороших сигар, и в ней царила атмосфера напряженного ожидания.

Градски сидел развалившись в лоснящемся кожаном кресле, рядом с ним пристроился и помалкивал Макс. Когда вошел Дафф, в глазах Градски мелькнула искорка, но ни один мускул на лице не дрогнул. Когда Дафф с Шоном нашли себе стулья и сели, Макс встал:

– Джентльмены, мистер Градски пригласил вас сюда, чтобы обсудить один проект.

Все сразу слегка наклонились вперед, и в глазах у них зажегся блеск, как у гончей, завидевшей лиса.

– Время от времени у людей нашего положения наступает необходимость найти капитал для финансирования очередных предприятий и для консолидации прежних доходов. С другой стороны, те из нас, у кого имеются свободные средства, всегда будут искать способ, куда их выгодно поместить. – Макс откашлялся и обвел их всех своими печальными карими глазами. – До настоящего времени у нас не было места для встреч по обсуждению подобных взаимных нужд, я имею в виду то, что давно существует в других центрах финансового мира. Ближайшее к нам – это Фондовая биржа в Кимберли, которая – и я уверен, что все согласятся со мной, – расположена слишком далеко, чтобы иметь для нас, живущих в Йоханнесбурге, практическое применение. Мистер Градски пригласил вас затем, чтобы обсудить возможность устроить нашу собственную биржу и, в случае если вы поддержите эту идею, избрать председателя и правление.

Макс снова сел, и в наступившей тишине каждый стал взвешивать это предложение, примерять к собственным планам, задаваясь вопросом: «А что это даст лично мне?»

– Ja, – первым подал голос Локткампер, – идея неплохая.

– Да-да, именно то, чего нам здесь не хватает.

– Согласен.

Пока они строили планы, договаривались, устанавливали размеры жалованья членам правления, учреждали правила и выбирали место, Шон наблюдал за их лицами. Перед ним представали лица людей жестких, людей, довольных собой, спокойных и крикунов, но у всех была одна общая черта: жадность, блестевшая в их глазах. Закончили они уже за полночь.

Макс снова встал:

– Джентльмены, мистер Градски просит вас присоединиться к нему и отметить образование нашего нового предприятия бокалом шампанского.

– Вот это да, ушам своим не верю. В последний раз он угощал шампанским в шестидесятом, – заявил Дафф. – Поторопимся, где официант? Вдруг он передумает.

И Градски прикрыл глаза веками, чтобы спрятать свою ненависть.

16

С открытием собственной Фондовой биржи и со своим борделем Йоханнесбург превратился в большой город. Это признал даже Крюгер: он распустил Комитет старателей и прислал сюда полицейские силы, распродал монополии на продажу необходимых для приисков материалов и оборудования членам своей семьи, а также членам правительства и приступил к пересмотру законов о налогах и сборах, обращая особое внимание на прибыли, получаемые от добычи золота. Но несмотря на попытки Крюгера свернуть шею курице, несущей золотые яйца, город рос, расширялся: ему было уже тесно в границах первоначально выделенных правительством участков земли, и он со скандалами и потасовками поглощал заросший травами и кустарником вельд.

Шон с Даффом росли вместе с городом. Образ жизни их быстро переменился. Визиты на шахты свелись к еженедельным инспекциям, всю остальную работу они отдали в руки наемных работников. Равномерно текущая река золота наполняла их счета, что фиксировалось в офисных документах на Элофф-стрит, поскольку они взяли на работу лучших из всех, кого можно получить за деньги.

Жизнь их теперь протекала лишь в двух отделанных панелями офисах: в «Покоях Виктории» и на бирже. Но и в этом узком мирке Шон нашел для себя источник острых ощущений, да такой, что раньше и представить себе не мог. В первые лихорадочные месяцы он просто не обращал на это внимания. Шон был настолько поглощен закладкой фундамента своего благосостояния, что у него не было сил не только на то, чтобы получать от этого удовольствие, но и на то, чтобы вообще замечать.

Но вот настал день, когда и Шон ощутил это сладострастное чувство. Он отправил людей в банк, чтобы ему доставили правоустанавливающий документ на земельный участок, ожидая, что его принесет какой-нибудь младший бухгалтер, но вместо этого к нему в кабинет робко вошли двое: помощник управляющего и с ним главный бухгалтер. Потрясение, которое он испытал, не прошло для него даром: он начал кое-что понимать. Шон вдруг стал обращать внимание, как на него смотрят люди на улице. До него дошло, что лично от него зависят жизнь и благосостояние полутора тысяч человек.

Он с удовлетворением смотрел, как перед ним и Даффом расступаются, давая дорогу, когда они каждое утро шагают по залу заседаний биржи, чтобы занять свои места в кожаных креслах в помещении для членов правления. Когда перед началом торгов они наклонялись друг к другу, чтобы потихоньку перекинуться словом, за ними внимательно наблюдали даже очень серьезные люди. Градски смотрел на них свирепым взглядом, полуприкрыв глаза тяжелыми, словно сонными, веками. Джок и Тревор Хейнсы, Карл Локткампер – любой из них отдал бы дневную выработку золота на своих участках, лишь бы только подслушать, о чем они говорят.

– Покупать! – говорил Шон.

– Покупать! Покупать! Покупать! – как по команде гавкала вся стая, и цены подскакивали вверх, когда они их подстегивали, и падали, когда они направляли свои деньги куда-нибудь в другое место.

И потом, в одно мартовское утро 1886 года, это возбуждающее чувство достигло такой остроты, что переросло едва ли не в любовное наслаждение. Это случилось, когда сидящий рядом с Норманом Градски Макс встал со стула и через все помещение направился прямо к ним. Остановившись перед ними, он оторвал вечно печальные глаза от узорчатого ковра на полу и чуть ли не с виноватым видом протянул неплотную пачку бумаг:

– Доброе утро, мистер Кортни. Доброе утро, мистер Чарливуд. Мистер Градски попросил меня принести вам новый выпуск акций, чтобы вы ознакомились. Возможно, эти сведения, конфиденциальные разумеется, вас заинтересуют. Мистер Градски считает, что они достойны вашей поддержки.

Если можешь заставить человека, который тебя ненавидит, просить у тебя одолжения, значит ты силен. После этой первой подачи Градски они частенько работали вместе. Градски ни словом, ни взглядом ни разу и вида не показал, что они с Даффом для него существуют. Каждое утро Дафф через весь зал кричал ему свое веселое приветствие:

– Привет, балаболка!

Или:

– Ты бы хоть спел для нас что-нибудь, а, Норман?

Глаза Градски только мерцали в ответ, а сам он лишь проседал в кресле еще глубже. Но перед тем как колокол возвещал о начале торгов, Макс неизменно вставал и шел через весь зал к ним, а его хозяин оставался один, уставившись в пустой камин. Происходил обмен несколькими тихими фразами, и Макс возвращался обратно к Градски.

Против их объединенного капитала устоять не мог никто: в один из безумных утренних торгов к их огромному состоянию прибавилось еще сразу пятьдесят тысяч фунтов.

Мальчишка, не умеющий обращаться с винтовкой, балуется с ней, как с игрушкой. Шону было двадцать два года. Могущество, которым он обладал, было оружием куда более опасным, чем любая винтовка, и пользоваться им было куда более приятно – оно доставляло намного больше удовольствия. Сначала это была игра на шахматной доске Витватерсранда, где фигурами были люди и золото. Какое-нибудь слово или подпись на листке бумаги заставляли золото звенеть, а людей – бегать. Последствия сказывались далеко не сразу, и главным тут был итог, отмеченный черными циферками на выписке по банковскому счету. А чуть позже, в том же марте, Шону продемонстрировали, что человека, которого стерли с доски, в коробку не положишь с тем же сожалением, как и вырезанную из дерева пешку.

Карл Локткампер, тот самый немец с громким смехом и вечно довольным лицом, неожиданно подставился. Ему нужны были деньги, чтобы застроить земельный участок к востоку от горного хребта Рэнд. Он взял заем, подписал краткосрочное долговое обязательство, уверенный в том, что в случае крайней необходимости всегда сможет продлить его. Причем сделал все это втайне от людей, которым, как он считал, можно было доверять. Карл оказался беззащитен, и акулы быстро это учуяли.

– Интересно, где это Локткампер берет денежки? – спросил Макс.

– А ты не знаешь? – отозвался Шон.

– Нет, но могу догадаться.

На следующий день Макс явился снова.

– У него восемь просроченных векселей. Вот список, – грустно прошептал он. – Мистер Градски выкупит все отмеченные крестиком. Можете взять на себя остальные?

– Да, – ответил Шон.

Они подловили Карла в последний день квартала: потребовали погашения задолженности и дали ему на это двадцать четыре часа. Карл обратился по очереди во все три банка.

– Очень сожалею, мистер Локткампер, у нас уже перерасход по займам на этот квартал.

– Ваши векселя сейчас у мистера Градски… мне очень жаль.

– Простите, мистер Локткампер, но мистер Чарливуд входит в состав нашего совета директоров.

Карл Локткампер вернулся обратно на биржу. В последний раз он прошел по залу заседаний и заглянул в помещение для членов правления. Остановился посредине этой большой комнаты: лицо его было серо, в голосе звучала горечь надломленного, павшего духом человека.

– Да смилостивится над вами и да поможет вам Иисус, когда настанет ваш час. Друзья! Друзья мои! Шон, вспомни, как часто мы с тобой выпивали вместе! А ты, Дафф, еще только вчера жал мне руку!

Он повернулся и вышел. Его номер в отеле «Грейт-Норт» находился не далее чем в пятидесяти ярдах от биржи. Звук пистолетного выстрела хорошо был слышен в комнате для членов правления.

А вечером Дафф с Шоном сидели у себя в «Покоях Виктории» и выпивали.

– Зачем он это сделал? Зачем он покончил с собой?

– Да ни за чем. Тряпка он был, слабак, – отозвался Дафф.

– Если бы я знал, что он это сделает… Боже мой, если бы я только знал!

– Да к черту это все. Ну получил человек шанс, попробовал и проиграл, мы-то здесь при чем? С нами он поступил бы точно так же.

– Не нравится мне это… грязное дело. Может, уедем отсюда, а, Дафф?

– В общей драке кого-то сбили с ног, и ты хочешь кричать «хватит!»?

– Ты знаешь, сейчас все как-то по-другому. Сначала все было совсем не так.

– Да, и завтра утром будет уже не так. Пошли-ка со мной, дружок, я знаю, что тебе нужно.

– Куда?

– В Оперный театр.

– А что скажет Кэнди?

– Кэнди знать об этом не обязательно.

Дафф оказался прав. Утром все было по-другому. Обычная рабочая суета в офисе, напряженные операции на бирже. О Карле он вспомнил всего один раз в течение дня, да и важным теперь это событие почему-то не казалось. Зато они с Даффом послали ему на могилу красивый венок.

Шон лицом к лицу столкнулся с реалиями игры, в которую он играл. Он думал и о том, как выйти из нее, а для этого нужно просто взять состояние, которое он заработал, и уехать. Но это означало бы отказ от власти, которой он обладал. А привычка к власти уже так глубоко въелась в него, что он уже не мог без этого жить. Подсознание раскрылось, всосало его совесть и глубоко поглотило в свое чрево. Она там еще трепыхалась, и он порой чувствовал это, но чем дольше она там оставалась, тем слабее становились эти трепыхания. Дафф его успокаивал, и его слова становились желудочным соком, помогающим переваривать бедную совесть, хотя Шон все еще не догадывался, что слова Даффа и его дела не всегда совпадали с тем, во что он верил.

Веди игру безжалостно, играй до победы.

17

Дафф стоял в кабинете Шона спиной к камину и курил сигару – оба ждали экипаж, чтобы тот отвез их на биржу. Пламя подсвечивало сзади его сухощавые, суживающиеся книзу ноги, обутые в начищенные до блеска черные сапоги. Пальто он так и не снял – зимнее утро было прохладным, – лишь расстегнул верхние пуговицы, открыв шею, повязанную галстуком, на котором сверкал и переливался бриллиант.

– …К женщине почему-то быстро привыкаешь, – говорил он. – Я знаю Кэнди четыре года, а кажется, что был с нею всю свою жизнь.

– Отличная девчонка, – рассеянно согласился Шон, окуная перо в чернила и ставя подпись под лежащим перед ним документом.

– Мне сейчас тридцать пять лет, – продолжал Дафф. – Вот если бы у меня родился сын…

Шон неспешно положил ручку, поднял голову и улыбнулся:

– И этот человек говорил мне: «Они так и норовят окутать тебя своими тепленькими, мяконькими мыслишками». И еще он говорил: «Они не умеют делиться, хотят только обладать».

Дафф смущенно переступил с ноги на ногу.

– Жизнь не стоит на месте, – стал защищаться он. – Мне уже тридцать пять…

– Ты это уже говорил, – перебил его Шон, и Дафф в ответ слабо улыбнулся:

– В общем, по правде говоря…

Но фразы он так и не закончил: за окном послышался призывный топот копыт. Оба как по команде повернули голову на звук.

– Кто-то очень торопится! – сказал Шон и, быстро встав, подошел к окну. – Похоже, случилось что-то серьезное. Это Кёртис, и по его лицу не скажешь, что у него хорошие новости.

За дверью послышались взволнованные голоса и быстрые шаги, и в кабинет без стука ворвался Тим Кёртис. На нем была шахтерская роба и грязные резиновые сапоги.

– На девятом уровне нас накрыл неожиданный грязевой поток.

– Насколько серьезно?

– Очень серьезно, затопило уже до восьмого уровня.

– Господи, это ж два месяца чистить, как минимум! – воскликнул Шон. – Еще кто-нибудь в городе знает? Ты кому-нибудь говорил?

– Нет, помчался сразу сюда – когда хлынуло, в забое был Кронье и еще пять человек.

– Немедленно возвращайся, – приказал Шон, – но поезжай спокойно; не нужно, чтобы весь мир знал о наших проблемах. На территорию никого из чужих не пускай. Может, успеем продать.

– Да, мистер Кортни. – Кёртис немного помялся. – А как насчет Кронье и остальных пятерых? Сообщить их женам?

– Ты по-английски понимаешь? До десяти часов чтобы ни одна живая душа ничего не знала. Нам нужно выиграть время.

– Но мистер Кортни…

Кёртис пребывал в ужасном смятении: стоял как истукан, уставившись на Шона. Шон почувствовал угрызения совести. Шесть человек у него утонули в густом потоке грязи, а он… Он беспомощно развел руками:

– Но не можем же мы…

Он замолчал, и тут вмешался Дафф:

– Они уже мертвы, и тут ничего не поделаешь. Они будут мертвы и тогда, когда мы в десять часов сообщим их женам. Поэтому делайте, что вам сказано, Кёртис.

В течение часа после начала торгов они продали свои доли «Сестрички», а уже через неделю выкупили обратно за полцены. Через два месяца «Сестричка» снова давала полную выработку.

18

Землю у Апельсиновой рощи они разбили на участки и распродали, оставив себе только сотню акров. Там они начали строительство дома, вкладывая в этот проект всю свою совокупную энергию и фантазию. Посулив большие денежки, Дафф сманил из Кейптаунского ботанического сада ученого-садовода и привез его в дилижансе-экспрессе. Они показали ему свою землю.

– Здесь должен быть сад, – сказал Дафф.

– На всей сотне акров?

– Да.

– Это обойдется недешево.

– Ничего страшного.

Ковры заказали в Персии, древесину привезли из лесов Книсны, мрамор – из Италии. На каменных воротах, ведущих к главному проезду к дому, были вырезаны слова: «В стране Ксанад благословенной дворец построил Кубла-хан»[33]. Как и предупреждал ученый-садовод, все это обошлось весьма недешево. Каждый день после закрытия торгов на бирже они вдвоем ехали понаблюдать за ходом строительства.

Однажды с ними отправилась и Кэнди, и оба наперебой хвастались перед ней, как мальчишки.

– Здесь у нас будет бальный зал, – сказал Шон и поклонился. – Не откажите в удовольствии, сударыня, разрешите пригласить вас на танец.

– Благодарю вас, сэр.

Она присела в реверансе, и они закружились по еще не отшлифованным доскам пола.

– А здесь будет парадная лестница, – сказал Дафф, – мраморная, из белого и черного мрамора… А вот здесь, на лестничной площадке, будет стоять стеклянная витрина, а в ней голова Градски с изящно вставленным ему в зубы яблоком.

Смеясь, они пошли вверх по наклонному бетонному основанию.

– Вот здесь комната Шона. Кровать из дуба, прочная, чтобы выдержала любую нагрузку.

Взявшись за руки, они прошествовали по коридору.

– А вот и моя комната… Я подумывал поставить здесь ванну из чистого золота, но инженеры говорят – будет слишком тяжела, а Шон говорит, что это вульгарно. Посмотри, какой отсюда вид: вся долина как на ладони. Утром прямо в постели гляну в телескоп – и все цены на бирже увижу.

– Какая прелесть! – мечтательно вздохнула Кэнди.

– Тебе нравится?

– О да.

– Эта комната могла бы быть и твоей тоже.

Щеки Кэнди вспыхнули, но не от смущения, а от раздражения. Лицо ее вдруг окаменело.

– Шон прав, ты, оказывается, очень вульгарен.

Она направилась к двери, а смутившийся Шон стал хлопать себя по карманам, делая вид, что ищет сигару. Но Дафф сделал два быстрых шага, взял Кэнди за руку и развернул лицом к себе:

– Глупенькая моя, я же сделал тебе предложение!

– Пусти! – повысила она голос, извиваясь в его руках и пытаясь вырваться. – Не вижу ничего смешного.

– Кэнди, я говорю совершенно серьезно. Выходи за меня замуж.

Сигара выпала изо рта Шона, но он успел подхватить ее на лету. Кэнди стояла неподвижно, внимательно глядя Даффу в лицо.

– Так да или нет? Пойдешь за меня?

Она кивнула один раз очень медленно, потом еще два очень быстро.

Дафф оглянулся и через плечо посмотрел на Шона:

– Оставь нас, дружок.

Дар речи Кэнди обрела только по дороге обратно в город. Она была счастлива и непрерывно щебетала, а Дафф отвечал на ее вопросы со своей неизменной кривой усмешкой. Шон угрюмо сгорбился, забившись в угол кареты. Сигара горела неровно, и скоро он выбросил ее в окошко.

– Надеюсь, Кэнди, «Покои Виктории» ты оставишь за мной.

На несколько секунд повисло молчание.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Дафф.

– Третий лишний.

– Нет! – воскликнула Кэнди.

– Но это же и твой дом тоже, – резко сказал Дафф.

– Дарю свою долю тебе. Считай, что это свадебный подарок.

– Да брось болтать чепуху, – усмехнулся Дафф, – там всем хватит места.

Кэнди быстро пересела к Шону и положила руку ему на плечо:

– Ну прошу тебя, мы же так давно вместе. Нам без тебя будет одиноко.

Шон пробурчал что-то неразборчивое.

– Ну пожалуйста!

– Он останется с нами, – сказал Дафф.

– Пожалуйста.

– Ладно, так и быть, – угрюмо проворчал Шон.

19

Как-то раз они поехали в Милнертон на скачки. Кэнди надела шляпу со страусовыми перьями, Шон с Даффом – серые цилиндры с жемчужным отливом, оба держали в руках трости с золотыми набалдашниками.

– Послушай, Кэнди, а поставь-ка ты пятьдесят гиней на Пассата – окупишь подвенечное платье. Вот увидишь, он придет первым, – сказал Дафф.

– А что скажешь про новую кобылку мистера Градски? – спросила Кэнди. – Говорят, на нее тоже можно ставить.

Дафф сразу нахмурился:

– Хочешь переметнуться в лагерь врага?

– Странно, мне говорили, что вы с Градски чуть ли не партнеры, – сказала Кэнди, вертя зонтиком. – Ходят слухи, что вы все время вместе работаете.

Мбежане придержал лошадей: они въехали в толчею пешеходов и разнокалиберных колясок перед воротами ипподрома Тёрф-клаб.

– Побольше верь слухам – оба раза ты что-то не то услышала. На длинной дистанции этой его Плясунье до Пассата далеко. Порода такая, у нее слишком легкие ноги. Она совсем офранцузилась, в жилах течет гугенотская кровь – ее хватит только на милю, потом она скиснет. А что касается Градски и нашего с ним партнерства… ну да, время от времени мы бросаем ему кость. Скажи, Шон?

Шон разглядывал спину Мбежане. Зулус щеголял в одном лишь своем набедренном наряде, зато на ступеньке для ног были аккуратно уложены копья. С лошадьми он управлялся легко, словно всю жизнь имел с ними дело. Всегда с ними разговаривал, а они, как заслышат его голос, сразу разворачивают уши назад.

– Ну скажи, Шон, я прав или нет? – повторил вопрос Дафф.

– Конечно, – рассеянно ответил Шон. – Я вот что думаю… не купить ли Мбежане ливрею? В этих своих шкурках он смотрится как-то не совсем уместно.

– Да, но другие лошадки с того же завода были хорошие стайеры. Душечка два раза выигрывала дерби в Кейптауне, а Эклипса в прошлом году продемонстрировала лучшие качества английской породы в гандикапе Метрополитан, – возразила Кэнди.

– Ха, – с тоном превосходства улыбнулся Дафф, – можешь поверить мне на слово, главный забег сегодня выиграет Пассат, и, когда твоя Плясунья доплетется до финиша, он будет отдыхать в стойле.

– Темно-бордовый с золотом, как у наших жокеев, – задумчиво бормотал Шон. – Как раз в тон его черной коже… еще тюрбан, пожалуй… и страусовое перо.

– Что ты там все бормочешь, черт тебя побери? – недовольно спросил Дафф.

– Да вот все думаю про ливрею для Мбежане.

На специально отведенной площадке они вышли из кареты и проследовали на трибуну для членов клуба; Кэнди плыла между двумя кавалерами и смотрелась очень привлекательно.

– Да-а, Дафф, сегодня мы с тобой сопровождаем, пожалуй, самую красивую здесь женщину.

– Спасибо, – заулыбалась Кэнди.

– Именно поэтому ты глаз не сводишь с ее декольте?

– Животное, что за грязная мысль! – оскорбленно парировал Шон.

– Не спорь с ним, – поддразнивала Кэнди. – Мне только лестно слышать это. Смотри сколько хочешь.

Они прошли сквозь скопление пестро разодетых женщин и туго затянутых в костюмы мужчин. Со всех сторон раздавались приветствия.

– Доброе утро, мистер Кортни. – Слово «мистер» прозвучало с особенным нажимом. – Как ваш Пассат, готов к большому забегу?

– Поставьте на него свои штаны.

– Приветствую, Дафф, мои поздравления с помолвкой.

– Спасибо, Джок, теперь твоя очередь сделать решительный шаг.

Они были молоды, богаты и хороши собой, и весь мир восхищался ими. В душе у Шона царила радость: под руку его держит красивая женщина, а рядом шагает друг.

– Смотри, вон там Градски. Пошли подразним эту свинью, – предложил Дафф.

– За что ты его так не любишь? – тихо спросила Кэнди.

– Да ты только посмотри на него, и сама поймешь. Ты когда-нибудь видела что-нибудь более напыщенное, угрюмое и противное?

– Да оставь ты его в покое, Дафф, не надо портить нам день. Пойдем лучше к лошадям.

– Нет уж, пошли со мной!

Дафф потащил их туда, где возле ограждения бегового поля стояли Градски и Макс.

– Шалом, Норман, мир и тебе, Максимилиан.

Градски кивнул в ответ; Макс тоже что-то печально пробормотал – каждый раз, когда он моргал, длинные ресницы касались щек.

– Вижу, стоят двое, о чем-то весело болтают. Дай, думаю, подойду, послушаю, что говорят умные люди, может, сам ума наберусь. – Не получив ответа, Дафф продолжал: – Видел вчера вечером, как бегает твоя новая кобылка по беговой дорожке, и говорю себе: вот оно что, наверняка у Нормана завелась новая подружка, вот он и купил для своей дамы сердца какую-то клячу. А тут мне говорят, что ты собираешься выставлять ее на бегах. Эх, Норман, жаль, что, прежде чем делать такую глупость, ты со мной не посоветовался. Порой ты бываешь такой импульсивный!

– Мистер Градски уверен, что Плясунья сегодня выступит очень неплохо, – пробормотал Макс.

– А я как раз хотел предложить тебе пари… правда, по натуре я человек добродушный, сердцем чувствую, что воспользоваться своим преимуществом было бы несправедливо.

Вокруг них уже собралась небольшая толпа, предвкушая забаву. Кэнди легонько тянула Даффа за локоть, пытаясь его увести.

– Я подумал, что пятьсот гиней для Нормана было бы в самый раз, – пожал плечами Дафф. – Ну ладно, забудем об этом.

Градски обеими руками с горячностью подал знак Максу.

– Мистер Градски предлагает тысячу, – тут же перевел Макс.

– Подумай, Норман, не будь столь безрассуден. – Дафф вздохнул. – Ну ладно, так и быть, пойду тебе навстречу.

И они пошли дальше, к павильону с буфетом.

– Даже для вас, двоих небожителей, – сказала Кэнди после некоторого молчания, – иметь таких врагов, как Градски, непозволительная роскошь. Мой вам совет: оставьте его в покое.

– У Даффа это любимое развлечение, – пояснил Шон, когда они расселись за столиком. – Официант! Бутылку «Поля Роже».

Пока заезды не начались, они спустились в загон. Служитель открыл им калитку, и они вошли на площадку, где по кругу бегали лошади. Их встретил какой-то карлик в коричневом с золотом шелковом одеянии; одной рукой придерживая кепи, в другой он смущенно вертел хлыст.

– Сегодня он молодцом, сэр. – Маленький человечек кивнул в сторону Пассата.

