– Almagtig![65] – выдохнул Ян Пауль. – Теперь они у нас в руках.
Над кое-как наваленным бруствером перед траншеей, как птички на заборе, так близко, что видны были подбородочные ремни и ленты на шляпах, на фоне земли и темной травы ярко и отчетливо выделялись светло-зеленые шлемы. А позади траншеи, видные как на ладони от сапог до шлемов, на совершенно открытом месте стояли или лениво прохаживались сотни английских солдат с боеприпасами и флягами с водой.
Несколько долгих секунд продолжалась тишина. Бойцы Яна Пауля как будто не верили собственным глазам, глядя на это поверх своих винтовок, и не могли заставить себя нажать на спусковые крючки, где уже лежали их пальцы. Англичане находились настолько близко, что перебить их всех не составляло никакого труда. Всех охватило общее отвращение к подобной бойне, и маузеры буров молчали.
– Огонь! – заорал Ян Пауль. – Skiet, kerels, skiet![66]
Его крик достиг ушей англичан в траншеях. Он видел, как вдруг замерло всякое движение, к нему обернулись белые лица. И тогда он сам тщательно прицелился и выстрелил в грудь одного из них. Отдача винтовки ударила ему в плечо, и человек упал в траву.
Этот выстрел словно рассеял чары, сковавшие его воинов. Пальба сотен винтовок слилась в чудовищной, истерической гармонии, а расположившиеся вдоль траншеи фигуры цвета хаки под звуки сыплющихся на них пуль отчаянно засуетились. С такого расстояния большинство бойцов Яна Пауля легко могли уложить пятью выстрелами четырех бегущих антилоп. Всего за несколько секунд, пока опомнившиеся англичане ныряли в траншею, их полегло как минимум пятьдесят убитыми или ранеными. Теперь они в самых разнообразных позах неподвижно лежали на красноватой земле.
Теперь стрелять можно было только в шлемы и головы над бруствером, а они ни секунды не оставались на одном месте. Солдаты генерала Вудгейта стреляли, уходили в сторону, ныряли, перезаряжали винтовки и снова стреляли, и выстрелы тысячи семисот винтовок системы Ли-Метфорда влились в общий кромешный ад.
Вдруг с противоположного склона конической горы над головами буров с пронзительным визгом пролетел первый снаряд, выпущенный из полевого орудия, и, подняв облако дыма и красной пыли, взорвался в пятидесяти футах впереди английской траншеи. После некоторой паузы, во время которой корректировщики Яна Пауля, засевшие пониже гребня, передавали данные на батарею, следующий взрыв прогремел позади окопа. Снова пауза, и после новой корректировки третий снаряд угодил прямо в траншею. Взрывом высоко в воздух подбросило человеческое тело – руки и ноги мелькали, как спицы вертящегося фургонного колеса. Когда рассеялась пыль, все увидели, что в бруствере образовалась дыра и с полдюжины обезумевших солдат пытаются заткнуть ее большим камнем.
Теперь заработали все орудия буров. Несмолкаемый визг пролетающих снарядов перемежался злобным воем других, выпущенных из малокалиберных скорострельных орудий. И снова вершину затянуло, на этот раз реденькой, но тяжелой пеленой пыли, порохового чада и дыма разрывов; эта пелена застилала солнечный свет и забивала ноздри, глаза и рты людей, для которых длинный, очень длинный день только начинался.
28
Подполковник Гаррик Кортни чувствовал себя здесь чертовски неуютно. Солнце пекло немилосердно. Пот стекал под мундир, увлажняя культю, и он ее уже изрядно натер. Гаррик смотрел в полевой бинокль туда, где в четырех милях за рекой Тугела высился горб огромной горы; увеличительные стекла прибора, усиливая яркое сияние дня, только усугубляли боль в глазах, оставшуюся в память о ночной попойке.
– А что, Вудгейт, кажется, держится очень неплохо. И скоро к нему прибудет подкрепление.
Сэр Редверс Буллер, по-видимому, был доволен, и никто из его свиты не нашелся что сказать. Все стояли и невозмутимо смотрели в бинокли в сторону горной вершины, которую слегка заволокло пылью и дымом сражения.
Гаррик снова ломал голову, размышляя о хитром порядке субординации, которую Буллер установил для атаки на Спион-Коп. Командующим собственно наступлением он назначил генерала Вудгейта, который сейчас «держится очень неплохо» на горе. Однако Вудгейт подчинялся не Буллеру, а непосредственно генералу Чарльзу Уоррену, чья штаб-квартира располагалась за бродом Тричардтс-Дрифт, по которому английские войска пересекли реку. А уже Уоррен подчинялся самому Буллеру, стоящему далеко за рекой на красивом холме под названием Маунт-Элис.
В свите Буллера все без исключения знали, что генерал терпеть не может Уоррена. Гаррик не сомневался, что Уоррену поручили провести операцию, которую Буллер считал очень рискованной, для того чтобы в случае провала Уоррен был опозорен и отправлен в отставку. Разумеется, если он добьется успеха, сэр Редверс Буллер, как верховный командующий, все лавры заберет себе.
