Прошла неделя такой жизни, и Шон заскучал. Он чувствовал себя как племенной жеребец. Даже постоянная диета из манны небесной может со временем начать приедаться, и поэтому, когда Кэнди попросила его сопровождать ее на прием и званый обед к лорду Китченеру по случаю повышения по службе и назначения Верховным главнокомандующим армией Южной Африки, Шон с удовольствием согласился.
– Ты мне напоминаешь какого-то бога, – сообщила ему Кэнди, когда через потайную дверь, соединяющую ее апартаменты с «Покоями Виктории», он зашел к ней.
Когда Кэнди в первый раз показала ему эту небольшую незаметную панель и продемонстрировала, как она отодвигается в сторону от одного прикосновения, Шон едва преодолел искушение спросить, сколько других мужчин пользовались этой дверью. Бессмысленно обижаться на то, что через эту дверь проходило безымянное множество других, кто научил Кэнди всем этим маленьким трюкам, которыми сейчас она радует его.
– Да и ты выглядишь совсем неплохо, – отозвался он.
Она нарядилась в синее шелковое платье, под цвет ее глаз, а на шее сверкали бриллианты.
– Галантен, нечего сказать.
Она подошла к нему и погладила шелковые лацканы новенького смокинга:
– Я хочу, чтобы ты надел свои награды.
– У меня нет наград.
– О Шон! Как это нет? У тебя должны быть награды! У тебя же столько дырок на теле, почему нет наград?
– Ну извини, Кэнди, – усмехнулся Шон.
Временами она совсем не напоминала блестящую и утонченную светскую львицу. Хотя она была на год старше его, время совсем не сказалось на ее нежной коже и пышных волосах, в отличие от столь многих женщин ее возраста. Фигура оставалась такой же стройной, черты лица нисколько не огрубели.
– Ладно, плевать, ты и без медалей будешь там сегодня самым красивым мужчиной.
– А ты – самой красивой девочкой.
Карета катила по Коммишнер-стрит к отелю «Гранд-Националь». Шон сидел, откинувшись на мягкую кожаную обивку. Сигара горела ровно, на кончике ее уже образовался твердый серый пепел длиной в дюйм; в груди под накрахмаленной манишкой горела порция бренди, которую он принял перед выходом; над ним витал тонкий запах лавровишневой воды, и на колене его уютно покоилась рука Кэнди.
Все это вызывало в нем настроение глубочайшего удовлетворения. Слушая болтовню Кэнди, он с удовольствием смеялся, дым сигары легко сочился у него между губами, и вкус его доставлял ему почти детское наслаждение.
Вот, мягко качнувшись на превосходных рессорах, карета остановилась у входа в отель. Он вышел и, встав у заднего колеса, подал Кэнди руку и помог ей сойти, не зацепившись за ступеньки экипажа подолом длинного вечернего платья.
Она взяла его под руку, и Шон повел ее вверх по ступеням; через стеклянные двери они прошли в вестибюль гостиницы. Роскошь и великолепие здесь не могли, конечно, соперничать с вестибюлем «Кэндис-отеля». Но интерьер производил достаточно сильное впечатление – как и выстроившиеся в ряд люди, которые дожидались приема. Пока они оба занимали свое место среди ждущих встречи с главнокомандующим, Шон тихо поговорил с адъютантом.
– Позвольте вам представить, милорд: мистер Кортни и миссис Раутенбах, – объявил тот.
Лорд Китченер производил весьма внушительное впечатление. Ладонь холодна, рукопожатие твердо, ростом он не уступал Шону. Он мгновение смотрел Шону в глаза – и в его взгляде проглянул некий настороженно жесткий интерес. Потом повернулся к Кэнди, и взгляд его мгновенно смягчился; главнокомандующий низко склонился над ее рукой.
– Очень мило, что вы нашли возможность прийти, мадам, – проговорил он.
Шон и Кэнди смешались с толпой, состоящей из мужчин в основном в ярких мундирах и женщин в платьях из бархата и шелка. В целом доминировал алый цвет гвардейцев и фузилеров, но присутствовали и расшитые золотыми галунами голубые мундиры гусар, зеленые – форестеров, клетчатые юбки полудюжины шотландских полков; на фоне этого разноцветного великолепия черный вечерний костюм Шона смотрелся подозрительно консервативно. Среди блеска орденов и прочих украшений сверкали женские драгоценности, поражали глаз белые женские спины. Собравшиеся здесь люди являли собой истинный цвет Британии на огромном древе Британской империи, которое уверенно возвышается над всеми остальными деревьями леса. Славные военные победы два столетия взращивали его, двести миллионов подданных являлись его корнями, впитывающими сокровища половины мира и посылающими их по морским маршрутам в тот пасмурный город на берегах Темзы, который был сердцем империи. Там богатые соки переваривались и перевоплощались в людей. Их неторопливая речь и подчеркнутая бесстрастность говорили о самодовольстве и высокомерии, за что их ненавидел и боялся сам ствол этого огромного дерева, благодаря которому они процветали. В то время как меньшие деревья жались поближе и запускали к его корням собственные, чтобы высосать хоть немножко живительной влаги, под корой этого великана болезнь уже разъедала древесину. Да, уже начался распад: Америка и Индия, Афганистан и Южная Африка; и в один прекрасный день громада распадется на множество отдельных частей, и все увидят, что перед ними не гигантское тиковое дерево, а роща сахарных сосен[80].