Спина жеребца была покрыта темной испариной, он грыз удила, изящно перебирая ногами. Потом фыркнул и в притворном ужасе закатил глаза.

– Смотрите, он так и рвется в драку, настрой самый боевой, сами видите, сэр.

– Я хочу, чтобы ты победил, Гарри, – сказал Дафф.

– И я тоже, сэр, уж я постараюсь.

– Если выиграешь, получишь тысячу гиней.

– Тысячу… – повторил жокей; у него, похоже, перехватило дыхание.

Дафф перевел взгляд туда, где Градски и Макс разговаривали со своим берейтором. Он поймал взгляд Градски, быстро перевел глаза на его рыжую кобылку и сочувственно покачал головой.

– Ради меня, Гарри, – тихо сказал он.

– Разобьюсь в лепешку, сэр!

Конюх подвел к ним рослого жеребца, и Шон подсадил жокея в седло:

– Удачи!

Гарри поправил кепи и подобрал поводья. Подмигнул Шону, улыбнулся, и его гномье лицо покрылось мелкими морщинками.

– Тысяча гиней! Какой еще удачи можно желать… вы же меня понимаете.

– Ну, пойдем, – сказал Дафф и взял Кэнди под руку. – Займем местечко у ограждения.

Они поскорее вывели ее из загона и направились к отведенному для членов клуба месту. Вдоль ограждения там уже собралась толпа, но все почтительно раздались в стороны, уступив им место, и в дальнейшем даже не толкались.

– Вы двое меня просто поражаете, – сказала Кэнди, задыхаясь от смеха. – Заключаете какое-то нелепое пари, а потом оговариваете его так, что даже в случае выигрыша ничего не получите.

– Для нас главное не деньги, а принцип, – заверил ее Дафф.

– Вчера вечером он столько же выиграл у меня в карты, – заметил Шон. – Если Пассат выиграет у кобылки, наградой ему будет угрюмая физиономия Градски – потеря тысячи гиней для того как удар по яйцам.

Мимо шеренгами проходили лошади. Скакуны выступали, гордо подняв голову, а рядом с ними, держа их под уздцы, шагали грумы, которые затем отпустили животных, и лошади легким галопом поскакали обратно. Они приплясывали и вздергивали голову, ярко лоснясь на солнце, как и яркий шелк сидящих у них на спине жокеев, и наконец удалились за поворот беговой дорожки.

По толпе прошел возбужденный шум, перекрываемый голосом букмекера:

– Вторая стойка двадцать к одному! Плясунья по пяти! Пассат один к одному!

Дафф заулыбался, показав зубы:

– Вот так, правильно, скажи им всем, кто есть кто.

Кэнди возбужденно крутила перчатки и снизу вверх заглядывала в лицо Шону:

– Ты у нас самый высокий – видишь, что происходит?

– Уже построились, выравниваются. Кажется, сейчас будет старт, – рассказывал Шон, не отводя от глаз бинокля. – Да, вот пошли!

– А дальше, дальше что! – требовала Кэнди, колотя Шона кулачком по плечу.

– Так, вижу впереди Гарри… Дафф, ты видишь кобылу?

– Что-то зеленое мелькнуло в общей куче… да, вижу, вот она, шестая или седьмая.

– А кто рядом с Пассатом?

– Меринок Гамильтона… о нем не беспокойся, до поворота он не дотянет.

Группа несущихся лошадей, головы которых размеренно, как молоты, ходили вверх и вниз, приближалась, оставляя позади бледное облако тонкой пыли в обрамлении загородки, а за ней – белые шахтные отвалы. Словно темные бусины на нитке, одна за другой лошади прошли поворот и вырвались на прямую.

– Пассат все еще там… кажется, выходит вперед… так, с меринком все кончено… а вот кобылки что-то нигде не видно.

– Вот она! Видишь, Дафф, сбоку, в стороне. Кстати, неплохо идет.

– Ну давай, милый, давай! – шептал Дафф. – Покажи, на что ты способен.

– Она вырвалась вперед… она догоняет, Дафф, быстро догоняет! – проговорил Шон.

– Давай же, Пассат, жми! – почти умоляющим тоном шептал Дафф. – Не подпускай ее, мальчик мой…

До слуха уже доносился топот копыт, словно отдаленный, но быстро нарастающий морской прибой.

Уже различались цвета одежды всадников: изумрудно-зеленый на рыжей кобылке и темно-коричневый с золотом на гнедом жеребце.

– Пассат, Пассат, давай, давай! – пронзительно закричала Кэнди.

Она подпрыгивала от нетерпения, шляпа то и дело съезжала ей на нос, и Кэнди раздраженно отбросила ее на спину. Волосы рассыпались по плечам.

– Дафф, она его догоняет!

– Хлыста ему, Гарри, хлыста, ради всего святого, хлыста!

Грохот копыт нарастал, теперь он казался раскатами грома – и промчался мимо. Ноздря кобылы достигла сапога Гарри; кобылка медленно, но верно продвигалась вперед и вот уже поравнялась с колыхающимся плечом Пассата.

– Хлыста ему, будь ты проклят! – вопил Дафф. – Дай ему хлыста!

Тут с быстротой атакующей мамбы мелькнула правая рука Гарри: щелчок, щелчок! Несмотря на гул толпы и грохот копыт, слышно было, как щелкает хлыст, и от жалящих его ударов жеребец рванул вперед.

Обе лошади пересекли финишную прямую, словно в одной упряжке.

– И кто же победил? – с болью в голосе спросила Кэнди.

– Не видел, черт его дери, – ответил Дафф.

– И я тоже, – сказал Шон, достал из кармана носовой платок и вытер лоб. – Нет, сердце мое не выдержит, как сказал бы Франсуа. Держи сигару, Дафф.

– Спасибо, самое время закурить.

Вся толпа повернулась к стенду над судейской будкой, и наступила напряженная тишина.

– И чего это они всегда так долго думают, неужели так сложно решить? – пожаловалась Кэнди. – Я так расстроилась… еще минута – и просто не выдержу, мне срочно нужно в туалет.

– Вывешивают! – крикнул Шон.

– Кто победил? – Кэнди подпрыгивала, стараясь увидеть результат через головы стоящих, но вдруг резко перестала – лицо ее было тревожно.

– Номер шестнадцать! – заорали Дафф с Шоном громовыми голосами. – Пассат!

Шон двинул Даффа кулаком по корпусу, Дафф согнулся пополам и головой сломал сигару Шона пополам. Потом они с двух сторон подхватили Кэнди и прижали к себе. Она сдержанно взвизгнула и едва отбилась.

– Прошу прощения, – пискнула она и убежала.

– Так, надо срочно выпить, я угощаю, – сказал Шон, прикуривая изуродованный обломок сигары.

– Нет, угощаю я, теперь моя очередь, я настаиваю.

Дафф взял его под руку, и с довольными улыбками они направились к буфету. Там за одним из столиков уже сидел Градски, и с ним Макс. Дафф зашел Градски за спину, одной рукой поднял с его головы цилиндр, а другой взъерошил жалкие остатки его волос:

– Ничего страшного, Норман, не все же тебе одному выигрывать.

Градски медленно повернулся, забрал у него шляпу, пригладил волосы, и глаза его налились желтым светом.

– Он собирается что-то сказать, – взволнованно прошептал Дафф.

– Я с вами согласен, мистер Чарливуд, все время выигрывать нельзя, – сказал Норман Градски. Он проговорил это отчетливо, без запинки, разве что слегка спотыкаясь на звуке «в», – этот звук всегда представлял для него трудность. Потом поднялся и, водрузив шляпу на голову, вышел.

– Чек я пришлю вам в контору в понедельник утром, – тихо сказал Макс, не отрывая взгляда от крышки стола. Потом встал и последовал за Градски.

20

Шон вышел из ванной комнаты с всклокоченной бородой и с полотенцем на чреслах.

Удалый герцог Йоркский,

У него была тьма солдат.

Он построил всех и повел на холм —

И снова повел их назад.

Напевая старинную песенку, он налил из хрустальной бутылочки на ладонь лавровишневой воды и принялся втирать ее в голову. Дафф, сидя в кресле с позолотой, наблюдал за процессом. Шон тщательно причесался и улыбнулся своему отражению в зеркале.

– Красавец, – сделал он комплимент отражению.

– Толстеешь, – проворчал Дафф.

– Да это же мышцы, – обиделся Шон.

– И задница как у бегемота.

Шон снял полотенце, повернулся к зеркалу задом и стал разглядывать себя через плечо.

– Да ты сюда гвоздь молотом не загонишь, – возразил он.

– Молчал бы уж лучше, – простонал Дафф. – Твой юмор по утрам, как свинина на завтрак, трудно переваривается.

Шон достал из комода шелковую рубашку, помахал ею перед собой, как тореадор мулетой, и с победным видом накинул на себя.

– Оле! – иронически усмехнулся Дафф.

Шон надел штаны и сел обуваться.

– Что-то ты сегодня не в духе, – сказал он.

– Только что на меня обрушился ураган эмоций, едва спасся!

– А в чем дело?

– Кэнди хочет венчаться в церкви.

– Это плохо?

– Ничего хорошего.

– Почему?

– Ты что, забыл?

– А-а-а… у тебя есть жена.

– Вот именно, жена.

– Ты говорил про нее Кэнди?

– Боже мой, конечно нет, – с ужасом на лице ответил Дафф.

– Да, проблема. А что скажешь про мужа Кэнди? Разве это не ставит вас в равное положение?

– Нет, не ставит, он давно на небесах.

– Так это ж очень удобно. Кто-нибудь еще знает, что ты женат?

Дафф покачал головой.

– А Франсуа?

– Нет, я ему не говорил.

– Тогда в чем проблема? Тащи ее в церковь и женись на здоровье.

Но Дафф был явно встревожен:

– Пойми, я не против жениться вторым браком в магистрате – подумаешь, обману пару пожилых голландских чиновников, но идти с ней в церковь… – Дафф покачал головой.

– Да об этом знать буду только я один, – сказал Шон.

– Да, ты… а еще Он. – Дафф поднял глаза кверху.

– Дафф… – заулыбался Шон, – Дафф, мальчик мой, неужели у тебя есть моральные принципы? Совесть проснулась? Это же поразительно!

Дафф смущенно поежился.

– Постой, дай мне подумать. – Шон театрально приложил руку ко лбу. – Кажется, я понял, что надо делать. Да-да, именно так.

– Ну-ну, не томи, выкладывай. – Дафф подался на стуле вперед.

– Пойди к Кэнди и скажи, что ты все устроил. Что ты не только готов венчаться с ней в церкви, но даже собираешься построить собственную.

– Чудесно, – саркастически пробормотал Дафф, – прекрасный способ избавиться от моих затруднений.

– Дай закончить, – сказал Шон и принялся укладывать сигары в серебряный портсигар. – И еще скажи ей, что ты бы хотел совершить и гражданский обряд тоже, – я думаю, так всегда делают члены королевской семьи. Об этом, кстати, ей тоже скажи – она сразу растает.

– И все-таки я тебя не совсем понимаю.

– Потом ты строишь в нашем саду собственную часовню, мы находим чудака с внешностью посолидней, наряжаем его в попа, учим, что надо говорить. И Кэнди счастлива. Сразу после венчания священник садится в дилижанс и отчаливает в Кейптаун. Ты ведешь Кэнди в магистрат – и тоже счастлив.

Дафф ошеломленно смотрел на него несколько секунд, потом лицо его само собой расплылось в огромную, до ушей, улыбку.

– Ты гений, чистый гений, тебя мне сам Бог послал!

Шон застегнул пуговицы жилетки.

– Пустяки, – сказал он. – А теперь прошу извинить, меня ждет работа. Кому-то надо ведь зарабатывать, чтобы другой мог удовлетворять свои дикие фантазии.

Шон надел пальто, взял трость и помахал ею. С золотым набалдашником она весила не меньше ружья ручной работы. Шелк рубашки, касающийся тела, ореол ароматов лавровишневой воды вокруг головы – как приятно все это чувствовать, как поднимает настроение!

Он сошел по лестнице. Во дворе гостиницы уже ждала карета с Мбежане на козлах. Слегка наклонившись под весом Шона, обитая мягкой кожей карета приняла его в свои объятия. Он закурил свою первую сегодня сигару, и Мбежане улыбнулся:

– Я тебя вижу, нкози.

– Я тебя тоже вижу, Мбежане… кстати, что это за шишка у тебя на щеке?

– Нкози, я просто немножко выпил, иначе эта обезьяна Басуто и не притронулся бы ко мне своей дубинкой.

Мбежане мягко выкатил карету на улицу.

– А за что подрались?

Мбежане пожал плечами:

– Разве мужчине нужен повод подраться?

– Уж это как водится.

– Насколько я помню, там, кажется, была какая-то женщина.

– И это понятно. Так кто победил?

– У этого парня немножко пошла кровь, и друзья его увели. А когда я уходил, женщина во сне улыбалась.

Шон рассмеялся, глядя на бугристую, похожую на холмистую равнину спину Мбежане. Нет, так дальше продолжаться не может. Он надеялся, что секретарь не забыл поговорить с портным.

Карета остановилась перед конторой. Один из клерков сбежал вниз по ступенькам веранды и открыл дверцу:

– Доброе утро, мистер Кортни.

Шон поднялся по лестнице: клерк бежал впереди, как охотничья собака.

– Доброе утро, мистер Кортни, – встретил его дружный хор голосов за письменными столами главного офиса.

Шон помахал им тростью и прошел в свой кабинет. Над камином здесь висел и хитро ему улыбался его собственный портрет. Шон подмигнул ему.

– Что у нас сегодня утром, Джонсон?

– Вот платежные требования, сэр, платежные чеки, сэр, отчеты инженеров о ходе разработок, сэр, и…

Джонсон был маленький человечек с жирными волосами, в засаленном на вид пиджачке, и с каждым своим обращением «сэр» он совершал легкий слащавый поклон. Но работал он исправно, и за это Шон держал его, хотя это вовсе не означало, что Джонсон ему нравится.

– У вас что, Джонсон, живот болит?

– Нет, сэр.

– Тогда, ради бога, держитесь прямо.

Джонсон встал навытяжку, руки по швам.

– А теперь давайте все по порядку.

Шон сел на свое место. В эти часы его рабочего дня обычно попадались самые занудные дела. Он терпеть не мог канцелярской работы, поэтому приступил к ней с мрачной сосредоточенностью: время от времени проверял длинные ряды цифр, пытаясь связать имена с лицами, выводил знак вопроса в казавшихся чрезмерными платежных требованиях. Наконец, поставив подпись между аккуратными карандашными крестиками Джонсона, швырнул ручку на стол:

– Что еще?

– В двенадцать тридцать встреча с мистером Максвеллом из банка, сэр.

– Еще?

– В час – доверенное лицо компании «Братья Брук», сразу после этого – мистер Мак-Дугал, сэр, а потом вас ждут на шахте «Глубинные горизонты Кэнди», сэр.

– Спасибо, Джонсон. Утром я, как обычно, на бирже, если, конечно, не случится ничего сверхъестественного.

– Хорошо, мистер Кортни. Простите, еще кое-что, сэр. – Джонсон указал на лежащий на диване сверток из коричневой бумаги. – Прислали от вашего портного, сэр.

– А-а-а! – улыбнулся Шон. – Пошли-ка сюда моего слугу.

Он подошел к дивану, раскрыл сверток. Через несколько минут явился Мбежане и встал в дверях:

– Нкози?

– Мбежане, вот твоя новая форма. – Шон указал на разложенную на диване одежду.

Взгляд Мбежане на секунду остановился на золотом с коричневым щегольском наряде, и глаза его сразу потухли.

– Надевай! Давай-давай, посмотрим, как он на тебе.

Мбежане подошел к дивану и взял камзол:

– Это что, мне, что ли?

– Ну да, надевай.

Мбежане помялся, потом ослабил пояс своего наряда и сбросил его на пол. Шон нетерпеливо ждал, пока он застегнет все пуговицы на панталонах и камзоле, потом обошел вокруг, критически разглядывая зулуса.

– А что, очень даже неплохо, – пробормотал он, а потом продолжил на зулусском: – Красиво, как считаешь?

Мбежане повел плечами. Ощущение ткани на теле было ему неприятным и чуждым, но он ничего не сказал.

– Ну что, Мбежане, нравится?

– Когда я был маленький, отец однажды взял меня с собой на ярмарку в Порт-Наталь продавать скот. А там по городу ходил один человек с обезьянкой на стуле, эта обезьянка плясала, люди смеялись и бросали деньги. Так вот обезьянка была одета в точно такой же костюмчик. Знаешь, нкози, не думаю я, что эта обезьянка была очень счастлива.

Улыбка сразу исчезла с лица Шона.

– Тебе больше нравятся эти твои шкурки?

– На мне одежда зулусского воина.

Лицо Мбежане по-прежнему оставалось бесстрастным. Шон открыл было рот, чтобы что-нибудь возразить, поспорить, но неожиданно для себя разозлился.

– Ты будешь носить эту форму! – закричал он. – Будешь носить все, что я тебе скажу, и носить с улыбочкой, ты меня слышишь?

– Нкози, я тебя слышу.

Мбежане подобрал с пола юбочку из леопардовых хвостов и вышел из кабинета. Когда Шон спустился к коляске, Мбежане сидел на козлах в своей новой ливрее. Всю дорогу до биржи он держал спину прямо, видимо в знак протеста, и оба не обменялись ни словом. Входя внутрь здания, Шон свирепо посмотрел на швейцара, в течение утра выпил четыре порции виски, а в полдень снова поехал обратно в контору, хмуро уставясь на все еще протестующую спину Мбежане. В конторе он наорал на Джонсона, обругал управляющего банком, выгнал из кабинета представителя компании «Братья Брук» и на «Глубинные горизонты Кэнди» явился злой как черт. Мбежане продолжал молчать, словно воды в рот набрал, и Шон не имел возможности возобновить разговор без ущерба для своей гордости. Он как вихрь ворвался в новое административное здание шахты, чем вызвал у сотрудников оторопь.

– Где мистер дю Туа? – заорал он.

– Отправился в штольню номер три, мистер Кортни.

– Какого черта он там забыл? Он должен был ждать меня здесь!

– Он не ждал вас так рано, сэр.

– Ну что стоите, несите мне спецодежду и каску!

Шон нахлобучил на голову железную каску, натянул резиновые сапоги и двинулся в штольню номер три. Клеть плавно опустила его под землю на глубину пятьсот футов, и на десятом уровне он вышел.

– Где мистер дю Туа? – потребовал он ответа у начальника смены, стоящего у подъемника.

– В забое, сэр.

Резиновые сапоги громко хлюпали по грязи и рытвинам. Карбидная лампа тускло освещала неровные каменные стены. Шон почувствовал, что вспотел. Двое туземцев, толкающих вагонетку по рельсам навстречу, заставили его прижаться к стене. Ожидая, когда они проедут, он попытался нащупать под робой портсигар. Вытащил, но тот выскользнул и упал в грязь. Вагонетка была уже далеко, и за портсигаром пришлось нагибаться самому. Он нагнулся, ухо его оказалось в дюйме от стенки, и злость как рукой сняло: он с изумлением прислушался. Скала как будто поскрипывала. Он приложил к стенке ухо и уловил странный звук, будто кто-то скрипит зубами. Он еще немного послушал, пытаясь понять причину. Нет, это не эхо скрежета лопат или буров, не звуки сочащейся воды. Он прошел по штольне еще ярдов тридцать и снова послушал. Здесь скрипело уже не так громко, но теперь тихий скрежет подчеркивался нечастыми металлическими щелчками, словно где-то ломалось лезвие ножа. Странно, очень странно, ничего подобного он еще ни разу не слышал.

Шон продолжал шагать по штольне, дурное настроение куда-то исчезло, теперь он был озабочен новой проблемой.

Франсуа он встретил на пути к забою.

– Здравствуйте, мистер Кортни.

Кстати сказать, Шон давно уже отказался от попыток убедить Франсуа не обращаться к нему столь официально.

– Gott, простите, я не смог с вами встретиться. Думал, раньше трех вас не будет.

– Все в порядке, Франсуа. Как дела?

– Да вот ревматизм замучил, мистер Кортни, а так ничего, трудимся помаленьку. А как мистер Чарливуд?

– Хорошо, спасибо, – ответил Шон и, не в силах более сдерживать любопытства, продолжил: – А скажите мне, Франц, вот что… только что я приложил ухо к стенке штольни и услышал странный шум… никак не могу понять, что это было.

– А какого рода шум, на что похоже?

– Какой-то скрежет, что ли, ну как… что-то вроде… – Шон никак не мог подобрать слово, – будто кто-то трет два стекла одно о другое.

Франсуа вытаращил глаза, лицо его посерело, он схватил Шона за руку:

– Где?

– Да вон там, в штольне, где я проходил.

Франсуа задохнулся, пытаясь что-то сказать и отчаянно дергая Шона за руку.

– Обвал! – прохрипел он. – Черт возьми, это обвал!

Он рванулся было бежать, но Шон схватил его. Тот задергался, пытаясь вырваться.

– Франсуа, сколько человек в забое?

– Обвал! – Теперь голос Франсуа истерически дрожал, переходя в визг. – Обвал!..

Он вырвался и помчался прочь к подъемнику, во все стороны брызгая грязью. Страх его был столь заразителен, что Шон тоже пробежал десяток шагов вслед за ним, но быстро взял себя в руки и остановился. Несколько драгоценных секунд он потерял, не зная, что делать: поддаться ли страху, который железной рукой сжимал сердце, броситься вслед Франсуа и выжить – или бежать обратно и либо спасти оставшихся в забое, либо погибнуть вместе с ними. Но потом страх вытеснило другое чувство, такое же липкое и холодное, называемое стыдом. И вот именно стыд заставил его бежать к забою.

Там работали пятеро черных и белых людей, голых по пояс, с лоснящимися от пота телами. Он выкрикнул им то же слово, и они отреагировали так, как и всякий купальщик, когда слышит слово «акула». Сначала охватывает парализующий ужас, и почти в то же мгновение – смятение и паника. Громко топая сапогами, они побежали по штольне. Шон бежал вместе с ними. Грязь засасывала тяжелые сапоги, а ноги его от праздной жизни теперь ослабели, он отвык ими пользоваться, повсюду разъезжая в коляске. Один за другим рабочие обгоняли его.

«Подождите, – хотелось крикнуть Шону, – подождите меня!» Он поскользнулся в грязи и, падая, больно оцарапал плечо о грубую стену. Снова кое-как поднялся; грязь залепила ему бороду, кровь стучала в ушах. Он остался совсем один и на ощупь, спотыкаясь, побрел по туннелю.

Вдруг раздался оглушительный, словно винтовочный, выстрел – треск одного из подпирающих свод бревен: под давлением движущейся скалы оно сломалось, и Шона окутало облако пыли. Он продолжал ковылять вперед, а земля вокруг что-то говорила ему, стонала и жаловалась, сопровождая все это короткими приглушенными воплями. К этим звукам присоединили свой голос подпирающие свод балки: они трещали и лопались; и проседала скала над его головой, медленно, как занавес в театре. Туннель наполнился пылью, заглушающей свет его лампы и забившей ему горло и легкие. Он понял, что все, конец, что он не успеет, но продолжал бежать, несмотря на то что вокруг уже падали оторвавшиеся от свода камни. Один осколок ударил его по каске с такой силой, что он чуть не упал. Ничего не видя в плотной крутящейся пелене пыли, он на всем бегу врезался в кем-то брошенную и перекрывшую туннель тележку и растянулся на ее железном остове, больно ударившись об него бедрами.

«Все, мне крышка», – подумал Шон, но инстинкт заставил его подняться. Он попытался обойти тележку и продолжить бегство. Туннель впереди с грохотом обрушился. Шон упал на колени и, извиваясь всем телом, полез между железными колесами тележки, и в это мгновение потолок над ним тоже обрушился. Грохот, казалось, никогда не кончится. Но скоро все затихло. Остались только шуршание и скрип оседающей скалы – лишь они нарушали полную тишину.

Лампу он где-то потерял, и темнота давила на него почти с такой же силой, как и скала на его крохотное убежище. Воздух был плотным от пыли, Шон принялся кашлять и никак не мог откашляться; наконец заболела грудь и во рту появился вкус крови. От тесноты он с трудом мог пошевелиться; пространство до основания тележки составляло не более шести дюймов, но он ухитрился расстегнуть пуговицы на груди робы и оторвать от рубашки длинный кусок ткани. Из него он соорудил некое подобие хирургической маски, закрывающей нос и рот. Дышать сразу стало легче. Пыль постепенно осела. Кашлять он стал реже, потом кашель совсем прошел. «Удивительно, – думал Шон, – как это я еще жив».

Он осторожно стал выяснять свое положение. Попытался вытянуть ноги, и подошвы его уперлись в камень. Ощупал пространство руками: шесть дюймов над головой и что-то около двенадцати с каждой стороны. Под ним теплая грязь, вокруг железо и камень. Шон снял каску и подсунул под голову, как подушку. Он лежит в железном гробу, погребенный на глубине пятьсот футов под землей.

Ему стало страшно.

«Так, займи чем-нибудь ум, думай о чем-нибудь, все равно о чем, только не об этой каменной могиле. Думай хотя бы о своих доходах», – приказал он себе.

Он стал шарить по карманам, что в тесном пространстве давалось ему с большим трудом.

– Ага, серебряный портсигарчик, а в нем две сигары.

Шон положил его рядом.

– Коробка спичек… подмокли.

Он положил спички на крышку портсигара.

– Карманные часы. Носовой платок из ирландского льна, с монограммой. Гребешок черепаховый; о человеке судят по тому, как он выглядит.

Шон стал расчесывать бороду, но тут же заметил, что теперь заняты у него только руки, а ум бездельничает. Он положил гребешок рядом со спичками.

– Двадцать пять фунтов в золотых соверенах.