Двигаться по этой цепочке рассуждений Гаррику не составляло труда: в сущности, будь он на месте Буллера, то действовал бы в точности так же. Такое понимание ситуации, которое Гаррик держал в тайне, приносило ему огромное удовлетворение, и, стоя рядом с Буллером на склонах Маунт-Элис, он прекрасно понимал своего начальника. Он очень надеялся, что Спион-Коп скоро станет кровавой бойней, а Уоррен с позором отступит обратно на этот берег реки. Он вспомнил случай в офицерской столовой, когда сэр Чарльз назвал его «некадровым, и притом колониальным некадровым, черт побери, военным». Пальцы Гарри крепче сжали бинокль, и он снова навел его на гору. Чувство возмущения и обиды снова охватило его столь глубоко, что он едва заметил бегущего к ним курьера. Тот бежал от запряженного мулами фургона, где размещался полевой телеграф, соединяющий штаб-квартиру Буллера со штаб-квартирой Уоррена за рекой.
– Сэр! Сэр! Срочное сообщение от генерала Уоррена!
Тревога в голосе курьера привлекла внимание всех присутствующих. Штабные все как один опустили бинокли и повернулись к нему.
– Ну-ну, посмотрим, что там новенького, друг мой!
Буллер схватил листок почтовой бумаги и стал медленно читать. Потом поднял голову и посмотрел на Гарри. В его бледных глазах навыкате промелькнул некий крамольный лучик удовольствия, и Гарри, подметив это, едва не улыбнулся.
– Что вы об этом скажете, Кортни?
Он вручил Гарри листок и стал ждать, когда тот прочитает.
– Донесение от полковника Крофтона, Спион-Коп. «Немедленно пришлите подкрепление, иначе все пропало. Генерал Вудгейт убит. Жду Ваших распоряжений. Уоррен». Мне кажется, сэр, – медленно начал Гарри, пытаясь скрыть охватившее его горячее ликование, – сэр Чарльз Уоррен на грани паники.
– Да-да, очень на то похоже.
Сейчас Буллер уже открыто злорадствовал.
– Я бы предложил послать ему донесение, которое укрепит его душевные силы, сэр.
– Да, я с вами согласен.
Буллер повернулся к курьеру и принялся диктовать:
– «Гору удерживать любой ценой. Не отступать ни на шаг. Повторяю, ни шагу назад. Подкрепление Вам уже послано, два полка: Мидлсекский и Дорсетский». – Он нерешительно помолчал, потом оглядел свою свиту. – Что вы знаете об этом, как его… Крофтоне? Он сможет взять на себя оборону высоты?
Послышались неопределенные, уклончивые ответы, скорее отрицательного свойства, и тогда слово взял адъютант Буллера А’Корт:
– Сэр… Там есть один прекрасный вояка – Эйксон, полковник Джон Эйксон. Помните, как он показал себя под Коленсо?
Буллер задумчиво кивнул и, повернувшись к курьеру, продолжил диктовку:
– «Во главе сил, обороняющих высоту, необходимо поставить человека твердого, истинного солдата. Предлагаю на это место Эйксона, присвоив ему звание генерал-майора».
29
Трава перед траншеей была утоптана сапогами во время повторяющихся контратак, залита кровью солдат, которым удалось доползти обратно к своим, так и не взяв позиций буров на гребне, и усеяна скорченными телами тех, кто не сумел спастись. Каждые несколько секунд на британских позициях рвался снаряд, и это походило на движущийся лес разрывов; то и дело свистела и ухала шрапнель, словно цепы молотящих на току гигантов.
Усилием воли Джон Эйксон заставил себя встать и вскарабкался на бруствер:
– Вперед, ребята! На этот раз они нас не остановят!
В траншее друг на друге в три слоя лежали убитые и раненые, и всех покрывал слой красной пыли. Та же пыль раскрасила лица тех, кто смотрел на него снизу вверх.
– Горнист! – снова крикнул он. – Труби атаку! Давай, ребята, вперед! В штыки!
Нахально и вместе с тем с тревожными нотками запела труба. Словно старый худой аист, Эйксон прыгнул с бруствера и выхватил саблю. За спиной раздался смех дюжины глоток – так смеются только безумные, и от такого смеха кровь леденеет в жилах.
– За мной, ланкастерские молодцы! За мной!
Голос его сорвался в пронзительный визг, и солдаты полезли за ним из траншеи. Запыленные, пропахшие пылью и потом призраки с налитыми кровью глазами. Их смех и проклятья смешались с бормотанием раненых, по мере продвижения вперед переходя в хор диких нестройных кличей. Вразброд и врассыпную атакующие приближались к гребню горы. Четыре сотни солдат, шатаясь и спотыкаясь, шли навстречу ураганному винтовочному и артиллерийскому огню.
Эйксон споткнулся о чей-то труп и упал. Нога подвернулась, и острая боль пронзила его вопреки притупившимся чувствам. Он подобрал упавшую саблю, кое-как поднялся и с мрачным упорством захромал дальше, прямо на бастион из сложенных на гребне горы валунов. Но и на этот раз они не достигли цели: огонь врага отбросил их, как уже происходило раньше. Теперь британцы не успели покрыть и половины расстояния до обороняющихся, когда атака захлебнулась. Тщетно Эйксон размахивал саблей, призывая солдат идти вперед, тщетно орал до хрипоты, покуда окончательно не сорвал голос. Атака замедлилась, потом дрогнула; наконец бойцы не выдержали и устремились по открыто простреливаемому склону назад, к спасительной траншее. Эксон захромал за ними; по щекам его текли слезы злости и разочарования. Доковыляв до бруствера, он споткнулся и свалился в траншею, лицом на устилавшие ее тела.