Он тщательно их пересчитал:

– Действительно, двадцать пять. Надо будет заказать хорошего шампанского.

Пыль в горле и во рту мешала говорить.

– И малайскую девушку в Оперном театре, – торопливо продолжил он. – Впрочем, нет, не будем мелочиться… десять девушек. Будут для меня танцевать, а я – смотреть и отдыхать. А чтобы веселей плясали, пообещаю каждой соверен.

Он продолжил поиски, но больше ничего не нашел.

– Резиновые сапоги, носки, штаны – хорошо, кстати, скроены; рубаха… боюсь, изорвана; комбинезон, железная каска… кажется, все.

Имущество аккуратно разложено рядом, убежище внимательно изучено. Нечего делать, надо начинать о чем-то думать. Сначала он подумал, что ему хочется пить. Грязь, в которой он лежит, слишком густая, воды из нее не добудешь. Он попробовал выдавить немного сквозь ткань рубахи – ничего не вышло. Потом он стал думать про воздух. Воздух довольно свежий, значит проникает сюда через щели в неплотно лежащих камнях, и поэтому он еще живой.

Живой… ну да, живой и умрет от жажды. Умрет, свернувшись в клубочек, как зародыш в темном и теплом материнском чреве. Он снова засмеялся и тут же испугался – уж не истерика ли это, – сунул кулак в рот, чтобы ее прекратить, и больно закусил костяшки пальцев.

Движение породы прекратилось, наступила полная тишина.

– Долго ли это продлится? Скажите-ка, доктор. Сколько мне еще осталось?

– Ну что вам сказать? Сейчас вы потеете. Значит, организм довольно быстро обезвоживается. Я бы сказал, дня четыре. – Шон стал разговаривать сам с собой.

– А голод, доктор? Что вы об этом думаете?

– О нет, об этом не беспокойтесь. Голодать, конечно, будете, но умрете от жажды.

– А тиф или как его… брюшной тиф… впрочем, разницы я не вижу. Мне это не грозит, а, доктор?

– Вот если бы здесь с вами были трупы, шансы оказались бы неплохие, а так… Вы же тут один, понимаете?

– А как вы считаете, доктор, я сойду с ума? Не сразу, конечно, но, скажем, через пару дней, а?

– Да, с ума вы сойдете.

– Я еще никогда не был сумасшедшим, – во всяком случае, мне об этом ничего не известно, но мне кажется, лучше всего было бы сойти с ума прямо сейчас, как вы думаете?

– Если вы считаете, что вам от этого станет легче… как вам сказать… я не знаю.

– А-а-а… что-то вы темните, но я вас понимаю. Хотите сказать про видения, которые будут мучить безумца? Хотите сказать, что они будут ярче самой реальности? Хотите сказать, что умереть безумцем хуже, чем умереть от жажды? Но я ведь могу победить безумие. Эта тележка может согнуться под тяжестью… сколько там тонн камня давит на нее сверху? Несколько тысяч? Вы знаете, доктор, а это довольно умно; как представитель науки вы должны это оценить. Мать-земля была спасена, но, увы, ребенок родился мертвым, роды были очень тяжелые.

Шон проговорил все это вслух и теперь чувствовал себя довольно глупо. Он подобрал осколок камня и постучал по тележке:

– А что, кажется, довольно прочная. Честное слово, и звук очень даже приятный.

Он постучал по металлу сильнее: раз-два-три… раз-два-три… – потом отбросил камень. И тут он услышал, как его удары повторяются, тихие, словно эхо, далекие, словно звезды. Тело его сразу одеревенело, потом задрожало от возбуждения. Он снова схватил камень. Еще три удара – и три удара в ответ вернулись к нему.

– Меня услышали, Господи милостивый, меня услышали! – Он засмеялся, задыхаясь от смеха. – О всемилостивая мать-земля, не напрягайся, прошу тебя, только не надо тужиться. Наберись терпения. Подожди несколько дней, тебе сделают кесарево сечение и вынут ребенка из твоего чрева.

Мбежане подождал, пока Шон не исчез из виду в штольне номер три, и только потом снял свой новый камзол. Аккуратно сложил его и поместил рядом с собой на козлах. Немного посидел, наслаждаясь солнышком, ласкающим его кожу, потом слез с коляски и подошел к лошадям. По очереди распряг, подвел к корыту с водой, а когда животные напились, снова запряг, но на этот раз посвободней. Взял свои дротики и пошел на полянку с невысокой травой рядом со зданием администрации. Сел на травку и принялся править наконечники копий, тихонько напевая в такт движению оселка. Наконец проверил заточку опытным в этом деле большим пальцем, что-то проворчал, сбрил несколько волосков с предплечья, улыбнулся с довольным видом и положил копья рядом с собой на траву. Лег на спину и на жарком солнышке задремал.

Его разбудили громкие крики. Он сел и машинально проверил, высоко ли солнце. Проспал час или, может, чуть больше. Кричал Дафф, а Франсуа, с ног до головы заляпанный грязью, испуганно ему отвечал. Стояли они перед зданием администрации. Лошадь Даффа была мокрой от пота. Мбежане встал, подошел к ним и стал внимательно слушать, стараясь понять их обмен отрывистыми фразами. Говорили они слишком быстро, но он сразу понял: случилось что-то очень нехорошее.

– На десятом уровне завалило почти до самого подъемника, – говорил Франсуа.

– Ты его бросил там одного! – кричал на него Дафф.

– Я думал, он побежит за мной, а он побежал обратно…

– За каким чертом… почему побежал обратно?

– Чтобы позвать остальных…

– Вы начали очищать штольню?

– Нет, я ждал вас.

– Черт… ты что, идиот? Придурок, черт бы тебя побрал, он же может быть там еще живой… тут каждая минута дорога!

– Но у него нет ни единого шанса, мистер Чарливуд, он наверняка погиб.

– Заткнись, скотина!

Дафф бегом бросился в сторону шахты. Под высокой стальной конструкцией шахтного копра уже собралась толпа, и тут Мбежане как громом поразило: речь-то ведь шла о Шоне. Он догнал Даффа раньше, чем тот успел добежать до шахты:

– Вы говорили про нкози?

– Да.

– Что случилось?

– На него упал камень.

Следом за Даффом Мбежане протолкался к клети. Оба молчали, пока клеть не достигла десятого горизонта. Они пошли по штольне, но совсем скоро достигли конца. Там уже были вооруженные железными ломами и лопатами люди – белые и цветные шахтеры, в том числе белый начальник смены; не зная, что делать, они ждали распоряжений. Мбежане пробился сквозь толпу к обвалу. Они с Даффом стояли рядом перед стеной из обломков скалы, закупорившей туннель, и молчали. Молчали долго, очень долго. Потом Дафф повернулся к начальнику смены:

– Вы были в забое?

– Да.

– Он вернулся за вами, так?

– Да.

– И вы оставили его там?

Начальник смены опустил голову.

– Я думал, что он бежит за нами, – промямлил он.

– Вы думали только о том, как спасти свою несчастную шкуру, – поправил его Дафф, – вы грязный трус, слизняк и скотина, вы…

Мбежане схватил Даффа за руку, и тот прекратил свою тираду. И тогда все услышали отчетливое «тук-тук-тук».

– Это он, это наверняка он, – прошептал Дафф, – он живой!

Он выхватил у одного из туземцев лом и постучал им о стену туннеля. Затаив дыхание, все ждали, и вдруг послышался ответ, громче и отчетливей, чем прежде. Мбежане взял из рук Даффа лом, всадил его в щель между камнями, поднажал, и мускулы на его спине вздулись. Лом согнулся, как пластилиновый. Зулус отбросил его в сторону и схватил камень голыми руками.

– Ты! – крикнул Дафф начальнику смены. – Срочно доставь сюда балки подпирать свод. Будем расчищать завал. Живо!

Он повернулся к туземцам:

– Разбирать завал – четыре человека, остальные – оттаскивать камни в сторону.

– Может, лучше динамитом? – спросил начальник смены.

– Чтобы еще раз обвалилось? Ты чем думаешь, идиот? Быстро за балками! Будешь наверху, найди мистера дю Туа. Скажи, чтобы срочно спускался сюда.

За четыре часа они очистили пятнадцать футов туннеля, большие куски скалы разбивали кувалдами, а рычагами ломов убирали их с дороги. Все тело Даффа болело от тяжелой работы, на ладонях образовались пузыри. Давно пора было отдохнуть. Медленно передвигая ноги, он побрел к шахте подъемника и там обнаружил одеяла и огромную кастрюлю супа:

– Откуда это?

– Из «Кэндис-отеля», сэр. Возле шахты уже собралось пол-Йоханнесбурга.

Дафф закутался в одеяло и похлебал супа.

– А где дю Туа?

– Я его не нашел, сэр.

Мбежане продолжал работать. Первая четверка туземцев пошла отдыхать, на их место заступила свежая. Мбежане работал впереди, время от времени давал указания, но нечасто, берег силы для атаки на камень. Дафф отдыхал примерно час, а когда вернулся, Мбежане был все еще там. Дафф смотрел, как зулус обеими руками обхватывает обломок скалы размером с бочонок пива и, широко расставив ноги, отрывает его от остальной кучи. За ним сверху обрушиваются отдельные камни, перемешанные с землей, по колени засыпая ноги Мбежане, и Дафф прыгает вперед, ему на помощь.

Еще два часа работы, и Даффу снова пришлось отдыхать. На этот раз он забрал Мбежане с собой, дал ему одеяло и заставил выпить хотя бы бульона. Они сидели рядышком, с одеялами на плечах, спиной прислонившись к стене туннеля.

К Даффу подошел начальник смены:

– Сэр, миссис Раутенбах просила передать вам это.

Он протянул небольшую бутылочку бренди.

– Поблагодари ее.

Дафф зубами вытащил пробку и сделал два глотка. На глазах у него выступили слезы. Он протянул бутылку Мбежане.

– Так не годится, – засомневался зулус.

– Пей, Мбежане.

Тот выпил, тщательно вытер горлышко бутылки об одеяло и отдал обратно. Дафф глотнул еще и снова протянул Мбежане, но тот покачал головой:

– Если немного – это сила, слишком много – слабость. А у нас сейчас много работы.

Дафф заткнул бутылку пробкой.

– Скоро мы до него дойдем? – спросил Мбежане.

– Еще день, может быть, два.

– Человек через два дня может умереть, – задумчиво сказал зулус.

– Только не он, у него тело как у быка, а характер как скала, – попытался успокоить его Дафф.

Мбежане улыбнулся, а Дафф продолжил, старательно подбирая слова на зулусском:

– Ты любишь его, Мбежане?

– Любовь – это женское слово.

Мбежане разглядывал свой большой палец: сорванный во время работы ноготь торчал, как надгробный камень. Зулус вцепился в него зубами, рванул и сплюнул его под ноги. Глядя на это, Дафф содрогнулся.

– Эти бабуины, если их не подгонять, работать не станут, – сказал Мбежане и встал. – Ты отдохнул?

– Да, – соврал Дафф, и они пошли разбирать завал дальше.

Шон лежал в грязи, примостив голову на твердой каске. Мрак казался таким же плотным, как и камни вокруг. Он попытался представить, где кончается мрак и начинается камень, это помогало ему хоть на время забыть о жажде. Он слышал удары кувалды по камню, грохот падающих камней, но ему казалось, что спасатели нисколько к нему не приближаются. Одна сторона тела одеревенела и болела, но перевернуться он не мог, всякий раз его колени упирались в тележку. Воздух в этой маленькой пещере становился все более затхлым; у него сильно болела голова.

Он снова беспокойно пошевелился, и рука его наткнулась на стопку соверенов. Он ударил по ним, и золотые монеты рассыпались по грязи. Каждая из них олицетворяла приманку, благодаря которой он оказался здесь. Теперь он отдал бы все эти монеты и еще миллионы других, чтобы только ощутить ветер в бороде и солнце на своем лице.

Мрак облепил его со всех сторон, густой и липкий, как патока, – казалось, он заполнил ему ноздри, горло и глаза и душит его. Шон пошарил рукой и нащупал коробок спичек. Несколько секунд света, и он сожжет весь драгоценный кислород в этой пещере, и одно будет стоить другого… но коробок отсырел. Шон чиркал спичку за спичкой, однако влажные головки крошились, не высекая ни искорки.

Он выбросил коробок и смежил веки, чтобы только не видеть этого мрака. Перед закрытыми глазами поплыли яркие разноцветные пятна, они двигались, меняли расположение и вдруг слились в единую картину, и он увидел перед собой лицо Гаррика. Он уже давно не вспоминал своих родственников, не думал о них – еще бы, ведь ему было не до них, он снимал богатый урожай золота… а теперь вот нахлынули воспоминания. Да, многое он забыл, о многом перестал думать. Им овладела жажда власти и золота, и все остальное стало неважным, даже человеческая жизнь для него уже ничего не значила. А теперь вот он понял, насколько хрупка его жизнь, балансирующая сейчас на краю черной пропасти.

Удары кувалд снова прервали его мысли. По ту сторону завала, перегородившего туннель, работают люди, они хотят спасти его, разбирают предательски опасные груды осколков, а ведь в любую минуту земля снова может взбунтоваться. Значит, человек – гораздо большая ценность, чем этот злой металл, ради которого гибнут люди. Вот эти маленькие золотые кружочки самодовольно валяются рядом с ним в грязи, в то время как кто-то там пытается помочь ему остаться в живых…

Он стал думать о Гарри, который из-за его неосторожного обращения с ружьем стал калекой, а затем отцом незаконнорожденного ребенка, усыновив его; о своей мачехе Аде, которую он бросил, даже не попрощавшись. Вспомнил и Карла Локткампера, лежавшего в спальне с пистолетом в руке и с раздробленным черепом, а также других, безымянных, погибших или разорившихся из-за него.

Облизывая пересохшие губы, Шон слушал удары кувалд. Теперь сомнений не было: они продвигаются все ближе.

– Если выберусь, все у меня будет по-другому, клянусь, – проговорил он.

Из следующих тридцати шести часов Мбежане отдыхал всего четыре. Он худел на глазах, и Дафф прекрасно это видел. Это было сущее самоубийство. Дафф и сам измотался вконец, руками работать больше не мог и тогда взял на себя руководство бригадами, подпиравшими своды туннеля. К вечеру второго дня они очистили уже сотню футов штольни. Дафф измерил расстояние шагами и, дойдя до обвала, поговорил с Мбежане:

– Когда ты в последний раз с ним перестукивался?

Мбежане, с кувалдой в израненных руках, сделал шаг назад. Рукоятка кувалды была липкой от бурой крови.

– Час назад, и уже тогда казалось, что между нами не больше длины копья.

Дафф взял у другого туземца лом и постучал по камню. Ответ пришел немедленно.

– Он стучит по железу, – сказал Дафф. – Похоже, до него всего несколько футов. Мбежане, я привел твоим людям смену. Сам, если хочешь, оставайся, но только наблюдай за работой, тебе надо отдохнуть.

Вместо ответа Мбежане поднял кувалду и с силой ударил по глыбе камня. Она вся пошла трещинами. Двое туземцев выступили вперед и ломами стали расшатывать осколки. Образовалась дыра, и в ней виднелся угол железной тележки. Все, кто здесь был, в изумлении уставились на нее.

– Шон, Шон, ты меня слышишь? – закричал Дафф.

– Хватит болтать. Лучше поскорей вытащи меня отсюда.

Хриплый от жажды и пыли голос Шона звучал приглушенно под грудой камней.

– Он под тележкой!

– Это он!

– Нкози, с тобой все хорошо?

– Добрались наконец!

Эти восклицания долетели до слуха тех, кто работал в штольне позади, и весть достигла и ждущих своей очереди возле подъемника.

– Добрались… с ним все хорошо… нашли наконец!

Забыв об усталости, Дафф и Мбежане рванулись вперед. Они отодвинули последние несколько каменных обломков и, прижавшись плечами друг к другу, всмотрелись в полумрак под тележкой.

– Нкози, я тебя вижу.

– Я тебя тоже вижу, Мбежане, почему так долго не шел?

– Нкози, тут нам помешали несколько камешков.

Мбежане протянул руки под тележку, подхватил Шона под мышки и вытащил его наружу.

– Ну и местечко ты себе выбрал, дружок, черт тебя побери. Как самочувствие? – спросил Дафф.

– Дай водички попить, и совсем будет отлично.

– Воды! Быстро сюда воды! – крикнул Дафф.

Принесли в кружке воды. Шон хотел залпом проглотить всю сразу, но не получилось: он закашлялся, и вода пошла обратно через нос.

– Не торопись, дружок. Мало будет – еще дадим. – Дафф постучал его по спине.

Следующую кружку Шон пил уже медленно и, выпив ее до конца, едва отдышался.

– Отличная водичка, – сказал он.

– А теперь пошли, наверху тебя ждет врач.

Дафф накинул ему на плечи одеяло, Мбежане подхватил на руки.

– Поставь на место, черт тебя побери, – пошутил Шон, – ходить я еще не разучился.

Мбежане осторожно поставил его на ноги, но колени Шона подкосились, как у долго провалявшегося в постели больного, и он схватил Мбежане за руку. Тот снова подхватил его и понес к подъемнику. Они зашли в клеть и поехали вверх.

– Смотрите, луна! Как она светит! А звезды, боже мой, как же это красиво!

В голосе Шона слышалось неподдельное удивление. Он полной грудью вдохнул ночной воздух, но, видимо, воздух оказался слишком чист после долгого пребывания в пыли под землей, и Шон снова закашлялся.

У входа в шахту стояли люди. Как только Шон и сопровождающие вышли из клети, их окружила толпа.

– Ну как он?

– Как ты, Шон, все в порядке?

– Давайте в контору, там тебя ждет доктор Симмондс!

– Быстрей, Мбежане, здесь слишком холодно, – сказал Дафф.

Подняв Шона с обеих сторон, они поскорей понесли его к зданию администрации. В кабинете Франсуа уложили его на диван. Симмондс осмотрел пациента, заглянул в горло, пощупал пульс.

– У вас здесь есть закрытый экипаж? – спросил он.

– Да, – ответил Дафф.

– Так, значит… потеплей закутайте, отвезите домой и уложите в постель. Он надышался пыли, да еще воздух поганый, – в общем, есть серьезная опасность воспаления легких. Я поеду с вами и дам ему успокоительное.

– Да зачем оно мне, доктор? – улыбнулся ему Шон.

– Я лучше знаю, что для вас полезно, а что нет, мистер Кортни.

Доктор Симмондс был еще совсем молодой человек. Но уже успел стать популярным врачом богатых пациентов Йоханнесбурга и относился к этому очень серьезно.

– А теперь, если не возражаете, мы отвезем вас в гостиницу, – сказал он и стал собирать инструмент в свой чемоданчик.

– Вы – врач, ничего не поделаешь, – не стал спорить Шон, – но, перед тем как ехать, осмотрите, пожалуйста, руки моего слуги, мне на них смотреть страшно. Он их, похоже, стер до костей.

Доктор Симмондс спокойно продолжал собирать инструмент.

– Черных я не практикую, мистер Кортни, – сказал он, не поднимая головы. – Уверен, когда мы вернемся в город, вы для него найдете другого врача.

Шон медленно выпрямился, одеяло сползло с его плеч. Встав, он подошел к доктору Симмондсу, схватил его за горло и прижал к стене. Доктор носил усы, ухоженные, нафабренные, и Шон большим и указательным пальцем свободной руки взял его за ус и с силой выдернул – так обычно хозяйка ощипывает курицу. Доктор Симмондс заверещал.

– С этого момента, доктор, вы практикуете черных, – пояснил ему Шон.

Из верхнего кармана Симмондса он вынул носовой платок и промокнул им капельки крови над голой верхней губой врача.

– Ну будь же добрым малым, осмотри моего слугу.

21

Когда Шон на следующее утро проснулся, обе стрелки старинных стоячих часов в спальне указывали на циферблате цифру двенадцать. Кэнди уже раздвигала шторы, тут же стояли два официанта с наполненными снедью подносами.

– Доброе утро! Как себя чувствует наш герой?

Официанты поставили подносы и удалились, а Кэнди подошла к кровати.

Шон заморгал и протер глаза:

– В горле странное ощущение, будто я только что съел блюдо битого стекла.

– Это все пыль, – объяснила ему Кэнди и приложила ладонь ему ко лбу.

Рука Шона незаметно скользнула ей за спину, и он ее ущипнул. Кэнди взвизгнула и отскочила от кровати. Держась от него подальше, она потерла пострадавшее место и скорчила ему рожу:

– Да ты здоров как бык, симулянт!

– Отлично, тогда я встаю, – сказал Шон и откинул одеяло.

– Ни в коем случае! Пока тебя не осмотрит доктор, будешь лежать.

– Послушай, Кэнди, если эта скотина переступит порог этой комнаты, я ему врежу так, что все его зубы вылетят через задницу.

Чтобы скрыть улыбку, Кэнди отвернулась к подносам.

– Ну кто так разговаривает с дамами? Впрочем, не беспокойся, это не Симмондс.

– А где Дафф?

– Принимает ванну, потом придет с тобой завтракать.

– Подожду, а пока налей-ка мне чашечку кофе, будь умницей.

Она принесла ему кофе.

– Твой дикарь все утро ходит за мной хвостом, хочет тебя видеть. Я уж собиралась выставить у двери вооруженную охрану.

– Впусти его, Кэнди, – рассмеялся Шон.

Она пошла к двери и остановилась, положив руку на задвижку:

– Я очень рада, что ты снова с нами, Шон. И прошу тебя, не делай больше таких глупостей, хорошо?

– Обещаю, – ответил он.

Быстро вошел Мбежане и остановился у двери:

– Нкози, с тобой все хорошо?

Шон посмотрел на забинтованные, в пятнах йода руки Мбежане, перевел взгляд на коричневую с золотом ливрею, ничего не ответил. Потом перевернулся на спину, уставился в потолок:

– Я посылал за человеком, который мне служит, а вижу перед собой обезьянку на цепочке.

Мбежане стоял не шевелясь, лицо оставалось бесстрастным, только по глазам было видно, что слышать такое ему обидно.

– Пойди поищи моего слугу. Ты узнаешь его по одежде – это наряд зулусского воина.

Несколько секунд прошло, прежде чем живот Мбежане заколыхался от смеха, смех сотряс его плечи и растянул его губы. Он тихонько закрыл за собой дверь, прошла минута, и он снова явился, на этот раз в своей набедренной юбочке. Шон приветствовал его улыбкой:

– А-а-а! Я вижу тебя, Мбежане!

– И я тебя тоже вижу.

Он подошел к кровати, и они немного поговорили. В основном про обвал, но участие Мбежане в спасении Шона обошли стороной. Обоим казалось, что эти слова только повредят разговору. Может быть, они поговорят об этом когда-нибудь после, но только не сейчас.

– Завтра карета тебе понадобится? – спросил наконец Мбежане.

– Да. А теперь ступай. Поешь и выспись как следует.

Шон протянул руку и коснулся руки Мбежане. Совсем легонько, словно хотел попросить прощения, и Мбежане ушел.

Потом в шелковом халате явился Дафф. Они позавтракали яйцами, съели бифштекс, и Дафф послал вниз за бутылочкой вина, чтобы еще раз сполоснуть глотки от пыли.

– Говорят, Франсуа засел в «Светлых ангелах» – как выбрался из шахты, пьет, остановиться не может. Когда немного протрезвеет, пусть приходит в контору, заберет расчет.

Шон выпрямился:

– Ты что, собираешься его уволить?

– Нет, не уволить, а дать пинка под зад, чтобы он приземлился только в Кейптауне.

– За что, черт побери?

– За что? – отозвался Дафф. – За то, что сбежал, вот за что.

– Дафф, вспомни, он уже побывал раз в обвале в Кимберли.

– Ну да.

– Сломал обе ноги, ты же сам говорил.

– Да.

– Знаешь, что я тебе скажу? Если бы со мной такое случилось во второй раз, я бы тоже удрал.

Дафф молча разлил по бокалам вино.

– Пошли кого-нибудь в «Светлые ангелы», пусть скажут, что алкоголь вреден для печени, – это его протрезвит. И еще пусть скажут, что, если завтра утром его не будет на работе, мы урежем его жалованье, – сказал Шон.

– Не понял, – сказал Дафф, озадаченно глядя на Шона.

– Когда я лежал там, в этой дыре, у меня было время подумать. И вот я пришел к выводу, что, для того чтобы добраться до вершины, не обязательно идти по головам других.

– Вон оно что… понятно, – криво усмехнулся Дафф. – Рождество еще не настало, а ты уже решил творить добро. Что ж, можно начать и в августе. Тогда все в порядке. А то я уж стал тревожиться: может, тебя камнем по голове задело. Я, между прочим, тоже люблю творить добро.

– Дафф, я не хочу увольнять Франсуа.

– Хорошо, хорошо, он остается. Если хочешь, откроем здесь бесплатную столовую, а из Ксанаду сделаем дом престарелых.

– Пошел к черту. Я просто считаю, что увольнять Франсуа нет необходимости, вот и все.

– Да кто спорит? Я же с тобой согласился, разве нет? Я всегда глубоко уважал тех, кто верит в добро. Я творю его постоянно.

Дафф подвинул стул поближе к кровати.

– Совершенно случайно у меня в кармане оказалась колода карт, – сменил он тему и вынул из кармана халата карты. – Может, перекинемся?

Шон проиграл пятьдесят фунтов, и от разгрома его спас прибывший новый врач. Постучав его по груди, доктор покачал головой, поцокал языком, выписал рецепт и до завтра велел сохранять постельный режим. Он уже уходил, когда прибыли Джок и Тревор Хейнсы. Джок держал в руке букет цветов, который он, смущаясь, вручил Шону.

Потом комната стала наполняться народом по-настоящему: прибыли остальные с биржи. Кто-то притащил ящик шампанского, в одном углу затеяли игру в покер, в другом спорили о политике.

– Да кем он себя считает, этот Крюгер, Богом, что ли? Слышали, что он сказал в прошлый раз, когда мы ездили к нему по поводу получения права голоса? «Протестуйте на здоровье, у меня пушки, а у вас нет!»

– Три короля бьют – а у тебя карты на руках!

– …Подождем – увидим. К концу месяца «Консолидейтед Витс» будет бить уже тридцать шиллингов.

– …А налоги? На динамит еще на двадцать процентов!

– …В Оперном появилась новая штучка, Джок купил на нее билет на весь сезон, и никто ее еще не видел.

– Ну хватит, слышите, прекратите оба! Хотите подраться – шагайте на улицу, здесь у нас как-никак больной.

– Эта бутылка пустая, Дафф… открой-ка еще одну.

Шон проиграл Даффу еще сотню. Потом, уже после пяти, вошла Кэнди и ужаснулась:

– Вон отсюда, все до одного, пошли вон!

Комната опустела так же быстро, как и наполнилась. Кэнди стала собирать сигарные окурки и пустые бокалы.

– Вандалы! Прожгли дырку в ковре… а это что, ты только посмотри, на столе лужа шампанского!

Дафф прокашлялся и налил себе еще.

– Может, тебе уже хватит, Даффорд, ты так не считаешь?

Дафф поставил бокал.

– И не пора ли тебе пойти и переодеться к обеду?

Дафф неуверенно подмигнул Шону, но послушно встал и вышел.

Дафф и Кэнди вернулись в комнату Шона после ужина и выпили с ним ликера.

– А теперь спать, – скомандовала Кэнди и пошла задергивать шторы.

– Еще же совсем рано, – запротестовал Дафф, но все без толку: Кэнди решительно задула лампу.

Шон нисколько не устал, он весь день провалялся в постели, и сна сейчас не было ни в одном глазу. Он взял сигару, прикурил, прислушиваясь к уличному шуму за окном, и только после полуночи задремал.

Проснулся он с криком – его снова окружал мрак, одеяло закрыло голову, затрудняя дыхание. Шон отбросил его, встал с кровати и сделал несколько неверных шагов в темноте. Сейчас ему нужен был свежий воздух и свет. В темноте он наткнулся на плотную бархатную штору, и она облепила ему лицо. В попытке освободиться он толкнулся плечом в стеклянную двустворчатую дверь, ведущую на балкон, она распахнулась, и он вышел. Его окружил свежий, холодный воздух, а в небе сияла полная луна. Ощущение удушья прошло, нормальное дыхание восстановилось.

Вернувшись в комнату, Шон зажег лампу и прошел в пустую комнату Даффа. На прикроватном столике лежала книжка – «Двенадцатая ночь». Он взял ее и вернулся к себе. Пристроившись с книгой поближе к лампе, попытался читать, хотя не понимал и половины прочитанного. Но он продолжал чтение, пока не стало светать. Когда небо за распахнутыми дверьми балкона из черного сделалось серым, Шон отложил книжку. Встал, побрился и, одевшись, по черной лестнице спустился во двор гостиницы.

Мбежане он нашел на конюшне.

– Оседлай-ка мне серую.

– Куда это ты собрался, нкози?

– Дьявола убивать.

– Тогда я иду с тобой.

– Не надо, я вернусь до полудня.

Он направил лошадь к «Глубинным горизонтам». Подъехав к зданию администрации, привязал лошадку. В кабинетах было пусто, его встретил только один заспанный клерк:

– Доброе утро, мистер Кортни. Могу я вам чем-то помочь?

– Да. Принесите комбинезон и каску.

Шон направился к шахте номер три. За ночь почву прихватило морозцем, под ногами хрустело. Солнце едва показалось над хребтом Витватерсранд. Шон остановился у ангара подъемника и обратился к машинисту:

– Утренняя смена уже спустилась?

– Полчаса назад, сэр, – ответил машинист, явно удивленный тем, что видит перед собой хозяина. – Ночная смена закончила в пять часов.

– Хорошо. Опусти меня на четырнадцатый горизонт.

– С четырнадцатого все ушли, мистер Кортни, там сейчас никто не работает.

– Да, я знаю.

Шон направился к стволу шахты. Зажег карбидовую лампу и, пока ждал клеть подъемника, смотрел на долину. Воздух был чист, солнце висело низко, и предметы, выступающие резким рельефом, отбрасывали длинные тени. Уже много месяцев он не появлялся здесь в такое время и почти забыл, как выглядит раннее, свежее утро с его мягкими, нежными красками.

Наконец поднялась и остановилась перед ним клеть. Шон глубоко вздохнул и вошел в нее. Опустившись до четырнадцатого горизонта, он вышел и нажал кнопку, отправляя клеть обратно наверх. Теперь он остался глубоко в недрах земли один. Он пошел по туннелю, прислушиваясь к эху своих шагов.

Скоро Шон почувствовал, что вспотел, к тому же начала подергиваться щека. Дойдя до конца туннеля, он пристроил лампу на выступе скалы. Проверил в кармане, на месте ли спички, и задул лампу. Его снова окружила плотная, непроницаемая тьма.

Самыми неприятными были первые полчаса. Два раза он доставал спички и собирался зажечь лампу, но каждый раз усилием воли заставлял себя класть их обратно. От пота рубаха в подмышках намокла и холодила кожу; темнота, казалось, заполняет открытый рот так плотно, что было трудно дышать. Приходилось бороться за каждый вздох: он с усилием втягивал воздух в легкие, удерживал его там и выпускал обратно. Сначала он сознательно выверял каждый вдох и выдох, но потом медленно, постепенно разум подчинился ему, организм стал послушным.

Шон понял, что победил.

Он подождал еще минут десять – спокойно, умиротворенно посидел, прислонившись спиной к стенке туннеля, и дыхание его было легким и свободным. Потом снова зажег лампу.

Вернувшись к подъемнику и нажав кнопку вызова клети, Шон улыбался. А достигнув поверхности земли, вышел из клети и закурил сигару, щелчком отправив спичку в квадратное черное отверстие шахты.

– Вот и все, моя милая дырочка, – сказал он и зашагал к зданию администрации.

Ему неоткуда было знать, что шахта номер три «Глубинных горизонтов Кэнди» возьмет у него нечто не менее ценное, чем мужество, и уже навсегда. Но случится это еще через много лет.

22

К октябрю строительство Ксанаду было почти закончено. И в один прекрасный субботний день Шон, Дафф и Кэнди, как всегда, отправились туда.

– Подрядчик на полгода опаздывает – теперь он говорит, что закончит к Рождеству. У меня не хватило духу задать вопрос, к какому именно Рождеству, – заметил Шон.

– Это все из-за Кэнди с ее новыми идеями – пришлось много переделывать, – сказал Дафф. – Совсем замучила беднягу, у него в голове все перепуталось.

– Надо было с самого начала советоваться со мной, и ничего такого бы не было, – поставила их на место Кэнди.

Экипаж свернул и въехал в мраморные ворота. Они огляделись. Зеленели ровно подстриженные лужайки, а палисандровые деревца, выстроившиеся вдоль подъездной дорожки, подросли и уже достигали плеча.

– А что, мне кажется, название вполне подходит – садовник знает свое дело, – удовлетворенно проговорил Шон.

– Только не вздумай называть его садовником в лицо – устроит забастовку, а виноваты будем мы, – улыбаясь, сказал Дафф. – Он не садовник, а ученый-садовод.

– Если говорить о названиях, – вмешалась Кэнди, – не кажется ли вам, что «Ксанаду» звучит несколько как бы это сказать, странно, что ли?

– Нет, мне не кажется, – сказал Шон. – Это я его выбрал. И я думаю, это чертовски хорошее название.

– Звучит как-то не совсем благозвучно… почему бы не назвать Ясные Дубки?

– Во-первых, потому, что в округе на пятьдесят миль не найдешь ни одного дуба, а во-вторых, потому, что название уже есть: Ксанаду.

– Ну ладно, не сердись, я всего лишь предложила. Не хочешь – не надо.

Застройщик встретил их в конце подъездной дорожки и повел по дому. Экскурсия продолжалась около часа, потом они отпустили его и вышли в сад. Возле северной границы имения они нашли садовника с группой туземцев.

– Как дела, Жубер? – приветствовал его Дафф.

– Неплохо, мистер Чарливуд, но нужно еще время, сами знаете.

– Вы уже проделали неплохую работу, черт возьми.

– Приятно слышать от вас эти слова, сэр.

– А когда начнете выкладывать мой лабиринт?

Лицо садовника выразило удивление, он бросил быстрый взгляд на Кэнди, раскрыл рот, снова закрыл и еще раз посмотрел на Кэнди.

– О, я сказала Жуберу, чтобы насчет лабиринта он не волновался.

– Зачем? Я с детских лет мечтал о лабиринте. С тех пор как ребенком побывал в Хэмптон-Корте, я всегда хотел, чтобы у меня был свой лабиринт.

– Лабиринт – это глупо, – сказала Кэнди. – Места занимает много, а смотреть не на что.

Шон подумал, что Дафф сейчас ввяжется в спор, но тот не стал делать этого. Они еще немного поговорили с садовником, потом через лужайку перед домом направились к часовне.

– Даффорд, я забыла в коляске зонтик, ты не принесешь? – попросила Кэнди.

Дафф ушел, и Кэнди взяла Шона под руку:

– Это будет чудесный дом. Мы будем здесь очень счастливы.

– А вы уже назначили день свадьбы? – спросил Шон.

– Мы хотим сначала закончить дом, чтобы можно было сразу въехать. Думаю, это случится где-то в феврале.

Они подошли к часовне и остановились перед ней.

– Прекрасная церковка, – мечтательно проговорила Кэнди. – И как это Даффорду в голову пришла такая прекрасная мысль – собственная церковь!

Шону стало неловко, и он поежился.

– Да, – не стал спорить он. – Очень романтичная идея.

Он оглянулся через плечо и увидел возвращающегося с зонтиком Даффа.

– Кэнди… это, конечно, не мое дело. Я ничего не понимаю в браке, зато понимаю в лошадях. Есть такое правило: не надевай на лошадь седло сразу, сначала объезди и приучи к узде.

– Не понимаю, – озадаченно проговорила Кэнди. – Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, забудь. Вон уже Дафф идет.

Когда они вернулись в гостиницу, внизу, у стойки администратора, для Шона лежала записка.

Я бы хотел встретиться с Вами и мистером Чарливудом, чтобы обсудить один важный вопрос. Сегодня вечером после обеда я буду в своей гостинице и надеюсь, вам будет удобно заглянуть ко мне в это время. Н. Градски

Шон передал записку Даффу:

– Как думаешь, чего он хочет?

– Он слышал, что ты непревзойденный картежник. Хочет взять несколько уроков, – ответил Дафф.

– Ну что, пойдем?

– Конечно. Ты же знаешь, я обожаю бывать в обществе Нормана, с ним всегда весело.

Обед оказался превосходный. Лангусты, упакованные со льдом, скорым дилижансом были доставлены прямо из Кейптауна.

– Кэнди… мы с Шоном собираемся навестить Градски. Можем немного задержаться, – сказал Дафф, когда они закончили.

– Ну уж если самого Градски… – улыбнулась Кэнди. – Смотри не пропадай надолго, ты же знаешь, в Оперном театре у меня свои шпионы.

– В карете поедем? – спросил Дафф, и Шон обратил внимание, что друг никак не отреагировал на шутку Кэнди.

– Да всего два квартала, давай прогуляемся.

Они шли молча. Шон с удовольствием ощущал, как обед уютно устраивается у него в животе, и попыхивал сигарой. Уже почти дошли до отеля «Гранд-Националь», как Дафф вдруг заговорил.

– Послушай, Шон… – начал он и умолк.

– Что? – подбодрил его Шон.

– Насчет Кэнди… – Дафф снова замолчал.

– Прекрасная девушка, – снова подсказал Шон.

– Да, прекрасная девушка.

– Это все, что ты хотел сказать?

– В общем… ладно, не бери в голову. Пошли, посмотрим, чего от нас хотят эти Саул с Давидом.

Макс встретил их у двери в роскошный номер Градски:

– Добрый вечер, джентльмены, я очень рад, что вы смогли прийти.

– Здравствуй, Макс. – Дафф прошел мимо него в номер.

Градски стоял перед камином.

– Норман, дорогой ты мой, как поживаешь?

Градски с достоинством кивнул, а Дафф ухватил его за лацканы сюртука, тщательно пригладил их, потом стряхнул с плеча Градски несуществующую пылинку.

– А ты понимаешь толк в одежде, Норман. Шон, ты согласен со мной, что Норман понимает толк в одежде? Никто другой не способен так надеть костюмчик за двадцать гиней, чтобы он выглядел как полупустой мешок с апельсинами. – Он нежно похлопал Градски по руке. – Ах да, спасибо. Пожалуй, я выпью. – Он направился к шкафчику с напитками и налил себе в бокал. – Итак, джентльмены, что вы можете мне предложить?

Макс бросил быстрый взгляд на Градски, и тот кивнул.

– Я сразу перейду к делу, – сказал Макс. – Вы знаете, что два наших концерна – самые крупные в Витватерсранде.

Дафф поставил на шкафчик свой бокал и проглотил улыбку. Шон, тоже с серьезным видом, уселся в одно из кресел – оба уже догадывались, к чему идет дело.

– Прежде, – продолжал Макс, – по целому ряду случаев мы с вами работали вместе, и это сотрудничество приносило пользу и той и другой стороне. И конечно, логично было бы, если бы следующий шаг привел к объединению наших сил и ресурсов, чтобы мы и дальше вместе шагали к вершинам могущества.

– Я понимаю это в том смысле, что ты предлагаешь нам слияние?

– Точно так, мистер Кортни, слияние этих двух огромных финансовых предприятий.

Шон откинулся на спинку кресла и начал тихонько насвистывать. Дафф взял свой бокал и отхлебнул.

– Итак, джентльмены, что вы скажете по этому поводу? – спросил Макс.

– Макс, а у вас есть уже достаточно разработанный проект, что-то вполне определенное, чтобы мы могли рассмотреть и обдумать?

– Да, мистер Кортни, есть.

Макс подошел к стоящему в углу комнаты письменному столу красного дерева, взял пачку бумаг и принес их Шону. Шон бегло пробежал их глазами:

– Вы проделали большую работу, Макс. Нам понадобится день, а то и два, чтобы хорошенько изучить все, что вы предлагаете.

– Я понимаю вас, мистер Кортни. Располагайте временем, как вам заблагорассудится. На разработку этого плана мы потратили месяц, и я надеюсь, что наша работа не пропадет втуне. Думаю, вы убедитесь в щедрости нашего предложения.

Шон встал:

– Через несколько дней мы свяжемся с вами, Макс. Пойдем, Дафф?

Дафф допил из своего бокала.

– Доброй ночи, Макс. Ты смотри приглядывай за Норманом. Ты же знаешь, он нам всем очень дорог.

Они направились на Элофф-стрит, в свою контору. Войдя в здание через боковую дверь, проследовали прямо в кабинет Даффа. Шон зажег лампы, а Дафф подвинул к столу еще один стул.

К двум часам ночи они поняли суть предложения Градски. Шон встал и открыл окно, чтобы хоть немного проветрить кабинет: от сигарного дыма топор можно было вешать. Вернувшись, шлепнулся на диван и, приладив за голову подушку, посмотрел на Даффа:

– Хочу услышать, что ты скажешь.

Дафф постучал по зубам карандашом, подбирая слова:

– Давай-ка сначала решим, хотим ли мы вообще с ним сливаться.

– Если это нам выгодно, то да, хотим, – ответил Шон.

– Согласен, но только если он сделает так, что нам будет выгодно, – сказал Дафф, развалившись в кресле. – Следующий пункт. Скажи мне, дружок, что первое приходит тебе в голову, когда ты думаешь об этом проекте Нормана?

– Что нам жалуют красивые титулы, мы получаем огромные зарплаты наличными, а Градски получает полный контроль, – ответил Шон.

– Ты попал в самую точку: Норману нужна власть. Власть ему нужна больше, чем деньги, он хочет сидеть на самом верху, смотреть оттуда на всех остальных и говорить: «Ну, вы, свиньи! Да, я заикаюсь, и что из этого?»

Дафф вышел из-за стола и остановился перед сидящим на диване Шоном:

– Теперь следующий вопрос. Мы отдаем ему власть?

– Если будет платить как обещает, отдаем, – ответил Шон.

Дафф подошел к открытому окну.

– Ты знаешь, а для меня чувство, что я на самом верху, лучше, – задумчиво сказал он.

– Послушай, Дафф, мы приехали сюда делать деньги. Объединимся с Градски – больше заработаем, – сказал Шон.

– Дружок, у нас денег сейчас так много, что можно заполнить эту комнату соверенами тебе по пояс. Мы за всю свою жизнь их не сможем потратить… И мне нравится быть на самом верху.

– Давай смотреть правде в глаза – Градски сильнее нас. Кроме того, он интересуется еще и алмазами, так что ты даже сейчас не на самом верху. Если мы с ним объединимся, ты все равно не будешь на самом верху, зато станешь черт знает как богаче.

– Несокрушимая логика, – кивнул Дафф. – Тогда я с тобой согласен. Градски получает власть и за это платит; мы пропустим его через пресс и выжмем из него все соки.

Шон сбросил ноги с дивана.

– Принято. А теперь давай-ка возьмем этот его план за горло, порвем его на куски и склеим снова так, чтобы он устраивал нас.

Дафф посмотрел на часы:

– Уже третий час. Пора отдохнуть, а утречком на свежую голову подумаем, как это сделать.

На следующий день второй завтрак они попросили доставить им в контору и съели его за письменным столом. А Джонсон, которого они послали на биржу вместо себя с инструкциями внимательно следить за ценами и немедленно их информировать, если случится что-нибудь из ряда вон, вернулся с докладом:

– Весь день там было тихо, как на кладбище, сэр, все только перешептывались, ходили самые разные слухи. Кажется, кто-то видел, что в два часа ночи в вашей конторе горел свет. А потом, когда вы не явились на биржу, а вместо себя послали меня… вы знаете, сэр, мне задавали разные вопросы, много вопросов.

Джонсон в нерешительности помолчал, но, видно, любопытство взяло верх.

– Разрешите, я вам помогу, сэр?

Он бочком начал подбираться к письменному столу.

– Я думаю, сами справимся, Джонсон. Вы свободны, и, прошу вас, закройте за собой дверь.

В половине седьмого они решили, что на сегодня хватит, и отправились в гостиницу. Только зашли в вестибюль, как Шон заметил Тревора Хейнса, который тут же исчез в гостиной.

– Они пришли! – послышался оттуда его голос.

И тотчас Тревор появился снова, но уже вместе с братом.

– Привет, парни! – приветствовал их Джок, принимая удивленный вид. – А что вы здесь делаете?

– Мы здесь живем, – сказал Дафф.

– Ах да, ну конечно. Слушайте, а пошли чего-нибудь выпьем, – весело предложил Джок.

– Ну да, накачаете и станете пытать, чем мы весь день занимались, так? – высказал предположение Дафф.

Джок смутился:

– Не понимаю… просто предложил посидеть, выпить, вот и все.

– Ладно, проехали. Спасибо тебе, Джок, но у нас сегодня был тяжелый день. Нам бы сейчас поскорей завалиться спать.

Уже пройдя половину вестибюля, Дафф обернулся. Братья все еще стояли и смотрели им в спины.

– Я вот что скажу вам, парни, – театральным шепотом проговорил он. – Она очень большая… такая большая, что вы представить себе не можете. Когда поймете, что она все время была рядом, прямо у вас под носом, набьете друг другу морды.

Братья Хейнс остались в вестибюле стоять столбом и с разинутым ртом глядеть им в спину, а Шон с Дафом поднялись к себе.

– Какой же ты все-таки недобрый, – смеялся Шон, – они же теперь неделю спать не будут.

23

Когда и на следующий день на биржу не явились ни Шон, ни Дафф, среди членов правления стали циркулировать самые невероятные слухи, а цены словно с цепи сорвались. Появилась заслуживающая доверия информация о том, что за рекой Шон с Даффом открывают новый очень богатый прииск, и цены сразу со скоростью ракеты взлетели. Потом, минут через двадцать, поступило опровержение, и акции пакета Чарливуд – Кортни упали сразу на пятнадцать шиллингов. Все утро Джонсон бегал взад-вперед от конторы к бирже и обратно. Уже к одиннадцати он так вымотался, что едва мог говорить.

– Не беспокойтесь, Джонсон, все, на сегодня хватит, – сказал ему Шон. – Вот вам соверен, идите в «Гранд-Националь», выпейте там что-нибудь. У вас было трудное утро.

Один из людей Джока Хейнса, которому поручили следить за тем, что творится в конторе Кортни и Чарливуда, отправился вслед за Джонсоном в «Гранд-Националь» и подслушал, что тот заказал у бармена. Он бегом вернулся на биржу.

– Их старший конторский служащий только что велел принести себе бутылку французского шампанского, – задыхаясь, доложил он Джоку.

– Черт побери! – Джок чуть не выпрыгнул из своего кресла, а Тревор, отчаянно жестикулируя, подозвал к себе своего клерка.

– Покупай, – прошептал он ему в ухо. – Покупай каждый клочок бумаги с их подписью, все, что попадет тебе в руки.

На другом конце зала Градски в кресле слегка подался вперед. С довольным видом сложив руки на животе, он чуть ли не улыбался.

Шон с Даффом оформили свое контрпредложение Градски в полночь.

– Как он отреагирует, что думаешь? – спросил Шон.

– Надеюсь, сердце у него достаточно крепкое, переживет, – усмехнулся Дафф. – Разве что челюсть отвалится, но не до пола, живот помешает.

– Ну что, идем к нему прямо сейчас? – предложил Шон.

– Эх, дружок, дружок, – скорбно покачал головой Дафф, – учил я тебя, учил, сколько времени потратил, а все зря. Ты так ничему и не научился.

– Тогда что будем делать?

– Мы пошлем за ним, дружок, мы его самого заставим к нам явиться. Будем играть с ним на своем поле.

– А какая разница? – не понял Шон.

– У нас сразу появится преимущество; он будет помнить, что теперь он проситель.

Градски явился к ним в контору на следующий день в десять утра при полном параде, в экипаже, запряженном четверкой лошадей, в сопровождении Макса и двух секретарей. У входа гостей встретил Джонсон и проводил в кабинет Шона.

– Норман, мой дорогой Норман, как я счастлив снова видеть тебя, – приветствовал его Дафф и, ясно отдавая себе отчет, что Градски не курит, сунул в зубы сигару.

Когда все расселись, слово взял Шон:

– Джентльмены, нам понадобилось время, чтобы тщательно изучить ваше предложение. В основном мы находим его здравым, разумным и вполне приемлемым.

– Прекрасно, именно так, – любезно подтвердил Дафф.

– Для начала я хотел бы подчеркнуть, чтобы всем было совершенно ясно, – продолжил Шон, – что мистер Чарливуд и ваш покорный слуга – мы оба не сомневаемся в том, что союз между нашими двумя предприятиями весьма желателен… нет! – жизненно необходим. С вашего позволения я приведу одну цитату: «Ex unitate vires»[34].

– Да-да, именно так, – снова подтвердил Дафф и закурил сигару.

– Как я уже сказал, мы внимательнейшим образом изучили ваше предложение и охотно, даже с радостью принимаем его, если не считать кое-каких незначительных нюансов, которые мы здесь перечислили.

Шон взял в руки толстую пачку бумаг:

– Может быть, вы возьмете на себя труд и просмотрите вот это, а затем мы можем перейти к составлению формального соглашения.

Макс осторожно принял пачку.

– Если желаете уединиться, то кабинет мистера Чарливуда, примыкающий к этой комнате, в вашем полном распоряжении.

Вся банда во главе с Градски проследовала в соседний кабинет. Через час, когда он привел ее обратно, банда больше была похожа на похоронную команду. Когда Макс откашлялся, казалось, он вот-вот расплачется.

– Я думаю, нам следует внимательным образом рассмотреть каждый пункт отдельно, – печально проговорил он.

Через три дня сделка была совершена. Дафф разлил вино и каждому вручил по бокалу:

– Итак, за новую компанию «Сентрал Рэнд консолидейтед»! Роды оказались довольно долгими, джентльмены, но я думаю, что ребенком, которого мы породили, все мы будем гордиться.

Градски добился власти, но обошлось ему это очень недешево.

Крестины компании «Сентрал Рэнд консолидейтед» состоялись в главном зале биржи. На общую продажу было выставлено десять процентов акций. Еще не начались торги, как биржу заполонила толпа и народ со всех сторон запрудил улицы на целый квартал.

Председатель совета биржи зачитал проспект «Сентрал Рэнд консолидейтед»; тишина стояла как в церкви, и в помещении для членов правления было отчетливо слышно каждое слово. Раздался удар колокола, но собравшиеся продолжали молчать. Тишину нарушил робкий голос официально назначенного Градски служащего:

– Продаются акции «Сентрал Рэнд консолидейтед».

Это походило на бойню: двести человек одновременно пытались купить у него акции. К нему тянулись десятки рук, и сначала по клочку был разобран его сюртук, за ним последовала рубашка, очки он сразу потерял, и они погибли, будучи стертыми в пыль тяжелыми каблуками осаждающих. Минут через десять ему удалось пробиться сквозь обезумевшую толпу.

– Я смог продать все, джентльмены, – доложил он хозяевам.

А Шон с Даффом только смеялись. И у них был для этого повод, поскольку через те самые десять минут их тридцатипроцентный пакет акций в «Сентрал Рэнд консолидейтед» оценивался в полмиллиона фунтов стерлингов.

24

В этом году рождественский ужин в «Кэндис-отеле» прошел с гораздо большим подъемом, чем пять лет назад. За одним столом собралось семьдесят пять человек, и к трем часам, когда ужин закончился, лишь половина из них могла стоять на ногах. Чтобы подняться по лестнице, Шону пришлось цепляться за перила, а добравшись до верхней площадки, он торжественно обнял Кэнди и Даффа:

– Я люблю вас, люблю вас обоих очень-очень, но сейчас мне надо поспать.

Шон оторвался от них и двинул по коридору, попеременно, как бильярдный шар, отскакивая от стенок, пока его не отрикошетило прямо в дверь его номера.

– Пошел бы ты присмотрел за ним, Даффорд.

– Ну да, один мертвецки пьяный повел бы другого, – невнятно пролепетал Дафф и таким же манером, от стенки к стенке, преодолел тот же маршрут.

Шон сидел на своей кровати и боролся с сапогом.

– Чем это ты занимаешься, дружочек, пытаешься сломать себе ногу, а?

Шон поднял голову и радостно улыбнулся:

– А-а-а, это вы, заходите-заходите, все четверо. Располагайтесь. Выпить хотите?

– Спасибо, я принес с собой.

Как заправский конспиратор, Дафф плотно закрыл за собой дверь и достал из кармана бутылку.

– А вы не против, если я попрошу помочь мне с этим проклятым сапогом? – спросил Шон.

– Очень хороший вопрос, – серьезно ответил Дафф и взял курс на одно из кресел в другом конце комнаты. – Я очень рад, что ты задал его, – продолжил он, плюхаясь в кресло. – Мой ответ, разумеется, да! Я против.

Шон отпустил ногу и повалился спиной на кровать.

– Дружочек, я хочу с тобой поговорить, – сказал Дафф.

– Разговоры бесплатно, не стесняйтесь и не церемоньтесь.

– Шон, скажи честно, что ты думаешь про Кэнди?

– Сиськи красивые, – высказал свое мнение Шон.

– Конечно, но человек не может жить одними сиськами.

– Согласен… хотя я полагаю, у нее в хозяйстве есть и другие важные комплектующие, – сонно проговорил Шон.

– Дружок, я говорю сейчас совершенно серьезно… Мне нужна твоя помощь. Как ты думаешь, правильно ли я поступаю… ну, я имею в виду наш брак и все такое.

– Я плохо разбираюсь в браке. – Шон перевернулся лицом вниз.

– А ты заметил, дружок, она ведь теперь называет меня Даффордом? Это знак, зловещий знак, это страшное предзнаменование. Ты заметил? Эй!

Дафф секунду молчал, ожидая ответа, но так его и не получил.

– Так меня звала и та, другая. «Даффорд, – говорила она, и я как сейчас это слышу, – Даффорд, ты свинья!»

Дафф внимательно присмотрелся к неподвижно лежащему на кровати Шону:

– Ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

– Шон, дружок. Мне нужна твоя помощь.

Шон тихонько похрапывал.

– Эх ты, пьяный ты дурачок, – печально проговорил несчастный Дафф.

25

Работы в Ксанаду завершились к концу января, и свадьбу назначили на двадцатое февраля. Дафф послал приглашение коменданту, начальнику полиции города Йоханнесбурга, и в качестве благодарного ответа у дверей бальной залы Ксанаду, где были поставлены длинные столы для свадебных подарков, тот установил круглосуточное полицейское дежурство. Днем десятого числа Шон с Даффом и Кэнди поехали, как выразился Дафф, делать последний подсчет трофеев. Шон угостил сигарой стоящего на посту констебля, и они вошли в бальную залу.

– Посмотрите, ах, вы только посмотрите! – запищала Кэнди. – Как тут много новых подарков!

– А! Вот от Джока и Тревора, – прочитал Шон карточку.

– Открой поскорее, Даффорд, прошу тебя, давай посмотрим, что они нам подарили!

Дафф снял с коробки крышку, и Шон тихонько присвистнул.

– Обеденный сервиз чистого золота! – ахнула Кэнди, схватила тарелку и прижала ее к груди. – Я даже не знаю, что и сказать.

Шон провел осмотр остальных коробок:

– Эй, Дафф, смотри, этот подарок тебе особенно понравится. «С наилучшими пожеланиями, Норман Градски».

– Да, это я должен посмотреть. – С энтузиазмом, проснувшимся впервые за целый месяц, Дафф развернул пакет. – Ну надо же, целая дюжина! – весело закричал он. – Норман, бесценный ты мой еврей, тут целая дюжина кухонных полотенец!

– Главное, что от чистого сердца, – засмеялся Шон.

– Старина Норман, дорогой ты мой, как больно было ему раскошеливаться за них! Я попрошу подписать каждое, вставлю в рамочку и повешу в передней!

Они оставили Кэнди раскладывать подарки и вышли в сад.

– Ну как, все организовал с фальшивым попом? – спросил Дафф.

– Да, сейчас он в Претории, в гостинице. Тренируется. Когда придет время, он должен отбарабанить весь обряд, как настоящий священник.

– А ты не думаешь, что фальшивое венчание ничем не лучше настоящего? – с сомнением спросил Дафф.

– Ага, сейчас самое время об этом думать, – съязвил Шон.

– Да, думаю, ты прав.

– Где собираетесь провести медовый месяц?

– Поедем в Кейптаун, потом на почтовом корабле в Лондон, потом месяц в Европе. Вернемся где-то в июне.

– Завидую вам.

– Почему ж тогда сам не женишься?

– С какой стати? – удивился Шон.

– Ну а ты не думаешь, что оставляешь старого друга, можно сказать, в беде, что я один должен броситься головой в этот омут?

– Нет, – ответил Шон. – Да и вообще, на ком мне жениться?

– А как насчет той девицы, которую ты в прошлую субботу привел на скачки? Миленькая штучка.

Шон вскинул брови:

– А ты слышал, как она хихикает?

– Ох, слышал, – признался Дафф. – Такое трудно не услышать.

– И как ты себе представляешь такой смех за столом во время завтрака? – спросил Шон.

Дафф пожал плечами:

– Да, я тебя понимаю. Но как только мы вернемся, Кэнди начнет подбирать для тебя подходящую пару.

– Что-то мне это не очень нравится. Давай лучше Кэнди будет управлять твоей жизнью, а я со своей сам разберусь.

– Вот именно этого, дружок, я больше всего и боюсь.

Градски неохотно согласился на то, чтобы деятельность всей группы: шахт, мастерских, транспортных компаний – словом, всех подразделений концерна – двадцатого числа была приостановлена и работники имели бы возможность присутствовать на бракосочетании Даффа. Это означало, что половина предприятий в Витватерсранде не будет работать в этот день. В результате большинство независимых компаний тоже решили объявить этот день нерабочим.

Восемнадцатого числа вверх по склону холма к имению Ксанаду потянулись караваны фургонов с едой. В тот же вечер Шон в порыве великодушия или в порядке благотворительности пригласил на свадебную вечеринку всю компанию из Оперного театра. Наутро он умудрился, хотя и с трудом, вспомнить об этом и побежал отменять приглашение, но Голубка Бесси объяснила ему, что почти все девчонки уже помчались в город покупать новые платья.

– Ну и черт с ним, пусть приходят. Надеюсь, Кэнди не догадается, кто они такие.

Вечером девятнадцатого Кэнди предоставила в распоряжение ресторан и все остальные нижние помещения гостиницы для холостяцкой вечеринки Даффа. Франсуа прибыл с шедевром, сработанным в мастерских шахты: это был громадный шар с цепью. Его торжественно прикрепили к ноге Даффа, и веселье началось.

Уже потом многие в городе придерживались той точки зрения, согласно которой строительный подрядчик, которому поручили ликвидировать урон, нанесенный гостинице, оказался сущим бандитом и представленный им счет почти на тысячу фунтов был не чем иным, как грабежом средь бела дня. Однако никто не мог отрицать, что игра в «бок-бок», затеянная в ресторане, в которую играло не менее сотни человек, нанесла некоторый урон и мебели, и оборудованию. Да и люстра оказалась не способна выдержать вес мистера Кортни, и, когда он качнулся на ней в третий раз, она сорвалась с потолка и пробила в полу довольно приличную дырку. Никто также не оспаривает факта, что, после того как Джок Хейнс в течение получаса безуспешно пытался сбить стакан с головы собственного брата пробками от шампанского, в одном из помещений на полу образовалось небольшое озерцо вина глубиной по щиколотку, так что потом потребовалось полностью перестилать полы. Тем не менее многие считали, что тысяча фунтов – это чересчур. В одном только пункте все как один сходились безоговорочно: вечеринка удалась на славу.

В самом начале праздника Шон беспокоился, что Даффу очень не нравится происходящее: он одиноко стоял возле стойки бара с металлическим шаром под мышкой, выслушивая сальные шутки на свой счет с застывшей на лице кривой усмешкой. Но после седьмой или восьмой порции бренди Шон перестал за него тревожиться и затеял с люстрой игру в качели. В полночь Дафф уговорил Франсуа освободить его от ядра и незаметно улизнул из комнаты. И никто – а уж тем более Шон – не заметил, как он ушел.

Шон не помнил, как в ту ночь он добрался до своей кровати.

На следующее утро его тактично разбудил слуга. На подносе в его руках стояла чашечка кофе, а рядом лежала записка.

– Который час? – спросил Шон, разворачивая записку.

– Восемь часов, господин.

– Зачем же так кричать… – пробормотал Шон. Из-за сильной головной боли, которая, казалось, выдавливала глаза из орбит, он с большим трудом сфокусировал взгляд.

Дорогой шафер!

Эта записка служит Вам напоминанием о том, что на одиннадцать часов у Вас и у Даффа назначена одна встреча. Я полагаюсь на Вас и надеюсь, что Вы доставите его целиком или по частям.

С любовью, Кэнди

Пары бренди, все еще клубящиеся у него в горле, отдавали хлороформом, и он промыл его чашечкой кофе. Потом решил еще выкурить дымом сигары, но, прикурив, закашлялся: с каждым кашлем ему казалось, что верхняя часть черепа срывается и улетает в неизвестность. Загасив сигару, Шон отправился в ванную. И только спустя полчаса почувствовал, что достаточно окреп, чтобы пойти разбудить Даффа.

Он пересек гостиную и распахнул дверь в спальню компаньона. Шторы на окнах были еще задернуты. Он раздвинул их, и его ослепил льющийся в окна яркий солнечный свет. Щурясь, Шон повернулся к кровати и удивленно нахмурился. Медленно подойдя, он присел на ее краешек.

– Наверно, отправился спать к Кэнди, – пробормотал Шон, глядя на нетронутые подушки и опрятно заправленное одеяло. Но уже через несколько секунд обнаружил в своих рассуждениях изъян. – Но тогда зачем она прислала эту записку?

Услышав первый звоночек тревоги, он встал. Перед внутренним взором сама собой нарисовалась яркая картина, на которой пьяный и беспомощный Дафф, попавший в лапы какого-нибудь грабителя Йоханнесбурга, лежит во дворе с проломленным черепом. Он выбежал из спальни в гостиную. Но не успел достичь двери, как заметил лежащий на каминной полке конверт.

– Что это они, договорились, что ли? – пробормотал он. – Прямо закидали письмами.

Он открыл конверт, захрустела бумага, и он узнал почерк Даффа с заваливающимися назад буквами.

Первый блин комом, второй не лучше. Я в это ввязываться не желаю. Ты мой шафер – принеси за меня извинения всем добрым людям. Вернусь, когда немного осядет пыль. Д.

Шон сел в кресло, прочел записку еще два раза. Помолчал, пытаясь совладать с собой. Потом не выдержал:

– Будь ты проклят, Чарливуд… «принеси за меня извинения»! Трусливый ублюдок! Заварил кашу и смылся, а я расхлебывай!

Он бросился из комнаты – полы халата яростно хлестали его по ногам.

– Сам принесешь свои чертовы извинения, даже если придется притащить тебя на веревке.

Шон сбежал вниз по черной лестнице. Мбежане он нашел во дворе конюшни. Тот о чем-то беседовал с тремя конюхами.

– Где нкози Дафф? – заорал Шон.

Они тупо смотрели на него и молчали.

– Где он? – повторил Шон вопрос, ощетинив на них бороду.

– Господин взял лошадь и поехал кататься, – испуганно ответил один из конюхов.

– Когда? – взревел Шон.

– Ночью, семь или восемь часов назад. Скоро должен вернуться.

Шон, тяжело дыша, уставился на конюха:

– В какую сторону он поехал?

– Он не сказал, господин.

Восемь часов назад… сейчас он, возможно, уже милях в пятидесяти. Шон повернулся и пошел обратно к себе. Шлепнулся на кровать, налил еще чашку кофе.

– А ей-то каково будет…

Он живо представил ее слезы и весь тот жуткий хаос неконтролируемых чувств в состоянии горя.

– О-о-о, черт… будь ты проклят, Чарливуд, гори ты в аду!

Он глотнул кофе, подумывая, а не удрать ли самому. Плюнуть на все, взять лошадь и уехать как можно дальше…

– Не я заваривал эту кашу, я тут вообще ни при чем и не хочу с этим иметь ничего общего.

Он допил кофе и стал одеваться. Посмотрел в зеркало, чтобы причесаться, и представил себе Кэнди в часовне: она стоит одна и ждет, когда гробовое молчание перейдет в ропот, а потом в смех.

– У-у-у, Чарливуд, ну и свинья же ты! – сердито проговорил Шон. – Ей не надо туда ходить, и без того все будет плохо. Придется ей все рассказать.

Он схватил с туалетного столика часы. Был уже десятый час.

– Проклятый Чарливуд.

Пройдя по коридору, он остановился перед дверью Кэнди. Оттуда доносились женские голоса. Шон постучал и вошел.

В комнате оказались две ее подруги и цветная девушка Марта. Все они сразу уставились на него.

– А где Кэнди?

– В спальне. Но вам входить туда нельзя – дурной знак. К несчастью.

– Да уж, не дай бог, такого и врагу не пожелаешь, – согласился он.

Он постучал в дверь спальни.

– Кто там?

– Шон.

– Тебе заходить нельзя. Чего ты хочешь?

– Ты одета?

– Да, но ты заходить не должен.

Он открыл дверь и заглянул, посеяв в женщинах такое смятение, что они завопили, а одна завизжала.

– Уходите отсюда! – резко сказал он. – Мне надо поговорить с Кэнди наедине.

Они испуганно упорхнули, и Шон закрыл за ними дверь. Кэнди, облаченная в халат, встретила его с оживленным лицом, пытаясь угадать, зачем он пришел. Мягкие блестящие волосы, отброшенные назад, свободно ниспадали на спину. Настоящая красавица, подумал Шон. Он посмотрел на лежащее на кровати пышное подвенечное платье.

– Кэнди, боюсь, я принес дурные вести. Ты готова выслушать?

Он говорил резко, почти грубо; обязанность сообщить ей все, как и каждая секунда этого разговора, вызывала у него отвращение. Румянец на лице ее сменился смертельной бледностью, лицо окаменело, словно у статуи.

– Он уехал, – сказал Шон. – Он сбежал от тебя.

Кэнди взяла с туалетного столика щетку и вялой рукой принялась причесываться. В комнате воцарилась глухая тишина.

– Мне очень жаль, Кэнди.

Не глядя на него, Кэнди кивнула – сейчас она вглядывалась в пустой коридор будущего. Это молчаливое смирение перед судьбой было для него хуже, чем слезы. Шон потер нос – как же это все отвратительно.

– Мне очень жаль… жалко, что я ничего с этим не могу поделать.

Он повернулся к двери.

– Шон, спасибо, что пришел, что рассказал.

В голосе ее не было слышно ни капельки живого чувства, он был мертв, как и ее помертвелое лицо.

– Не стоит, – угрюмо отозвался он.

Потом он поехал в Ксанаду. Вокруг палаток и шатров на лужайках небольшими группами уже собирались люди. По их возбужденному смеху он понял, что уже выпивают. Ярко светило солнце, и день обещал быть жарким. На широкой веранде играл оркестр, женские платья ярко пестрели на фоне зеленой травы. «Сегодня праздник» – кричали развевающиеся над палатками флаги. «Сегодня у нас праздник» – звучало в раздающемся то здесь, то там смехе.

Шон ехал по подъездной дорожке, и со всех сторон к нему неслись приветственные крики, на которые он отвечал, поднимая руку.

Франсуа и Мартин Кёртис, с бокалами в руках, беседовали с двумя девицами из Оперного театра. Спешившись, Шон отдал поводья чернокожему конюху и направился к ним.

– Здравствуйте, босс, – приветствовал его Кёртис. – Что-то вы мрачный сегодня. Женитесь вроде не вы!

Все засмеялись.

– Франсуа и ты, Мартин, давайте-ка отойдем.

– Что-то случилось, мистер Кортни? – спросил Франсуа, когда они отошли подальше.

– Спектакль закончился, – угрюмо сказал Шон. – Свадьбы не будет.

Они так и разинули рот.

– Пройдите по гостям и сообщите об этом каждому. И еще скажите, что подарки они могут забрать обратно.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Так что же случилось, босс?

– Просто скажите, что Кэнди и Дафф передумали.

– Вы хотите, чтобы все разошлись по домам?

Шон не сразу нашелся с ответом.

– Да черт с ним, пускай остаются, пускай едят, пьют до полусмерти, если им так хочется. Просто скажите, что свадьбы не будет.

Он направился к дому. Нашел псевдосвященника, нервно томящегося в кабинете на первом этаже. Кадык его был чуть не до мяса стерт высоким жестким пасторским воротничком.

– Все, вы нам больше не нужны, – сказал Шон. Он достал чековую книжку, сел за письменный стол и заполнил чек. – Это вам за беспокойство. А теперь поскорее уезжайте из города.

– Благодарю вас, мистер Кортни, огромное вам спасибо.

Вздохнув с видимым облегчением, человек направился к двери.

– Друг мой, – остановил его Шон, – если вы кому-нибудь обмолвитесь хоть словечком о том, что мы собирались сегодня сделать, я вас найду и убью. Я ясно выразился?

Шон прошел в танцевальную залу и сунул констеблю в руку небольшую стопку соверенов:

– Выпроводите всех этих людей отсюда. – Он кивнул на толпы людей, которые бродили вдоль столов, разглядывая подарки. – А потом закройте все двери на ключ.

Повара он нашел на кухне:

– Вынесите из дома и отдайте им всю еду. И заприте все помещения кухни.

Он прошел по дому, закрывая двери и задергивая шторы. Зашел в кабинет и на большом кожаном диване застукал парочку – рука мужчины уже шарила у хихикающей девицы под юбками.

– Здесь вам что, публичный дом?! – заорал на них Шон, и их словно ветром сдуло.

Он опустился на стул. Окно выходило на лужайку, оттуда доносились громкие голоса и смех. Оркестр играл вальс Штрауса, и это действовало особенно раздражающе. Он угрюмо уставился на мраморный камин; голова опять раскалывалась, кожа на лице после ночного дебоша казалась сухой, туго обтягивающей кости.

– Ну и дела! Черт меня побери, ну и дела! – проговорил он вслух.

Примерно через час он вышел и отыскал свою лошадь. Выехав на дорогу, ведущую в Преторию, миновал последние городские дома и повернул лошадь в степь. Сдвинув на затылок шляпу, открыв лицо солнцу и ветру, пустил скакуна легким галопом по травяному морю. Затем устроился в седле поудобнее и, отпустив поводья, предоставил лошади самой выбирать дорогу.

Вернулся в Йоханнесбург Шон только под вечер и во дворе конюшни отдал поводья Мбежане. На душе у него стало легче, движение и свежий воздух освежили голову, и теперь он смотрел на вещи более трезво, под правильным углом.

Шон налил себе полную ванну горячей воды, и, пока отмокал, остатки злости на Даффа испарились. Он снова мог держать себя в руках. Выйдя из ванны, он насухо вытерся полотенцем и, запахнув халат, вошел в спальню.

На кровати сидела Кэнди.

– Здравствуй, Шон, – сказала она и улыбнулась болезненной улыбкой.

Волосы ее были несколько спутаны, бледное лицо не несло и следа макияжа. Она так и не переоделась с утра, когда они виделись, на ней был все тот же халат.

– Здравствуй, Кэнди.

Шон взял флакон из граненого стекла, плеснул на ладонь лавровишневой воды и втер ее в волосы и в бороду.

– Ты не сердишься, что я пришла к тебе в гости, правда?

– Нет, конечно нет, – ответил он и принялся причесывать волосы. – Я и сам собирался сейчас зайти к тебе.

Она подобрала ноги и сложила их под таким углом, какой не способен скопировать ни один мужчина.

– Нальешь мне чего-нибудь?

– Извини, мне казалось, ты совсем не пьешь.

– Да, но сегодня же день особенный, – засмеялась она как-то слишком уж весело. – Сегодня ведь у меня свадьба.

Не глядя на нее, он налил ей бренди. Он терпеть не мог все эти страдания; к нему снова стала возвращаться злость на Даффа.

Взяв стакан, она отхлебнула и скорчила гримасу:

– Ужасно невкусно.

– Тебе станет лучше.

– За невесту, – сказала она и быстро выпила.

– Еще? – спросил Шон.

– Спасибо, нет.

Она встала и подошла к окну:

– Темнеет. Не люблю, когда темно. Темнота все искажает. Все, что плохо при свете дня, ночью просто невыносимо.

– Прости, Кэнди. Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь.

Она резко повернулась. Подойдя к нему, крепко обвила руки вокруг шеи и прижала бледное испуганное лицо к его груди:

– Ох, Шон, обними меня, мне так страшно!

Он неловко обнял ее за талию.

– Я не хочу об этом думать. Только не сейчас, только не сейчас, когда так темно, – прошептала она. – Прошу тебя, помоги мне. Помоги мне не думать об этом.

– Я побуду с тобой. Не расстраивайся. Присядь. Я тебе еще налью.

– Нет, нет, – шептала она, отчаянно прильнув к нему. – Я не хочу быть одна. Я не хочу об этом думать. Прошу тебя, помоги мне.

– Как я тебе помогу? Я могу только посидеть с тобой, вот и все.

Злость и жалость смешались у Шона в груди, как древесный уголь с селитрой; пальцы его крепко сжимали ей плечи, впиваясь в плоть, пока не достали до кости.

– Да, да, сделай мне больно. Хоть так я на время об этом забуду. Отнеси меня на кровать и сделай мне больно, Шон, сделай мне очень больно.

У Шона перехватило дыхание.

– Сама не знаешь, о чем говоришь. Это безумие.

– Я хочу этого, хочу хоть немного забыть обо всем. Прошу тебя, Шон, пожалуйста!

– Я не могу этого сделать, Кэнди. Дафф мой друг.

– У нас с ним все кончено: у него со мной, а у меня с ним. Я тоже твой друг. О боже, мне так одиноко! Хоть ты не бросай меня. Помоги мне, Шон, прошу тебя, помоги мне!

Злость, кипевшая в груди Шона, куда-то вся испарилась, а между бедрами меж тем разгоралось, вздымалось нечто змееголовое. Она тоже это почувствовала:

– Да, да, о, прошу тебя, да!

Он подхватил ее и понес к кровати. Стоя над ней, сорвал с себя халат. Она вертелась на постели, избавляясь от одежды, потом раскинулась ему навстречу, чтобы принять его, чтобы он заполнил собой ее пустоту. Он быстро накрыл ее своим телом и погрузился в ее теплую плоть. Желания он не испытывал, делал все безжалостно и жестко и вместе с тем терпеливо, но на грани. Главным для него было выпустить пар: злость, разбавленную жалостью; для нее же это был шаг, которым она перечеркивала прошлое. Одного раза оказалось мало. Он брал ее снова и снова, на простынях уже появились бурые пятна – у него кровоточила спина, у нее болело все тело. И вот они уже лежат неподвижно, с переплетенными руками и ногами, потные и усталые, отдыхая от яростной битвы.

– Не помогло, да? – тихо спросил Шон.

– Помогло.

Физическое изнеможение ослабило барьеры, сдерживающие ее горе. Продолжая его обнимать, она заплакала.

Уличный фонарь за окном высветил серебристый квадрат на потолке. Шон лежал на спине и смотрел на него, слушая рыдания Кэнди. В какой-то момент они достигли наивысшей силы и потом постепенно сошли на нет. Оба погрузились в сон, а уже позже, когда день еще не начался, проснулись одновременно, словно договорились заранее.

– Только ты можешь сейчас помочь ему, больше никто, – сказала Кэнди.

– Помочь в чем? – спросил Шон.

– Найти то, что он ищет. Обрести душевный покой, обрести самого себя – назови как хочешь. Он заблудился, и ты это знаешь, Шон. Он одинок, почти так же одинок, как и я. Я бы смогла ему помочь, я уверена в этом.

– Дафф? Заблудился? – с циничной усмешкой спросил Шон. – Ты в своем уме?

– Не надо быть таким слепым, Шон. Тебя сбивают с толку его бахвальство, важничанье. А ты загляни с другой стороны.

– С какой, например? – спросил Шон.

Ответила она не сразу.

– Он ненавидел своего отца, ты это знаешь.

– Да, кое-что он рассказывал.

– А его вечное бунтарство против всяческой дисциплины. А его отношение к Градски, к женщинам, к жизни. Подумай об этом, Шон, а потом скажи, разве счастливый человек так себя ведет?

– Градски однажды серьезно подставил его. Дафф его просто не любит, – пытался Шон защитить друга.

– Э-э-э, нет, тут все гораздо глубже. Градски в каком-то смысле похож на отца Даффа. У Даффа душа сломлена, вот в чем дело, Шон, вот почему он так к тебе привязался. И ты можешь ему помочь.

Тут уж Шон открыто рассмеялся:

– Кэнди, дорогая моя, да мы просто понравились друг другу, вот и все, и в нашей дружбе нет никаких глубоко скрытых или темных мотивов. И только не надо сейчас ревновать его ко мне.

Кэнди села, простыня сползла ей до пояса. Она наклонилась к Шону, и круглые, тяжелые, серебристо-белые в полумраке груди ее качнулись вперед.

– В тебе, Шон, есть сила, твердая уверенность в себе, о которой ты сам еще не подозреваешь. А вот Дафф это увидел, и будут видеть другие несчастные люди. Ты ему очень нужен, ему очень плохо без тебя. Позаботься о нем ради меня, помоги ему найти то, что он ищет.

– Какая чепуха, Кэнди, – смущенно пробормотал Шон.

– Обещай мне, что ты ему поможешь.

– Вообще-то, тебе пора отправляться к себе, – сказал Шон. – Люди черт знает что могут подумать, начнутся разговоры.

– Обещай мне, Шон.

– Ну хорошо, обещаю.

Кэнди встала с кровати. Быстро оделась.

– Спасибо тебе, Шон. Доброй ночи.

26

Йоханнесбург для Шона обеднел без Даффа. Улицы уже не казались оживленными, в Рэнд-клубе ему было скучно; волнение, которое он прежде испытывал на бирже, притупилось. Однако он по-прежнему ходил на биржу: приходилось работать и со своей долей, и с долей Даффа.

После долгих совещаний с Градски и Максом Шон поздно вечером возвращался к себе в гостиницу. Напряженный день изматывал его, глаза болели от усталости, а мозг настолько уставал, что для раскаяния уже не оставалось сил. Вдобавок его очень тяготило одиночество. Он шел в Оперный театр, находил подходящую компанию и топил усталость в шампанском. И когда какая-нибудь девица, забравшись на большой стол в центре комнаты, отплясывала там канкан, а потом замирала перед Шоном и Тревором Хейнсом, склонив голову до колен и до самых плеч задрав юбки, Шон безропотно уступал Тревору право стащить с нее трусики, хотя еще неделю назад он скорее разбил бы Тревору нос, чем сделал это. Шон больше не находил в этом ничего интересного. И домой возвращался рано.

В следующую субботу, в полдень, на еженедельную планерку в кабинет явились Кёртис и Франсуа. Когда они закончили и Градски ушел, Шон обратился к ним с предложением:

– Хотите пойти со мной в бар «Гранд-Националя»? Раздавим бутылочку-другую, отметим, так сказать, окончание рабочей недели.

Кёртис и Франсуа беспокойно заерзали на стульях.

– Понимаете, босс, мы уже договорились встретиться с ребятами в «Светлых ангелах».

– Отлично, я иду с вами, – с энтузиазмом сказал Шон.

Перспектива снова посидеть, выпить с простыми людьми вдруг показалась ему весьма привлекательной. Его уже тошнило от необходимости проводить время в компании тех, кто жал ему руку, с улыбочкой заглядывал в лицо, а сам только и ждал удобного момента, чтобы его уничтожить. А как было бы здорово пойти с этими двумя и говорить о шахтах, а не об акциях и облигациях, смеяться вместе с людьми, которым наплевать на то, что «Сентрал Рэнд консолидейтед» в понедельник поймает котировку шестьдесят шиллингов за акцию. Он выпьет с Франсуа и Кёртисом, а потом, возможно, подерется с кем-нибудь, и это будет честный, сногсшибательно красивый кулачный бой. О господи, да, конечно, как было бы хорошо побыть с людьми, души которых чисты, – пусть под ногтями у них грязь, а рубашки под мышками потемнели от пота.

Кёртис и Франсуа быстро переглянулись.

– Да там в основном будут работяги, босс, там всегда по субботам собираются старатели, которые ковыряются в земле.

– Вот и отлично, – сказал Шон. – Пошли.

Он встал, застегнул на все пуговицы светло-серый плащ с лацканами, обрамленными черным муаровым шелком в тон черной жемчужине на булавке галстука, и взял лежащую на столе трость.

– Пойдем, не будем терять время.

Чтобы добраться до шумной «Таверны светлых ангелов», надо было преодолеть всего один квартал. Шон улыбнулся и прибавил шагу, словно старая охотничья собака, вновь почуявшая в ноздрях запах птицы. Франсуа и Кёртис шагали по сторонам, стараясь не отставать.

На барной стойке таверны стоял огромный землекоп. Шон сразу узнал его – это был рабочий из его шахты «Сестренка». Закинув голову и изогнувшись всем телом, чтобы уравновесить тяжелую плетеную бутыль, он приник губами к ее горлышку, и кадык его равномерно ходил взад-вперед. Его окружала толпа, и все хором скандировали:

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна…

Землекоп закончил, швырнул бутыль в дальнюю стенку и смачно рыгнул. Потом поклонился, милостиво принимая аплодисменты публики, и только тогда заметил стоящего в дверях Шона. Тыльной стороной ладони работяга виновато вытер губы и спрыгнул со стойки. Остальные тоже повернулись к двери и увидели Шона. Шум постепенно стих. Все молча заняли свои места у стойки. Шон шагнул в помещение в сопровождении Франсуа и Кёртиса, положил на стойку стопку соверенов:

– Бармен, прибери-ка их и наливай всем! Я угощаю! Сегодня суббота, самое время повеселиться как следует.

– Спасибо, мистер Кортни!

– Ваше здоровье, мистер Кортни!

– Gezondheid[35], мистер Кортни!

Голоса звучали несколько приглушенно – из уважения.

– Пейте, ребята, там этого золота еще полно.

Шон вместе с Франсуа и Кёртисом стояли у стойки. Он шутил, и они смеялись. Говорил он громко, как с добрыми товарищами, а счастливое лицо так и сияло от удовольствия. Он заказал еще выпивки.

Скоро дал о себе знать мочевой пузырь, и Шон отправился в туалет. Там были люди, они о чем-то говорили, и он не стал заходить сразу, остановившись послушать.

– …Чего он приперся сюда, чего ему надо? Катился бы лучше в свой дерьмовый Рэнд-клуб.

– Ш-ш-ш! Тихо ты! А вдруг он услышит? Хочешь потерять работу?

– А мне плевать! Да кто он такой?! «Пейте, ребята, там этого золота еще полно… я босс, ребята, делайте, что вам сказано, ребята, поцелуйте меня в задницу, ребята».

Шон застыл как парализованный.

– Да заткнись ты, Фрэнк, он скоро уйдет.

– Чем скорее, тем лучше, это я вам говорю. Ишь вырядился, ублюдок: сапожки за десять гиней, золотая тросточка. Пусть проваливает к своим.

– Да что ты орешь, успел уже нажраться…

– Да, успел, вот сейчас пойду туда и скажу это все ему прямо в лицо…

Шон потихоньку вышел и медленно направился к стойке, где стояли Франсуа с Кёртисом:

– Вы меня простите, ребята, совсем забыл, у меня сегодня еще одно важное дело…

– Очень жаль, босс, – облегченно вздохнув, сказал Кёртис. – Ну что ж, может, тогда в другой раз?

– Да, как-нибудь в другой раз.

Они были рады, что он уходит в свой Рэнд-клуб. А там трое чуть не подрались за то, чтобы угостить его выпивкой.

27

В тот вечер он обедал с Кэнди и за ликером рассказал ей о случившемся. Она выслушала его до конца, не перебивая.

– Они не хотели, чтобы я там был! Не понимаю, что я им сделал, за что они меня так не любят.

– И это тебя беспокоит?

– Да, это меня беспокоит. Раньше никто так ко мне не относился.

– Я рада, что это тебя беспокоит, – мягко улыбнулась она. – Когда-нибудь из тебя получится неплохой человек.

– Нет, но за что они меня ненавидят? – снова гнул свое Шон.

– Завидуют. Ты же сам сказал, что говорил тот человек. «Сапожки за десять гиней, золотая тросточка» – вот что стоит за этим. Теперь ты уже не такой, как они, ты богатый. И не жди, что они с этим смирятся.

– Но я же ничего плохого им не сделал, – возражал он.

– А это не обязательно. В этой жизни я поняла одно: за все, что ты получаешь, надо платить. И это вот и есть часть твоей платы за успех.

– Черт возьми, как жаль, что рядом нет Даффа, – сказал Шон.

– Ну да, и Дафф растолковал бы тебе, что это – чушь собачья, да? – проговорила Кэнди. – «Да наплюй ты на них на всех, дружок, на это немытое быдло! Нам и без них хорошо», – передразнила она Даффа.

Шон потер нос и уставился в стол.

– Прошу тебя, Шон, не слушай Даффа, когда он начнет тебя учить, что на людей нужно плевать. Он и сам в это не верит, но говорит очень убедительно. Нет, люди – это очень много в жизни, люди важнее, чем золото, чем земля, чем все остальное на свете.

Шон поднял голову:

– Я это однажды уже понял… когда попал под обвал в шахте. Для меня это стало очень ясно – там, в темноте, в грязи. И я тогда дал себе слово. – Он неуверенно улыбнулся. – Я сказал себе, что больше никогда никому не принесу страданий, если смогу, конечно. Я серьезно думал об этом, Кэнди. Тогда это чувство было очень сильным, но… но…

– Да, мне кажется, я понимаю. Принять такое решение очень непросто, но еще труднее сдержать его. Одно-единственное переживание вряд ли способно изменить образ мысли человека. Это как строить стену, кирпичик к кирпичику. Каждый раз прибавляешь совсем немного, а потом видишь: стена готова. Я тебе говорила, Шон, что в тебе есть сила. Мне кажется, когда-нибудь ты закончишь строить свою стену, и когда это случится, слабых мест в ней не будет.

28

В следующий вторник Шон отправился в Ксанаду – в первый раз после отъезда Даффа. В танцевальной зале Джонсон и еще четверо клерков упаковывали и маркировали подарки.

– Дело идет к концу, Джонсон?

– Почти, мистер Кортни. Завтра с утра пришлю сюда пару фургонов, и заберем все это.

– Да уж, пожалуйста. Не хочу, чтобы это барахло здесь больше валялось.

По мраморной лестнице он поднялся, постоял на верхней площадке. Дом казался совсем вымершим: новенький, стерильно чистый, он словно ждал, когда сюда явятся люди и пробудят его к жизни. Шон прошел по коридору, останавливаясь перед картинами, которые подбирала сюда Кэнди. Они были писаны маслом, в мягких тонах – женщины любят подобные вещи.

– Без них можно обойтись… лучше повешу что-то другое, где больше огня, больше алого, черного, ярко-синего.

Он распахнул дверь в свою спальню. Здесь ему больше понравилось: на полу колоритные персидские ковры, стены обшиты темными атласными панелями и кровать – хоть играй на ней в поло. Он улегся на нее и стал смотреть в потолок, украшенный витиеватым орнаментом:

– Эх, скорей бы вернулся Дафф, как бы мы хорошо с ним зажили в этом доме!

Он встал и снова спустился.

– Все закончено, сэр.

– Молодец! Тогда свободен.

Он прошел в кабинет, приблизился к пирамиде для ружей. Взял дробовик системы Пурди, подошел к окну и посмотрел на свет. Ноздри слегка раздулись, он сразу вспомнил запах ружейного масла. Положил ружье на плечо и почувствовал его вес, волнующий, возбуждающе приятный. Повел стволами по дуге через все помещение, следуя за полетом воображаемой птицы, и вдруг в поле зрения попало лицо Даффа. Шон так удивился, что застыл на месте, наставив стволы ему в голову.

– Не стреляй, я не буду делать резких движений, – мрачно заявил Дафф.

Шон опустил ружье, отнес его обратно к пирамиде.

– Здравствуй, – сказал он.

– Здравствуй, – ответил Дафф, продолжая стоять в проеме двери.

Шон сделал вид, будто никак не может пристроить ружье в пирамиде, и стоял спиной к Даффу.

– Ну, как поживаешь, дружок?

– Прекрасно! Отлично!

– А как остальные?

– Это ты о ком, в частности, спрашиваешь?

– Кэнди, например.

Шон ответил не сразу, взвешивал вопрос.

– В общем… если бы ты сунул ее в камнедробилку, могло быть и хуже.

– Значит, не очень?

– Очень даже не очень, – согласился Шон.

Они постояли, помолчали.

– Я так понимаю, ты сейчас тоже не очень ко мне, так? – спросил наконец Дафф.

Шон пожал плечами и подошел к камину.

– Даффорд, вы свинья, – непринужденно заявил он.

Дафф сощурился:

– Ну что ж, приятное было знакомство, дружок. Полагаю, с этого момента дорожки наши расходятся?

– Хватит молоть чушь, Дафф, зря тратишь время. Налей-ка лучше да расскажи, каково это – быть свиньей. А еще я хочу обсудить с тобой живопись, которую Кэнди развесила в коридоре наверху. Не знаю, то ли подарить кому-нибудь, то ли просто сжечь.

Дафф, подпиравший плечом дверной косяк, выпрямился и безуспешно попытался скрыть вздох облегчения, хотя лицо выдавало его.

– Но прежде чем закроем тему и похороним ее, – быстро продолжил Шон, – я хочу сказать тебе следующее. Мне очень не нравится твой поступок. Я понимаю, почему ты так поступил, но лично мне это не нравится. Это все, что я могу сказать. Хочешь что-нибудь добавить?

– Нет, – ответил Дафф.

– Тогда ладно. Думаю, ты отыщешь в шкафу бутылочку курвуазье, она стоит сразу за графином с виски.

В тот вечер Шон отправился в «Кэндис-отель». Кэнди он нашел в кабинете.

– Кэнди, он вернулся.

– О-ох! – Кэнди перевела дыхание. – Ну как он, а, Шон?

– Немного исправился, но не так чтобы очень.

– Да я не об этом… он здоров?

– Как всегда. Он был настолько любезен, что спросил, как у тебя дела, – сказал Шон.

– И что ты ему сказал? – спросила Кэнди.

Шон пожал плечами и уселся на стул рядом с ее рабочим столом. Посмотрел на высокие столбики соверенов – Кэнди как раз занималась подсчетом.

– Это что у тебя, вчерашняя выручка? – спросил он, уходя от ответа.

– Да, – рассеянно ответила она.

– Да ты у нас богачка… может, пойдешь за меня? – улыбнулся он.

Кэнди встала и подошла к окну.

– Я так полагаю, вы оба сейчас поедете в Ксанаду, – сказала она.

Шон что-то пробурчал.

– А «Покои Виктории» займут братья Хейнс, – быстро продолжила она, – они уже говорили со мной об этом, так что не беспокойся. Там вам будет веселей, лучше и не придумать. Держу пари, каждый вечер будет полно гостей. Ничего не имею против, с этим я уже смирилась.

Шон подошел к ней и, осторожно взяв за локоток, повернул к себе. Достал из верхнего кармана шелковый носовой платок и протянул, чтобы она высморкалась.

– Ты хочешь с ним встретиться, Кэнди?

Не доверяя голосу, она покачала головой.

– Я присмотрю за ним, как и обещал.

Он обнял ее, затем повернулся, чтобы уходить.

– Шон! – окликнула она и, когда он оглянулся, попросила: – Ты уж заходи ко мне, хоть иногда. Пообедаем вместе, поговорим. Ты же останешься моим другом, правда?

– Конечно. Конечно, дорогая Кэнди.

Она улыбнулась сквозь слезы:

– А пока пакуй вещи, свои и Даффа, а я велю отвезти их к вам в Ксанаду.

29

Шон через стол посмотрел на Даффа, ожидая его поддержки. Они сидели в зале заседаний совета директоров. Дафф выпустил густое кольцо сигарного дыма. Вращаясь и расширяясь, как круг от брошенного камня на воде, оно наткнулось на крышку стола и раздробилось. Шон с горечью понял, что поддерживать его Дафф не собирается. Накануне они долго спорили, чуть не полночи. Шон все надеялся: а вдруг Дафф все-таки передумал? Теперь стало ясно, что это не так. И тогда он снова обратился с просьбой, в последний раз:

– Они запросили увеличения заработной платы на десять процентов. Я считаю, это справедливо, потому что цены в городе подскочили, а зарплаты остались те же. У этих людей есть жены и дети, джентльмены, почему вы не принимаете это в расчет?

Дафф выпустил еще одно колечко дыма, а Градски достал из кармана часы и многозначительно на них посмотрел. Макс кашлянул и вставил свое слово:

– Мистер Кортни, мне кажется, мы все уже обсудили. Может, приступим к голосованию?

Градски поднял руку – это означало, что он против Шона. На Даффа Шон и смотреть не хотел. Не хотелось видеть, как он голосует заодно с Градски. Но он все же заставил себя повернуть голову. Обе руки Даффа лежали перед ним на столе. Он выпустил еще колечко и наблюдал, как оно разбилось о крышку стола.

– Кто за это предложение? – спросил Макс, и Дафф с Шоном одновременно подняли руки.

Только теперь Шон понял, как много бы значило, если бы Дафф проголосовал против него. Дафф подмигнул ему, и Шон не сдержал улыбки.

– Значит, тридцать голосов «за» и шестьдесят «против», – объявил Макс. – Следовательно, предложение мистера Кортни отклоняется. О принятом решении я проинформирую руководство Союза горняков. А теперь, перед тем как закрыть заседание, у кого-нибудь есть еще вопросы?..

Шон с Даффом вернулись в свою контору.

– Я поддержал тебя только потому, что знал: Градски все равно победит, – весело сказал Дафф.

Шон хмыкнул.

– Конечно, он прав, – невозмутимо продолжил Дафф, придержав дверь в кабинет Шона. – Повышение заработной платы на десять процентов означает резкий скачок общих эксплуатационных расходов, до десяти тысяч в месяц.

Шон ногой захлопнул за собой дверь и ничего не сказал.

– Да ради бога, Шон, брось ты эту свою позицию всеобщего благодетеля, не доводи ее до абсурда. Градски прав – Крюгер в любой момент способен накинуть на нас еще какой-нибудь свой налог, и нам придется финансировать все эти новые проекты развития Ист-Рэнда. Нам ни в коем случае нельзя сейчас допустить, чтобы издержки производства поползли вверх.

– Ладно, – пробурчал Шон, – все уже решено. Но я очень надеюсь, что мы в результате не получим забастовку.

– Существует много способов разделаться с забастовками. У Градски есть договор с полицией, она на нашей стороне; кроме того, пару сотен человек всегда можно быстро перебросить из Кимберли, – объяснил ему Дафф.

– Черт подери, Дафф, но ведь это неправильно. И ты знаешь, что это неправильно. Даже вон тот нелепый Будда с маленькими глазками знает, что это неправильно. Но что я могу сделать? Черт побери, что я могу сделать?! – взорвался Шон. – Черт возьми, как ужасно чувствовать собственную беспомощность!

– Не забудь, ты сам захотел отдать ему в руки власть, – смеялся Дафф. – Ладно, хватит с нас попыток переделать мир, пошли домой.

Проходя через приемную, они наткнулись на Макса. Он был возбужден и явно нервничал.

– Простите меня, джентльмены, мне надо перекинуться с вами парой слов.

– От чьего имени, – резко спросил Шон, – от себя лично или от Градски?

– Это личное дело, мистер Кортни, – ответил Макс, понизив голос.

– А до завтра не подождет? – спросил Шон. Не останавливаясь, он прошел мимо и направился к двери.

– Прошу вас, мистер Кортни, это дело крайней важности, – взмолился Макс и отчаянно вцепился ему в руку.

– В чем дело, Макс? – спросил Дафф.

– Мне надо поговорить с вами наедине. – Макс снова понизил голос и с несчастным видом бросил взгляд на входную дверь.

– Ну ладно, говорите, – подбодрил его Дафф. – Мы сейчас одни.

– Нет, только не здесь. Мы можем встретиться немного позже?

Дафф вскинул брови:

– В чем дело, Максимилиан? Только не говорите, что вы хотите продать неприличные картинки.

– Сейчас мистер Градски ждет меня в гостинице. Я сказал ему, что пойду поищу кое-какие бумаги, и, если я немедленно не вернусь, он что-нибудь заподозрит.

Макс уже чуть не плакал, кадык его ходил вверх и вниз, то выскакивая из-под высокого воротничка, то снова прячась. Дафф вдруг очень заинтересовался.

– И вы не хотите, чтобы Норман об этом знал? – спросил он.

– Ни боже мой! – На глазах у Макса уже наворачивались слезы.

– Когда вы хотите встретиться?

– Сегодня вечером, после десяти, когда мистер Градски отправится к себе.

– Где?

– В восточном конце отвала шахты «Сестренка» есть обходная дорога. По ней сейчас никто не ходит.

– Я знаю ее, – сказал Дафф. – Мы будем прогуливаться там верхом в половине одиннадцатого.

– Спасибо, мистер Чарливуд, вы об этом не пожалеете.

Макс тут же рванулся к двери и исчез.

Дафф поправил бобровую шапку и ткнул Шона в живот концом своей трости:

– Понюхай-ка, втяни в себя воздух.

Дафф принюхался, и Шон последовал его примеру.

– Я ничего не чувствую, – заявил Шон.

– Воздух исполнен этим сладостным запахом, – объяснил ему Дафф. – Сладостным запахом предательства.

Из Ксанаду они выехали сразу после половины девятого. Дафф настаивал, чтобы оба надели черные накидки.

– Атмосфера, дружок, главное – атмосфера. Нельзя отправляться на подобные рандеву в грязных штанах цвета хаки и в veldschoen[36]. Иначе все только испортишь.

– Ну уж нет. Будь я проклят, если выряжусь в этот маскарадный костюм. На мне нормальная одежда. Меня она устраивает.

– Неужели мне никак не убедить тебя заткнуть за пояс пистолет? – с задумчивым сожалением спросил Дафф.

– Не-а, – засмеялся Шон.

– Нет? – покачал головой Дафф. – Да ты у нас варвар, дружок. Никакого вкуса, вот беда.

Двигаясь по Йоханнесбургу, они старались избегать больших улиц и уже в полумиле от города выехали на дорогу в Кейптаун. В темной бездне неба плавал совсем тоненький серпик месяца. Но крупные звезды светили ярко, и в их свете белые отвалы шахт, каждый величиной с большой холм, смотрелись прыщами на лике земли.

Как ни странно, Шона охватило волнение – энтузиазм Даффа всегда действовал на него заразительно. Они скакали рядом легким галопом, почти касаясь друг друга стременами. Плащ Даффа развевался у него за спиной, а встречный воздух раздувал сигару Шона, и она казалась огромной раскаленной искрой.

– Придержи лошадь, Дафф, поворот где-то здесь. Он успел зарасти травой, можно пропустить.

Они натянули поводья и пошли шагом.

– Который час? – спросил Дафф.

Шон затянулся сигарой и поднес часы к ее пылающему кончик:

– Четверть одиннадцатого. Мы приехали рано.

– Спорим, наш Максимилиан явится раньше? Ага, вот дорога.

Дафф повернул лошадь, и Шон последовал за ним. Совсем рядом перед ними вырос крутой отвал шахты «Сестренка», облитый белым звездным светом. Чтобы его объехать, следовало окунуться в его тень. Лошадь Даффа захрапела и прянула в сторону, а Шону пришлось сжать бока своей коленями, поскольку она тоже принялась выплясывать.

Из чахлых кустов, растущих вдоль дороги, вышел Макс.

– Я рад, что мы встретились под этой луной, Максимилиан, – приветствовал его Дафф.

– Прошу вас, джентльмены, уведите лошадей с дороги. – Макс все еще был возбужден – не меньше, чем днем.

Они привязали лошадей к кустам рядышком с лошадью Макса и вернулись к нему.

– Ну, Макс, что новенького? Как семья? – спросил Дафф.

– Прежде чем мы начнем обсуждать наши дела, джентльмены, я хочу, чтобы вы дали мне слово чести: получится из этого что-нибудь или нет, вы не скажете никому ни слова о том, что я вам сегодня поведаю.

«Как он бледен, – подумал Шон. – Впрочем, возможно, дело в звездном свете».

– Я согласен, – сказал Шон.

– Вот те крест! – подтвердил Дафф.

Макс распахнул пальто и извлек из-под пазухи длинный конверт:

– Думаю, если сначала покажу вам вот это, легче будет объяснить вам свое предложение.

Шон взял конверт.

– И что там внутри, Макс? – спросил он.

– Последние отчеты четырех банков, с которыми имеет дело мистер Градски.

– Спички, Шон. Света нам, дружок, света! – нетерпеливо воскликнул Дафф.

– У меня с собой фонарь, – сказал Макс и присел, чтобы разжечь его.

Шон с Даффом присели вместе с ним и в круге желтого света развернули банковские отчеты. Изучали молча, внимательно. Наконец Шон откинулся на пятках назад и раскурил сигару.

– Ну что ж, я очень рад, что сам не должен такую кучу денег, – заметил он.

Сложив листы бумаги, он сунул их обратно в конверт и сдавленно засмеялся. Макс взял у него конверт и аккуратно спрятал куда-то под пальто.

– Ну хорошо, Макс… давай рассказывай… растолкуй нам все поподробней, – сказал Шон.

Макс наклонился и задул фонарь. То, о чем он собирался поведать, гораздо легче излагать в темноте.

– Большая сумма наличными, которую мистер Градски должен был выплатить вам, джентльмены, и снижение добычи на его алмазных копях в части, касающейся нового картельного соглашения в алмазной промышленности, – все это заставило его сделать огромный заем в каждом из всех своих банков.

Макс замолчал и прокашлялся.

– Суммы вы только что видели. Разумеется, банки потребовали гарантий, то есть обеспечения ссуды, и мистер Градски предоставил им весь свой пакет акций «Сентрал Рэнд консолидейтед». Банки установили нижний предел стоимости акции в размере тридцати пяти шиллингов каждая. Как вам известно, акции «Сентрал Рэнд консолидейтед» сейчас котируются по девяносто шиллингов, и это дает им большой запас прочности. Однако в случае, если акции упадут до тридцати пяти шиллингов, банки начнут их продавать. Они выбросят на рынок все акции «Сентрал Рэнд консолидейтед», которыми владеет мистер Градски, все до единой.

– Продолжай, Макс, – сказал Дафф. – Мне все больше нравится слушать твой голос.

– И мне пришло в голову вот что: если мистер Градски на какое-то время уедет из Йоханнесбурга – скажем, отправится в Англию покупать новое оборудование или еще что-нибудь в этом роде, – у вас, джентльмены, появится возможность опустить стоимость акции «Сентрал Рэнд консолидейтед» до тридцати пяти шиллингов. Если делать все аккуратно, на это понадобится дня три или четыре. Вы сыграете на понижение и пустите слух, что Ведущая жила на большой глубине выклинилась, то есть сжалась. Мистера Градски здесь не будет, некому будет защитить его интересы, и как только акции «Сентрал Рэнд консолидейтед» достигнут тридцати пяти шиллингов, банки станут от них избавляться. Цена на них обвалится, и вы, имея на руках достаточно наличных, сможете скупить акции «Сентрал Рэнд консолидейтед» всего лишь за небольшую часть их истинной стоимости. Не вижу причин, почему бы вам не получить контроль в компании и в придачу не заработать пару миллионов.

Снова наступило молчание. На этот раз оно длилось долго.

– А что ты будешь иметь от этого, Макс? – спросил наконец Шон.

– Вы выпишете мне чек на сто тысяч фунтов, мистер Кортни.

– Цены растут, – заметил Шон. – Я думал, что такого рода работа всегда стоила тридцать сребреников. И такса была установлена, кажется, твоими земляками.

– Заткнись! – резко оборвал его Дафф и уже помягче обратился к Максу: – Мистер Кортни любит иногда пошутить. Скажи-ка мне, Макс, это все, чего ты хочешь? Неужели только деньги? Скажу тебе откровенно – это мало похоже на правду. Ты же и так вполне обеспеченный и богатый человек.

Макс быстро встал и направился к лошадям, но на полдороге резко повернулся к ним. Лицо его скрывала темнота, но голос не мог обмануть их.

– Вы что, думаете, – закричал он, – я не знаю, как меня всюду кличут?! «Придворный шут», «Язычок Градски», «Жополиз»… Вы думаете, мне это нравится? Думаете, я получаю удовольствие оттого, что каждый день, каждую минуту ползаю перед ним на брюхе? Я хочу снова стать свободным. Я хочу снова стать человеком.

Макс замолчал и закрыл лицо руками. Он всхлипывал. Шон не мог на это смотреть, и даже Дафф смущенно опустил глаза. Макс снова заговорил, на этот раз своим обычным тихим и печальным голосом:

– Мистер Кортни, если завтра вы придете к себе в кабинет в вашей желтой жилетке, я приму это как знак, что вы намерены принять мое предложение и что мои условия вас устраивают. Тогда я организую все, что необходимо, чтобы гарантировать отсутствие мистера Градски в стране.

Отвязав лошадь, он вскочил в седло и направился к дороге, ведущей в Кейптаун. А Шон с Даффом остались сидеть, слушая, как затихает в темноте топот копыт лошади Макса.

– Эти банковские отчеты подлинные, – заговорил Дафф, – я хорошо рассмотрел печати.

– А эмоции Макса еще более подлинны, – сказал Шон, бросая окурок сигары в кусты. – Такое сыграть невозможно. Когда я его слушал, мне стало противно. Черт побери, как можно столь хладнокровно предавать человека, который ему доверяет?

– Давай-ка не будем, дружок, обсуждать нравственность Макса. Озаботимся лучше фактами. Нормана продали нам с потрохами, с горчичкой и чесночком и за каждым ухом по веточке зелени. И я предлагаю поджарить его и скушать.

Шон улыбнулся:

– Но зачем? Приведи мне основания, докажи логически, зачем нам это надо. Я хочу, чтобы ты убедил меня. Что-то мне подсказывает, что после сегодняшней встречи с Максом я не удивлюсь, если это будет легко.

– Во-первых, он этого заслуживает. – Дафф загнул один палец.

Шон кивнул.

– Во-вторых, – Дафф загнул второй палец, – если мы получим контроль, то сможем вести дело так, как сами захотим. Ты сможешь побаловать себя тем, что поднимешь зарплату, а я снова буду чувствовать себя наверху.

– Да! – Шон задумчиво подергал себя за ус.

– В-третьих, мы приехали сюда делать деньги и такой возможности, как эта, у нас еще не было. И мой последний довод, самый, кстати сказать, сильный… тебе так идет эта желтая жилетка, дружок, ты так в ней прекрасен, что я и за тысячу акций «Сентрал Рэнд консолидейтед» не хотел бы упустить возможность увидеть тебя в ней.

– Да, скроена она ладно, – признался Шон. – Но послушай, Дафф, я бы не хотел, чтобы снова случилось что-нибудь такое, что случилось с Локткампером. Грязное это дело, ты же понимаешь.

Дафф встал:

– Норман уже большой мальчик, он этого делать не станет. Тем более что он все равно останется богатым: у него алмазные копи. Мы всего лишь освободим его от ответственности за Витватерсранд.

Они направились к лошадям. Шон уже вставил ногу в стремя, но вдруг застыл.

– Боже мой, – воскликнул он, – я не могу этого сделать! Все пропало!

– Но почему? – встревожился Дафф.

– На эту жилетку я пролил подливу и не смогу ее завтра надеть. Мой портной меня просто убьет.

30

Устроить отъезд Градски оказалось легко – возникла необходимость поездки в Лондон. Там следовало закупить оборудование для разработки новых месторождений в Ист-Рэнде, а заодно из примерно сотни ожидающих в Англии претендентов подобрать пару толковых инженеров. И не без некоторого удовольствия Градски позволил избрать себя для этой работы.

– Надо устроить ему отвальную, – предложил Шону в тот вечер за ужином Дафф. – Ну, не совсем отвальную, но… в общем, поминки.

Шон принялся насвистывать похоронный марш, а Дафф отбивал такт рукояткой ножа по столу.

– Мы устроим ее в «Кэндис-оте…» – Дафф осекся. – Нет, мы устроим ее здесь. Мы зададим бедному старому Норману такую отвальную, что он потом будет иметь полное право сказать: «Может быть, эти скоты и обчистили меня до нитки, зато уж отвальную мне они устроили потрясающую».

– Не очень-то он любит такие мероприятия, – заметил Шон.

– Это как раз и есть прекрасный повод такое мероприятие устроить, – согласился Дафф.

Через неделю, когда утренним дилижансом Градски с Максом отбыли в Порт-Наталь, их провожали все пятьдесят членов Йоханнесбургской фондовой биржи, после прощального вечера все еще одетые во фраки. Дафф произнес хоть и небольшую, но трогательную, пусть и несколько невнятную речь и преподнес Градски букет роз.

Лошади нервничали, окруженные топчущейся вокруг них толпой народу. Когда возница наконец щелкнул кнутом, скакуны взяли с места в карьер, и Макс с Градски, занимающие задние сиденья, совершенно неподобающе их достоинству повалились друг на друга. Толпа провожающих махала им платочками, пока дилижанс не скрылся из виду.

Положив руку на плечо Даффа, Шон привел его в контору и усадил в глубокое кожаное кресло.

– Ты не очень пьяный, чтобы говорить разумно и трезво? – с сомнением в голосе спросил Шон.

– Конечно. Всегда к вашим услугам, как сказала дама посетителю.

– Ночью мне удалось переговорить с Максом, – сказал Шон. – Когда они с Градски благополучно взойдут на борт почтового судна, Макс пошлет нам из Порт-Наталя телеграмму. Пока мы ее не получим, начинать ничего не будем.

– Очень даже умно… ты – мудрейший из всех, кого я знаю, – с довольным видом улыбнулся Дафф.

– Тебе бы лучше пойти домой и лечь поспать, – сказал Шон.

– Далековато будет. Я и здесь высплюсь.

Телеграмма от Макса пришла только через десять дней. Ее доставили прямо к столу, как раз когда Шон с Даффом обедали в Рэнд-клубе. Шон вскрыл конверт и зачитал послание Даффу:

Отплываем сегодня в четыре часа дня. Удачи. Макс

– Я за это, пожалуй, выпью, – сказал Дафф и поднял бокал с вином.

– А я завтра, – подхватил Шон, – иду на «Глубинные горизонты». Скажу Франсуа, чтобы с нижних уровней шахты поднимал всех до единого. В шахту спускаться будет запрещено.

– На четырнадцатый поставь охрану, – предложил Дафф. – Это произведет более глубокое впечатление.

– Отличная идея, – согласился Шон.

Кто-то прошел мимо их столика. Шон поднял голову и заулыбался:

– Дафф, ты знаешь, кто это такой?

– Ты о ком? – озадаченно спросил Дафф.

– Да вон о том парне – видишь, прошел в коридор. Вон он, направляется к туалету.

– Эллиот, что ли, газетчик?

– Ну да, издатель «Рэнд мейл», – кивнул Шон. – Пошли-ка со мной, Дафф.

– Куда?

– Как – куда? Получить немножко рекламы, причем недорого.

Дафф с Шоном покинули столовую и через холл проследовали в мужской туалет. Дверца одной из кабинок была закрыта, и, когда они вошли, кто-то за ней едва слышно пукнул. Подмигнув Даффу, Шон направился к писсуару.

– В общем, пока надеяться, Дафф, – сказал он, – можно только на то, что Норману удастся сотворить в Англии чудо. Иначе… – Он пожал плечами.

Дафф тут же сообразил, в чем дело:

– А не думаешь ли ты, что, полагаясь на это, мы чертовски рискуем? Я повторяю: надо продавать прямо сейчас. Еще утром акции «Сентрал Рэнд консолидейтед» были по девяносто одному шиллингу, – очевидно, еще никуда не просочилось. Но вот когда это случится – поди продай эти чертовы акции! Говорю тебе, пока все идет хорошо, надо от них избавляться.

– Нет, – продолжал спорить Шон. – Надо подождать новостей от Нормана. Понимаю, риск есть, конечно, но ведь на нас лежит ответственность за тех, кто у нас работает.

Шон взял Даффа под руку и повел его вон из туалета. А уже у двери добавил на пирог вишенку сверху:

– Если… или когда… «Сентрал Рэнд консолидейтед» рухнет, без работы останутся тысячи людей… ты это понимаешь?

Шон закрыл за собой и Даффом дверь, и оба восхищенно заулыбались друг другу.

– Ты у нас гений, дружочек, – прошептал Дафф.

– Рад заметить, что я в целом с тобой согласен, – прошептал в ответ Шон.

Наутро Шон проснулся с таким чувством, будто в этот день должно произойти нечто необыкновенное, захватывающее. Он лежал и смаковал это чувство, пока не призадумался: а с чего бы это? Потом резко поднялся в постели и протянул руку за газетой, которая в сложенном виде уже дожидалась его на кофейном подносе рядом с кроватью. Он расправил ее, и одного взгляда на первую страницу хватило, чтобы найти то, что он искал. Заголовок кричал крупным шрифтом: «ВСЕ ЛИ ТАК ХОРОШО С ДЕЛАМИ У „СЕНТРАЛ РЭНД КОНСОЛИДЕЙТЕД“»? ЗАГАДОЧНАЯ ПОЕЗДКА НОРМАНА ГРАДСКИ». Сама статья являла собой истинный шедевр журналистской эквилибристики. Не часто Шон видел, чтобы кто-то писал так легко и со знанием дела о том, о чем не имел ни малейшего понятия. Статья изобиловала словечками, избитыми фразами, не имеющими никакого смысла, типа «предполагается», «из надежных источников нам стало известно», «есть все основания считать».

Нащупав шлепанцы, Шон вышел в коридор и направился в комнату Даффа.

Дафф раскинулся на кровати, заняв бо́льшую ее часть и собрав на себя все простыни; сбоку от него, свернувшись калачиком, притулилась какая-то девица. Дафф храпел богатырским храпом, девица тихо поскуливала во сне. Кончиком кушака своего халата Шон пощекотал губы компаньона – нос Даффа пошевелился, и храп затих. Девица села и, пребывая еще в полусне, посмотрела на Шона широко раскрытыми, но совершенно пустыми глазами.

– Давай беги отсюда, быстро! – прикрикнул на нее Шон. – Сюда идут бунтовщики!

Она так и подскочила в воздух и приземлилась футах в трех от кровати, дрожа от страха. Шон окинул ее критическим взглядом. Симпатичная деваха, решил он и поставил в уме галочку: надо бы пригласить ее прогуляться, как только Дафф отправит ее в отставку.

– Ладно, – успокоил он ее, – они уже ушли.

Тут до нее дошло, что она совсем голая и что Шон разглядывает ее оценивающими глазами. Она попыталась хоть как-то прикрыться ладошками, но для решения этой задачи ладошек оказалось маловато. Шон взял валяющийся на кровати халат Даффа и протянул ей:

– Поди прими ванну, что ли, радость моя… а мне надо поговорить с мистером Чарливудом.

Накинув халат, она вновь обрела самообладание.

– Я же была совсем не одета, мистер Кортни, – резко заявила она.

– А я как-то и не догадался, – вежливо отреагировал Шон.

– Это нехорошо.

– А ты у нас скромница – но, думаю, так лучше, чем как это обычно бывает. А теперь будь хорошей девочкой, дуй отсюда.

Дерзко вздернув подбородок, она скрылась в ванной, а Шон перенес все внимание на Даффа. Пока Шон беседовал с девушкой, Дафф решительно цеплялся за остатки сна, но, когда Шон ударил его пониже предполагаемой спины сложенной газетой, сдался. Как черепаха, высовывающая голову из панциря, он выглянул из-под кучи простынь. Шон протянул ему газету и присел на край кровати. Лицо Даффа сморщилось от смеха.

– Значит, так, – деловито заговорил он. – Ты сейчас нагрянешь в кабинет главного редактора и устроишь небольшой скандальчик – их подозрения только усилятся. А я иду на «Глубинные горизонты» и закрываю все нижние штольни. Встречаемся на бирже во время открытия. И не забудь, когда окажешься снова в городе, убрать с рожи эту свою глумливую ухмылку. Старайся выглядеть изнуренным, для тебя сейчас это будет нетрудно.

Когда Шон явился к зданию фондовой биржи, толпа уже запрудила всю улицу. Мбежане осторожно направил на нее ландо, и толпа расступилась, давая дорогу. Шон сердито смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на сыпавшиеся на него со всех сторон вопросы. Мбежане остановил экипаж перед главным входом; четверо констеблей сдерживали толпу, пока Шон не прошел по тротуару до двойных дверей и не скрылся за ними. Дафф пришел раньше и был уже там, окруженный взбудораженными членами правления и брокерами. Он увидел Шона и отчаянно помахал ему рукой над головами своих суровых инквизиторов. Их внимание переключилось от Даффа к Шону, и толпа устремились к нему: Шон мгновенно оказался в кольце взволнованных и сердитых лиц. Один из этих людей схватил его за лацканы, и шляпа Шона съехала ему на глаза, а от пальто отлетела оторванная пуговица.

– Это правда? – заорал этот человек, брызгая слюной, и капли летели Шону в лицо. – Мы имеем право знать, правда ли это?

Шон со всего размаху врезал тростью ему по голове, и тот мелкими шажками отлетел назад прямо в руки тех, кто толпился сзади.

– Назад, ублюдки! – заорал Шон, отгоняя всех прочь то острым концом трости, то набалдашником, расшвыривая во все стороны. Наконец он остался один, сверкая глазами и угрожающе помахивая тростью. – Заявление я сделаю позже. А пока ведите себя прилично.

Он поправил шляпу и, вырвав торчащую нитку на месте оторванной пуговицы, гордо прошествовал к Даффу. Тут Шон заметил, что кончики губ его друга шевельнулись, готовые разъехаться в его обычной ухмылочке, и предостерегающе зыркнул на него глазами. С мрачными лицами компаньоны скрылись в комнате для членов правления.

– Ну как там у тебя? – тихим голосом спросил Дафф.

– Лучше не бывает, – ответил Шон, ухитряясь сохранять на лице встревоженное выражение. – На четырнадцатом поставил вооруженную охрану. Как только здесь станет об этом известно, у них пена изо рта пойдет.

– Когда будешь делать заявление, говори с уверенностью, но чтобы всем было понятно, что врешь, – инструктировал его Дафф. – Если все пойдет так же, то к открытию торгов акции упадут до тридцати пяти.

За пять минут до открытия торгов Шон стоял на председательском месте и держал речь, обращаясь к своим товарищам – членам правления, а Дафф со все возрастающим восхищением слушал его. Самые искренние заверения Шона, его искусные словесные обороты звучали столь убедительно, что вселяли в души самых убежденных оптимистов искреннее отчаяние. Шон закончил и спустился с трибуны, встреченный не аплодисментами, но самым мрачным и зловещим молчанием. Зазвонил колокол, брокеры стояли поодиночке или небольшими группами, и лица их были угрюмы и безутешны. Прозвучало первое, еще нерешительное предложение:

– Я продаю акции «Сентрал Рэнд консолидейтед».

Но никакого ажиотажа не возникло. Охотников покупать оказалось плачевно мало. Продажа осуществилась через десять минут, отмеченная рекордными восемьюдесятью пятью шиллингами, на шесть шиллингов ниже, чем вчерашние девяносто один перед закрытием торгов. Дафф наклонился к Шону:

– Чтобы дело пошло, придется продавать и свои, иначе все будут отсиживаться и ждать.

– Все правильно, – кивнул Шон, – потом выкупим за четверть цены. Но подожди, пусть придут вести насчет «Глубинных горизонтов».

Это случилось как раз перед тем, как стрелки показали десять часов. Реакция была потрясающая. За одну только быструю вспышку продаж акции «Сентрал Рэнд консолидейтед» упали до шестидесяти шиллингов. Но потом зависли на этом уровне, судорожно колеблясь между надеждой и сомнением.

– Надо продавать сейчас, – прошептал Дафф, – им не хватает оригинала. Придется бросить им эту кость, иначе цена застрянет.

Шон сжал кулаки в карманах и почувствовал, что руки его дрожат. По лицу Даффа тоже было видно, как он напрягся: щека его слегка подергивалась и глаза едва заметно ввалились. Ставки были очень высоки.

– Только не переборщи, продавай тридцать тысяч.

Цена под таким давлением сразу просела, но выровнялась на сорока пяти шиллингах. Прошел еще час в подвешенном состоянии. Шон чувствовал, что тело напряжено до предела, а рубаха под мышками взмокла от холодного пота.

– Продавай еще тридцать тысяч, – хрипло приказал он клерку и удивился, не узнав собственного голоса.

Шон загасил сигару в медной пепельнице рядом с креслом, и так уже полную наполовину выкуренных окурков. Не было уже никакой необходимости изображать тревогу. На этот раз цена остановилась на сорока шиллингах, и продажа еще шестидесяти тысяч акций не увенчалась успехом – цена понизилась всего лишь на несколько шиллингов.

– Кто-то скупает, – беспокойно пробормотал Шон.

– Похоже на то, – согласился Дафф. – Ставлю сотню против одного, что воду мутит этот чертов грек Эфтивулос. Похоже, придется продавать еще, пока он не наглотается, и только тогда они станут и дальше падать.

Дафф с Шоном продали три четверти своих акций «Сентрал Рэнд консолидейтед», а цена упрямо держалась на уровне тридцати семи шиллингов шести пенсов. Маняще близко к магической цифре, которая откроет створы, и акции Градски хлынут на не готовый к этому рынок, но сейчас они были близки к той точке, когда у них совсем не останется акций, чтобы заставить цену спуститься на эти последние два шиллинга и шесть пенсов.

Торги закрылись. Обессиленные Дафф и Шон сидели в своих креслах, потрясенные и измотанные, как боксеры-профессионалы после пятнадцати раундов боя. Зал постепенно опустел, а они все еще оставались на своих местах. Шон положил руку Даффу на плечо.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Завтра все будет хорошо.

Они посмотрели друг другу в глаза и, обменявшись толикой энергии и силы, заулыбались. Шон встал:

– Ну все, пошли домой.

Спать Шон отправился рано и в одиночестве. Несмотря на то что торги высосали из него всю энергию, он долго не мог уснуть. А когда все-таки погрузился в сон, к нему стали приходить беспорядочные образы и сюжеты, причем сны то и дело прерывались и его выталкивало в бодрствующее состояние.

Очнувшись в очередной раз под утро, Шон с облегчением увидел серые квадраты окон, значит уже светает и он теперь свободен от этого неблагодарного отдыха. Выпив на завтрак чашку кофе, он понял, что совершенно не в состоянии проглотить тарелку мяса с яичницей: впереди его ждал тяжелый день, а желудок уже сжался и не хотел ничего принимать.

Вышедший к завтраку Дафф тоже выглядел усталым и невыспавшимся и явно выказывал раздражительность.

За едой они почти не разговаривали. А когда Мбежане повез их в карете к фондовой бирже, сидели словно в рот воды набрав.

Перед входом на биржу их снова ждала толпа народу. Пробившись сквозь нее, компаньоны вошли в здание и заняли свои места. Шон оглядел лица членов правления. В каждом читалась некая тревога, вокруг глаз обозначились темные круги, движения отличались резкостью и суетливостью. Он увидел, как Джок Хейнс зевнул широко и изящно, как лев, и сам не удержался от зевка. Прикрывая рот ладонью, Шон заметил, что пальцы снова дрожат. Он положил руку на подлокотник кресла и держал ее так, пока дрожь не успокоилась. С другого конца помещения Бонзо Барнес поймал взгляд Шона, тут же отвел глаза и сам раскрыл рот в широком, отчаянном зевке.

Так сказывалось общее напряжение. Через несколько лет Шон увидит, как зевают мужчины, поджидая рассвета перед атакой, готовясь попасть под пули буров…

Тут к нему наклонился Дафф, прерывая его размышления:

– Как начнутся торги, надо продавать. Попробуем нагнать на них страху. Согласен?

– Последняя попытка, – кивнул Шон. – Или пан, или пропал.

Еще одно столь же мучительное утро он не переживет.

– А что, нельзя сразу предложить тридцать два шиллинга и шесть пенсов за акцию? Разом с этим покончить? – спросил он.

Дафф усмехнулся:

– Нет, нельзя, мы себя выдадим. Надо продавать по высшей цене, она должна падать сама.

– Пожалуй, ты прав… но мы будем играть по-крупному и, как только начнутся торги, выбросим наши последние акции. Не понимаю, как после этого цена может удержаться.

Дафф кивнул. Он подозвал специально уполномоченного клерка, который терпеливо ждал у двери, и, когда тот подошел, отдал распоряжение:

– Продавай сотню тысяч акций «Сентрал Рэнд консолидейтед» по наилучшей текущей цене.

Клерк заморгал, однако послушно записал приказ в блокнот и вышел на первый этаж, где собирались другие брокеры. До удара колокола оставалось несколько минут.

– А что, если не сработает? – спросил Шон. Живот у него уже скрутило так, что к горлу подкатила тошнота.

– Должно сработать… не может не сработать, – прошептал Дафф скорее самому себе, чем Шону.

Он стучал пальцами по набалдашнику трости и поскрипывал сжатыми зубами. Все ждали, когда ударит колокол, и, когда раздался звон, Шон вздрогнул и неуверенно потянулся к портсигару.

– Я продаю акции «Сентрал Рэнд консолидейтед», – послышался резкий голос клерка, а за ним неясное бормотание голосов: торги начались.

Через открытую дверь видно было, как протоколист записывает мелом на доске первую продажу: тридцать семь шиллингов.

Шон глубоко затянулся сигарным дымом и откинулся в кресле, пытаясь заставить себя расслабиться и не обращать внимания на беспокойное постукивание пальцев Даффа о подлокотник кресла рядом с ним. Протоколист стер предыдущую цифру и написал: тридцать шесть шиллингов.

Шон выпустил изо рта длинную струю дыма.

– Кажется, пошло, – прошептал он.

Пальцы Даффа так крепко вцепились в подлокотник, что побелели костяшки. Вот она наконец, эта недостижимая цифра. Дафф глубоко вздохнул.

– Началось! – прошептал он. – Будь внимателен, дружок. Сейчас за дело возьмутся банки. Приготовься, дружок, будь весь внимание.

– Тридцать четыре и шесть, – проговорил протоколист и записал цифру.

– Сейчас они должны вступить в дело, – снова сказал Дафф. – Приготовься, сейчас ты станешь богатым, дружок.

Клерк уже возвращался, он входил в дверь. Вот он подошел и остановился прямо перед ними.

– Мне удалось продать их, сэр, – сказал клерк.

Шон быстро выпрямился.

– Так скоро? – спросил он.

– Да, сэр, три большие продажи, и я избавился от всех акций. Боюсь, что последняя партия продана за тридцать четыре шиллинга и шесть пенсов.

Шон снова уставился на доску. Там стояла та же цифра: тридцать четыре шиллинга и шесть пенсов.

– Дафф, здесь происходит что-то странное. Почему до сих пор не вступают в дело банки?

– Мы заставим их продавать, – прохрипел Дафф неестественно сиплым голосом. – Мы заставим этих ублюдков.

Он подался из кресла вперед.

– Продавай еще сотню тысяч по тридцать шиллингов акцию! – прорычал он.

Лицо клерка застыло от удивления.

– Ты меня слышишь? Поторопись, черт бы тебя побрал! Чего ты ждешь?

Клерк попятился, развернулся и чуть не бегом пустился прочь.

– Дафф, ради бога, что ты делаешь? – Шон схватил его за руку. – Ты что, с ума сошел?

– Мы заставим их, – бормотал Дафф. – Никуда не денутся, будут продавать.

– Но откуда у нас еще сотня тысяч акций? – Шон вскочил на ноги. – Надо его остановить!

Он побежал через весь зал к двери, но не успел добраться до нее, как на доске появилась цифра: тридцать шиллингов. Протолкавшись сквозь толпу, Шон отыскал клерка.

– Не продавай ни акции, – шепнул он ему.

Клерк ответил ему удивленным взглядом.

– Но я уже продал, сэр, – сказал он.

– Сто тысяч, целиком? – не веря своим ушам, ужаснулся Шон.

– Да, сэр, кто-то купил сразу весь лот.

Ошеломленный Шон вернулся обратно и опустился в кресло рядом с Даффом.

– Они уже проданы, – сказал он таким тоном, будто не верил самому себе.

– Мы заставим их, заставим их продавать, – снова пробормотал Дафф.

Шон в тревоге повернулся к нему. Лоб Даффа усеивали капельки пота, глаза сверкали.

– Ради бога, Дафф, – зашептал Шон, – успокойся.

Шон понимал, что сейчас все взгляды в зале устремлены на них. Он видел эти обращенные к ним лица крупным планом, словно через телескоп, и гул их голосов странным эхом отдавался в ушах. Шон был совершенно сбит с толку; сознание помутилось, и движение вокруг замедлилось. Все, что происходило, казалось дурным сном. Он посмотрел туда, где шли торги: там, на доске, напротив аббревиатуры «Сентрал Рэнд консолидейтед», издевательски, словно указующий перст прокурора, подмигивала все та же цифра тридцать. Но почему молчат банки? Почему не продают?

– Мы заставим их, мы заставим этих ублюдков, – снова проговорил Дафф.

Шон хотел ему что-то сказать, но слова застряли в горле. Он снова посмотрел в зал, где происходили торги. Сон действительно дурной, иначе откуда там взялись Градски с Максом, шагающие к помещению для членов правления? Вокруг них толпились люди, Градски улыбался, подняв обе ладони, словно отражал сыплющиеся вопросы. Вот они вошли, и Градски направился прямо к своему креслу возле камина. Усевшись, он наклонился вперед, и плечи его провисли, а жилетка на огромном, тугом животе сморщилась. Он продолжал улыбаться, и Шон подумал, что такой страшной, способной кого угодно лишить присутствия духа улыбки он в жизни не видел. С испуганным изумлением смотрел он на эту улыбку. Дафф, неподвижно застывший рядом с ним, был не менее потрясен.

Макс что-то быстро сказал Градски и, встав, направился к ним. Он остановился перед креслами Шона и Даффа:

– Клерк сообщил нам, что вы уполномочили его продать мистеру Градски пятьсот тысяч акций «Сентрал Рэнд консолидейтед» по средней цене тридцать шесть шиллингов за акцию. – Ресницы Макса печально опустились на щеки. – Полный пакет «Сентрал Рэнд консолидейтед», как вам известно, составляет один миллион акций. За последние два дня мистер Градски смог скупить еще семьдесят пять тысяч акций, кроме тех, которые вы ему продали. В результате его пакет акций «Сентрал Рэнд консолидейтед» составил почти шестьсот тысяч. Следовательно, вы продавали акции, которых не существует. Мистер Градски предвидит, что в исполнении вашего контракта у вас возникнут некоторые трудности.

Шон с Даффом продолжали смотреть на него не мигая. Макс повернулся, собираясь уходить.

– Но банки… почему банки не стали продавать? – выпалил Дафф.

Макс улыбнулся своей печальной полуулыбкой:

– Как только мистер Градски прибыл в Порт-Наталь, он перевел достаточные средства со своих тамошних счетов, чтобы покрыть свой перерасход в Йоханнесбурге. Мистер Градски послал вам телеграмму и немедленно вернулся. Мы прибыли только час назад.

– Но… но ты нам солгал! Ты нас надул!

Макс наклонил голову:

– Мистер Чарливуд, я не стану дискутировать по вопросам порядочности с человеком, который не понимает значения этого слова.

И он вернулся обратно к Градски. Все, кто находился в помещении, слышали его слова. И пока Дафф с Шоном продолжали сидеть на развалинах своего состояния, внизу началась яростная борьба за покупку акций «Сентрал Рэнд консолидейтед». Всего за пять минут цена перескочила девяносто шиллингов, но и на этом ее рост не остановился. Когда она дошла до ста шиллингов, Шон тронул Даффа за руку.

– Пошли, – сказал он.

Поднявшись, они поплелись к двери. Когда проходили мимо кресла Градски, послышался его голос:

– Да, мистер Чарливуд, все время побеждать нельзя.

Он проговорил это ясно, почти без запинки, лишь едва заметно спотыкаясь на некоторых согласных, которые всегда трудно давались Норману Градски.

Остановившись, Дафф повернул голову и открыл рот, лихорадочно подыскивая слова для ответа. Губы его шевелились, но нужные слова так и не нашлись. Плечи Даффа опустились, он покачал головой и отвернулся. Переходя через порог, он споткнулся, и Шон поддержал его, помогая пройти сквозь толпу возбужденно переговаривающихся брокеров. Ни один из них не обратил на них никакого внимания. На них натыкались, их толкали, пока наконец они не пробились на улицу. Шон помахал Мбежане, чтобы тот подал карету. Они кое-как влезли, и Мбежане повез их в Ксанаду.

Приехав, оба сразу направились в гостиную.

– Шон, умоляю, дай поскорей чего-нибудь выпить.

Посеревшее лицо Даффа напоминало измятую бумагу. Шон до половины налил два стакана бренди, один из которых протянул компаньону. Дафф одним духом выпил до дна, сел и уставился в пустой стакан.

– Прости… я просто потерял голову. Я же думал, когда банки начнут продавать, мы станем выкупать эти акции за бесценок.

– Теперь это все не важно, – усталым голосом отозвался Шон. – Нас размазали раньше, чем это случилось. Черт побери! Какая хитрая, точно рассчитанная ловушка!

– Откуда нам было знать? Как все это дьявольски ловко было придумано! Как мы могли догадаться? Верно, Шон? – пытался хоть как-то оправдаться Дафф.

Шон скинул сапоги, расстегнул воротничок.

– В ту ночь на отвале шахты я готов был поставить на кон собственную жизнь, что Макс нам не лгал. – Он откинулся на спинку кресла и круговым движением поболтал бренди в стакане. – Боже мой, как они, наверно, хохотали над нами, когда видели, что мы сами бежим в западню!

– Но нам еще не конец, Шон, это еще не совсем конец, верно? – Дафф смотрел вопросительно, ожидая ответа, и взгляд его умолял не убивать в нем последней надежды. – Мы выкарабкаемся, все будет отлично, ты же знаешь, так и будет, правда? После этого крушения мы спасем достаточно, чтобы начать все сначала. Мы снова восстанем из пепла, скажи, Шон?

– Ну конечно! – грубо расхохотался Шон. – Ты пойдешь работать в «Светлые ангелы», станешь мыть плевательницы, а я – в Оперный театр, на пианино буду по клавишам барабанить.

– Но… но… что-нибудь у нас ведь останется. Может быть, хоть пара-другая тысяч. Можно продать этот дом.

– И не мечтай, Дафф, этот дом принадлежит теперь Градски. Теперь все ему принадлежит.

Шон плеснул в рот остатки бренди, проглотил. Быстро поднявшись, направился к шкафу с напитками.

– Я сейчас тебе все объясню. Мы должны Градски сотню тысяч акций, которых не существует. Единственный способ предоставить их ему – сначала купить их у него, причем по цене, которую он сам назначит. С нами все кончено, Дафф, ты понимаешь, что это значит? Мы уничтожены! Мы банкроты!

Шон налил себе еще бренди, пролив немного на буфет.

– Выпей-ка лучше еще за счет Градски, теперь это его бренди.

Шон повел рукой вокруг, указывая на дорогую мебель, тяжелые портьеры:

– Посмотри на все это в последний раз. Завтра сюда явится шериф и наложит на дом арест. Потом через надлежащую правовую процедуру все будет передано законному владельцу мистеру Норману Градски.

Шон двинулся было обратно к своему креслу, но вдруг остановился.

– Надлежащая правовая процедура, – тихо повторил он. – Интересно… а ведь это могло бы сработать.

Дафф встрепенулся в кресле и резво выпрямился:

– У тебя появилась идея?

– Идея не идея, а, скажем так, половинка идеи есть. Послушай, Дафф, если я смогу сберечь из всего этого пару тысяч, ты согласен убраться отсюда?

– Но куда… куда мы поедем?

– Когда мы с тобой начинали, то двигались на север. Неплохое направление, как, впрочем, и любое другое. Говорят, за Лимпопо имеется золотишко, да и слоновой кости хватает – для тех, кто не прочь поживиться.

– Но почему нельзя остаться здесь? Можно было бы продолжать играть на бирже. – Лицо Даффа выражало нерешительность, даже почти испуг.

– К черту, Дафф, здесь у нас все кончено. Играть на бирже, когда ты заказываешь музыку, – это одно. А с нашей тысячей мы превратимся в собак, дерущихся за кость со стола Градски. Давай-ка лучше уедем отсюда и начнем все сначала. Поедем на север – добывать слоновую кость и искать новую золотую жилу. Возьмем с собой пару фургонов и найдем еще одно состояние. Держу пари, ты уже забыл, что значит сидеть на лошади и держать в руках винтовку, что такое ветер в лицо, а на пятьсот миль вокруг ни одной шлюхи, ни одного биржевого маклера.

– Но это значит бросить все, что мы заработали, – простонал Дафф.

– Боже милостивый, ты что, слепой или просто дурак? – набросился на него Шон. – У тебя ничего не осталось, как ты можешь бросить то, чего у тебя нет? Я собираюсь нанести Градски визит и попытаюсь заключить с ним сделку. Ты со мной?

Дафф посмотрел на него невидящим взглядом, губы его дрожали; он покачал головой. До него наконец окончательно дошло истинное положение, в котором они оказались, и это произвело на него ошеломляющее впечатление: он пребывал на грани обморока. Кто выше поднялся – тому глубже падать.

– Хорошо, – сказал Шон. – Жди меня здесь.

Роскошный гостиничный номер Градски был полон народу – все громко разговаривали и смеялись. Шон понял, что сюда сбежались придворные, еще недавно жавшиеся к трону, на котором восседали они с Даффом вдвоем. Король умер, да здравствует король!

Как только его увидели в дверях, смех и громкие голоса стихли. В два быстрых шага Макс подскочил к стоящему в углу письменному столу, выдвинул верхний ящик и, опустив туда руку, застыл, не спуская глаз с Шона. Придворные один за другим разбирали шляпы и трости и торопливо покидали комнату. Кое-кто, бочком пробираясь мимо Шона, смущенно бормотал приветствие. Наконец в номере остались только трое: Шон, спокойно стоящий у двери, Макс возле стола и с рукой на пистолете и Градски в кресле возле камина, наблюдающий за происходящим желтыми глазами из-под полуопущенных век.

– Ты что, не собираешься приглашать меня войти, Макс? – спросил Шон.

Макс бросил быстрый взгляд на Градски, увидел, что тот едва заметно кивнул, и снова повернулся к Шону:

– Входите, пожалуйста, мистер Кортни.

Шон закрыл за собой дверь.

– Игра закончена, Макс, пистолет вам не понадобится.

– И счет в нашу пользу, вы согласны, мистер Кортни?

– Да, вы выиграли, – кивнул Шон. – Мы готовы передать вам все наши акции «Сентрал Рэнд консолидейтед».

Макс покачал головой, словно сожалея о чем-то:

– Боюсь, все не так-то просто. Вы предприняли попытку продать нам определенное число акций, и мы должны настоять на том, чтобы они были доставлены нам полностью.

– И где же мы их возьмем, как вы полагаете?

– Можете купить их на бирже.

– У вас?

Макс пожал плечами, но ничего не ответил.

– То есть вы нанесли удар, а теперь намерены еще и повернуть в ране нож, я правильно понял?

– Да вы просто поэт, мистер Кортни, – не стал спорить с ним Макс.

– А вы подумали о последствиях, если заставите нас объявить банкротство?

– Откровенно признаюсь: что касается вас, последствия нас не волнуют.

– Все это, Макс, конечно, интересно, но я говорил о последствиях не для нас, а именно для вас. Судебное постановление об аресте имущества, бесконечные собрания кредиторов… Можете не сомневаться, что ликвидатором буден назначен член фольксраада[37] или связанной с ним организации. Последуют судебные иски, встречные иски, ликвидационная распродажа акций на бирже, а ведь все это потребует немалых затрат. Ликвидатор, если у него есть голова на плечах, растянет это дело года на три, а то и четыре, постоянно будет тянуть из вас приличные комиссионные. Ты об этом подумал, Макс?

Суженные глаза Макса показали, что нет, он об этом не подумал. Макс снова посмотрел на Градски, и в глазах его мелькнула искра беспомощности. Это не укрылось от Шона, и он немного успокоился.

– Так вот, я предлагаю следующее. Вы позволяете нам снять десять тысяч, забрать лошадей и личные вещи. Взамен мы оставляем вам все остальное. Акции, банковские счета, недвижимость – словом, все. Вряд ли вы сможете вытянуть из этого дела больше, если вынудите нас объявить банкротство.

Градски изобразил на лице тайный знак, известный только двоим, и послал эту шифрограмму Максу, который расшифровал послание для Шона.

– Вы не против подождать немного за дверью, пока мы обсудим ваше предложение?

– Спущусь в бар чего-нибудь выпить, – сказал Шон. Он достал из жилетного кармана часы, посмотрел на циферблат. – Двадцати минут будет достаточно?

– Вполне, спасибо, мистер Кортни.

Шон пил один, хотя бар был далеко не пуст. Соглашение, которое он предложил, было вынужденным, но он выбросил трепещущий флаг потерпевшего поражение, и ему нужна была сейчас тихая пристань в самом дальнем конце бара и чтобы все другие корабли держались от него подальше. Никто не смотрел в его сторону, а в разговорах, которые велись вокруг, все старательно пытались избегать его имени. Пока Шон выжидал эти двадцать минут, он забавлялся тем, что пытался представить себе рожи этих своих старых друзей, в случае если он попросит у них в долг денег. Игра притупляла обиду за их измену, но эта рана все равно терзала и раздражала.

Он снова посмотрел на часы. Двадцать минут прошло. Шон встал и направился к двери. Его движение тут же заметили братья Джок и Тревор Хейнсы – они быстренько отвернулись и сделали вид, что с интересом разглядывают уставленные бутылками полки за стойкой бара. Шон поравнялся с Джоком и вежливо кашлянул.

– Джок, у тебя есть свободная минутка?

Джок медленно повернулся к нему:

– А-а-а, это ты, Шон. Да, в чем дело?

– Мы с Даффом уезжаем отсюда. У меня кое-что есть для тебя от нас на память. Я знаю, что Дафф тоже хотел бы, чтобы ты это получил.

Джок засмущался и покраснел.

– Ну что ты, вовсе не обязательно, – сказал он и хотел было отвернуться к своему стакану.

– Прошу тебя, Джок.

– Мм… ну ладно, – отозвался Джок уже раздраженно. – Что там у тебя?

– А вот что, – сказал Шон и шагнул вперед, вложив в кулак инерцию всего своего веса.

Большой и красный от частого употребления виски нос Джока был такой мишенью, о которой можно было только мечтать. Удар Шона получился, конечно, не из лучших, бывало и покруче – он давненько не тренировался, – однако достаточно неплохой, чтобы Джок исполнил эффектное сальто назад через стойку. Шон задумчиво подхватил стакан Джока и вылил его содержимое на голову Тревора.

– В следующий раз при встрече улыбайтесь и говорите мне оба «здравствуйте», – обратился он к Тревору. – И смотрите мне, не шалите больше.

По ступенькам к номеру Градски он поднимался в более приподнятом настроении. Его уже поджидали.

– Ну, говори, Макс, – сказал Шон и даже смог улыбнуться.

– Мистер Градски был столь великодушен…

– Сколько? – оборвал его Шон на полуслове.

– Мистер Градски позволяет вам взять полторы тысячи, а также личные вещи. Кроме того, вы даете обязательство в течение трех лет не начинать в Витватерсранде никаких коммерческих предприятий.

– Три года… не маловато ли? – сказал Шон. – Ладно, две тысячи, и разойдемся красиво.

– Наше предложение не обсуждается.

Шон прекрасно видел, что они не шутят. Они не торгуются, они сообщают свой ответ.

– Хорошо, я согласен.

– Мистер Градски послал за нотариусом, чтобы составить договор. Надо немножко подождать, мистер Кортни; надеюсь, вы не против?

– Нисколько, Макс; ты что, забыл, что я теперь существо праздное?

31

Вернувшись в Ксанаду, Шон нашел Даффа там же, где он его оставил: в кресле в гостиной. В руке тот сжимал пустую бутылку, но был в совершенной отключке. На залитой бренди жилетке три пуговицы были расстегнуты. Он весь сжался в большом кресле и казался совсем маленьким. Вьющиеся волосы падали на лоб, несколько смягчая избороздившие лицо резкие морщины. Шон разжал ему пальцы, сжимающие горлышко бутылки, и Дафф беспокойно пошевелился, что-то бормоча и мотая головой.

– Маленьким мальчикам пора в постельку, – сказал Шон.

Он поднял Даффа и перекинул через плечо. Тот икнул, и его немедленно и обильно вырвало.

– Вот так, правильно, покажи Градски, что ты думаешь про его чертов ковер, – поддержал его Шон. – Давай еще разок, пожелай ему счастья и радости, только не мне на сапоги.

Дафф послушно повторил, а Шон, посмеиваясь, понес его наверх. С Даффом, повисшим на плече, он остановился на верхней площадке и попытался проанализировать собственные чувства. На душе было радостно, а все остальное – пошло оно к чертям собачьим. Смешно и нелепо, конечно, радоваться, когда с тобой случилась этакая беда. Все еще удивляясь самому себе, он двинулся по коридору и вошел в комнату Даффа. Свалив компаньона на кровать, стащил с него одежду и завернул в простыню. Затем принес из ванной комнаты эмалированный тазик и поставил рядом с кроватью:

– Это тебе на всякий случай, мало ли… спокойной ночи. Завтра в путь, далеко-далеко.

На верхней площадке он снова остановился и посмотрел на мраморные ступеньки, ведущие в роскошный вестибюль. Он покидает все это навсегда – казалось бы, чему тут радоваться. Он громко рассмеялся. Возможно, потому, что стоял перед лицом полного уничтожения и в самое последнее мгновение сумел все изменить, избежал худшего, а поражение смог превратить в победу. Победу маленькую, конечно, и жалкую, однако сейчас они с Даффом были по крайней мере в не худшем положении, чем когда прибыли в Рэнд. В этом ли кроется причина его радости? Шон подумал хорошенько и понял: так-то это так, но все же не вполне. Было еще одно чувство – чувство освобождения. Он должен идти вперед, и своим путем: он отправится на север – открывать новые земли. Он уже ощущал некую внутреннюю дрожь, предвкушая новое будущее.

– На пятьсот миль вокруг ни одной шлюхи, ни одного биржевого маклера, – проговорил он вслух и усмехнулся.

Шон перестал искать слова, описывающие его чувства. Эмоции – штука неуловимая, черт бы их побрал. Кажется, ты ее ухватил, вот она у тебя в руках, но она меняет форму, и сетка из слов, которую ты готов на нее накинуть, уже никуда не годится. Пускай свободно живет в груди, надо только принимать ее и радоваться ей.

Он сбежал вниз по ступенькам и, пройдя сквозь кухонные помещения, оказался на дворе конюшен.

– Мбежане! – закричал он. – Где ты, черт возьми!

Из помещения для слуг послышался стук упавшей табуретки, и дверь одной из комнат распахнулась.

– Нкози, в чем дело?

Настойчивая интонация в голосе Шона встревожила зулуса.

– Какие шесть лошадей у нас лучшие?

Мбежане назвал их по именам, не делая попыток скрыть любопытство.

– Все просолены против наганы?[38]

– Все, нкози.

– Хорошо. Завтра, еще засветло, они должны быть готовы. Две оседланы, остальные вьючные.

Мбежане сразу заулыбался:

– Неужели мы едем на охоту, нкози?

– Очень может быть, – согласился Шон.

– И надолго, нкози?

– Как думаешь, навсегда – это долго? Попрощайся со всеми своими женщинами, возьми с собой кароссу и копья, и вперед… посмотрим, куда приведет нас дорога.

Шон вернулся в спальню. Чтобы собрать вещи, ему хватило получаса. Посреди комнаты выросла куча отбракованной одежды, а то, что он решил взять с собой, составило лишь половину вьюка для лошади. Он впихнул это все в две кожаные переметные сумы. В дальнем углу какого-то шкафа он нашел свою овчинную куртку и бросил на кресло вместе с кожаными бриджами и шляпой из мягкого фетра, с широкими опущенными полями – все это он наденет утром. Потом спустился в кабинет и произвел смотр ружейной пирамиды, причем фасонным двустволкам непонятно какого калибра внимания не уделил. Выбрал пару дробовиков и четыре винтовки Манлихера.

Потом отправился попрощаться с Кэнди. Она была у себя и на стук в дверь сразу открыла.

– Уже слышала? – спросил он.

– Да, весь город уже знает. Ох, Шон, мне так жаль… Заходи. – Она придержала для него открытую дверь. – А как Дафф?

– Очухается и будет в порядке. Сейчас он пьян вдрабадан и спит без задних ног.

– Я пойду к нему, – быстро сказала она. – Сейчас я ему очень нужна.

Вместо ответа Шон поднял бровь и смотрел на нее до тех пор, пока она не опустила глаза.

– Нет, пожалуй, ты прав. Может, потом, позже, когда пройдет первое потрясение. – Она посмотрела на Шона и улыбнулась. – Думаю, тебе надо выпить. Небось тоже несладко.

Она подошла к шкафу. Синий халат обтягивал ее женственные крутые бедра и открывал сверху щель между полными грудями. Шон смотрел, как она наливает и несет к нему стакан. Какая красивая, подумал он.

– Ну, Кэнди, прощай и до новых встреч. – Шон поднял стакан.

Голубые глаза ее расширились и потемнели.

– Не понимаю. Ты это о чем?

– Мы уезжаем, Кэнди. Завтра уезжаем, рано утром.

– Ты что, шутишь?

Но она уже поняла, что он и не думал шутить. После такого заявления и сказать нечего. Он допил бренди, они еще немного поговорили, и он поцеловал ее на прощание.

– Будь счастлива, прошу тебя, – сказал он.

– Постараюсь, – ответила она. – Возвращайтесь скорее… хоть когда-нибудь.

– Только если пообещаешь выйти за меня. – Он улыбнулся.

Кэнди ухватила его за бороду и потаскала ее из стороны в сторону:

– Пошел к черту! Смотри поймаю тебя на слове.

Шон поскорей ушел: он знал, что она сейчас станет плакать, а он терпеть не мог женских слез.

Наутро Дафф под руководством Шона собрал вещи. Каждому указанию он следовал молча, с каким-то смущенным послушанием, отвечал, только когда Шон к нему обращался, а так замкнулся в себе, словно укрылся в раковине молчания. Когда закончились сборы, Шон велел ему взять свои сумки и повел вниз, где в прохладном сумраке еще не наступившего дня уже ждали лошади. А с ними в темноте маячили четыре мужские фигуры. Шон немного поколебался, не решаясь сразу выходить во двор.

– Мбежане! – позвал он. – А это кто еще тут с тобой?

Они шагнули вперед, вступили в полосу света из открытой двери, и Шон усмехнулся:

– А-а-а, Хлуби, знатное брюхо! Нонга! А это ты, Кандла?

Перед ним стояли те, кто работал рядом с ним в траншеях «Глубинных горизонтов Кэнди», кто орудовал лопатой, добывая ему состояние, а также копьями, защищая раскоп от первых хищников. А уж как они были рады, что Шон их вспомнил, что он их узнал! Они окружили его, широко улыбаясь белозубыми улыбками, как умеют улыбаться только зулусы.

– Каким ветром вас сюда занесло в столь ранний час, а, негодяи? – спросил Шон.

– Нкози, – ответил за всех Хлуби, – мы слышали речи о дальней дороге, и ноги наши загорелись; мы слышали речи об охоте и всю ночь не могли уснуть.

– Платить вам, ребята, мне нечем, – угрюмо ответил Шон, резкостью прикрывая вдруг вспыхнувшую в груди любовь к этим людям.

– А мы разве говорили о плате? – с достоинством проговорил Хлуби.

Шон кивнул – именно этих слов он от них и ждал.

– Пойдете ли вы со мной, когда узнаете, что на мне лежит печать тагати? – Он употребил зулусское слово, означающее колдовство. – Пойдете ли вы за мной, зная, что я оставляю за собой мертвых, скорбь и печаль?

– Нкози, – важно ответил ему Хлуби, – когда лев проголодался, всегда кто-то умирает, но мяса хватает и для тех, кто идет за ним.

– Ну, раскудахтались, как старухи за кружкой пива, – сухо заметил Мбежане. – Хватит болтать, лошади застоялись.

Они двинулись в путь по дороге, ведущей к имению Ксанаду; они ехали между рядом палисандровых деревьев и широкими ровными лужайками. Позади остался дворец, серый и неосвещенный, тонущий в полумраке утра. Свернув на дорогу к Претории, они поднялись на гребень и остановились на самом верху, чтобы осмотреть лошадей. Отсюда, с вершины, путники бросили последний взгляд на долину. Ее окутал густой туман раннего утра, только верхушки надшахтных копров торчали из серой пелены. Едва туман стал покрываться позолотой низкого солнца, выпустившего первые лучи, как зловеще завыли гудки шахт.

– Почему не остались еще хоть на недельку? Может, придумали бы что-нибудь, – тихо проговорил Дафф.

Глядя вдаль на покрытый позолотой туман, Шон молчал. Вид, открывшийся перед ним, был прекрасен. Туман скрыл изборожденную шрамами землю, закутал камнедробилки – для жадного и злого города это был самый подходящий покров. Шон повернул лошадь в сторону Претории и шлепнул ее по шее свободным концом поводьев.

Часть третья