Наблюдая сейчас за этими людьми, Шон ощущал себя чужим среди них; по духу и целям ему были ближе те простые, грубые люди, чьи маузеры все еще оказывали им отчаянное сопротивление на широких просторах африканского вельда.
Подобные мысли угрожали испортить ему настроение, и он постарался отбросить их и, сменив пустой бокал на другой, наполненный пенящимся желтоватым вином, попробовал присоединиться к группе окружающих Кэнди молодых офицеров. Но преуспел только в том, что ему страшно захотелось заехать одному усачу прямо в зубы. Он с возрастающим удовольствием смаковал эту мысль, как вдруг кто-то тронул его за руку.
– Здравствуйте, Кортни. Кажется, вас всегда можно найти там, где дерутся или раздают бесплатную выпивку.
Вздрогнув, Шон обернулся и увидел перед собой аскетическое лицо и загадочно мерцающие глаза генерал-майора Джона Эйксона.
– Здравствуйте, генерал. Я заметил, вы тоже частенько бываете в таких местах, – улыбнулся ему Шон.
– Чертовски дрянное шампанское. Старина Китченер, должно быть, решил сэкономить.
Он окинул взглядом безукоризненный костюм Шона:
– Затрудняюсь сказать, получили ли вы награды, к которым я вас представил.
Шон покачал головой:
– Я все еще сержант. Не захотел смущать свиту генерала своими лычками.
– Вот оно что. Наверно, случилась какая-то задержка. Я разберусь.
– Заверяю вас, мне и так хорошо.
Эйксон кивнул.
– Вы еще незнакомы с моей женой? – сменил он тему.
«Ого, да тут пахнет покровительством с размахом», – подумал Шон. Откуда ему было знать, что Эйксон считает его своим личным талисманом, который приносит удачу. Его быстрое продвижение по службе началось сразу после их знакомства. Шон удивленно моргнул, прежде чем ответить.
– Еще не удостоился этой чести, – сказал он.
– В таком случае следуйте за мной.
Шон извинился перед Кэнди, которая отпустила его, легонько хлопнув по плечу веером, и Эйксон повел его через толпу в другой конец комнаты, где собралась небольшая группа гостей. Когда до нее оставалось около десятка шагов, Шон вдруг резко остановился.
– Что-то не так? – спросил Эйксон.
– Нет. Ничего, – ответил Шон.
Он снова двинулся вперед, но теперь его взгляд был прикован к одному человеку из группы, к которой они направлялись.
Худощавая фигура в темно-синем мундире конных стрелков Наталя. Темно-рыжие, зачесанные назад волосы, высокий лоб, нос по сравнению со ртом и подбородком слегка великоват, округлые плечи, а на груди высшая награда за храбрость, пурпур и бронза рядом с полосатой лентой ордена «За боевые заслуги», а на плечах серебряные эполеты полковника.
С чувством заново пробуждающейся вины Шон медленно опустил глаза и посмотрел на ноги полковника. Ничего не понимая, он увидел две совершенно одинаковые ноги, обутые в начищенную до блеска черную кожу. И только когда полковник слегка шевельнулся, перенося вес тела, Шон увидел, насколько одна нога тяжела и неповоротлива, и сразу все понял.
– Дорогая, я бы хотел представить тебе мистера Кортни. Помнишь, я тебе не раз уже говорил о нем. Он воевал вместе со мной при Коленсо и еще несколько недель назад, при нападении на наш поезд.
– Конечно. Мистер Кортни, я очень рада познакомиться с вами, – дружелюбно промолвила супруга Эйксона, полненькая женщина с весьма приветливым лицом.
Шон едва ухитрился пробормотать подходящие к случаю слова – не об этом он сейчас думал, ощущая на себе пристальный взгляд совсем другого человека.
– А это майор Петерсон, служит у меня в штабе.
Шон кивнул.
– Полковника Кортни вы, вероятно, знаете, судя по тому, что вы однофамильцы. Не говоря о том, что он ваш начальник.
Впервые за девятнадцать лет Шон взглянул в лицо брата, которого он сделал калекой.
– Здравствуй, Гарри, – сказал он.
Шон протянул ему руку и ждал.
Губы полковника Гарри Кортни шевельнулись. Плечи его опустились, он сгорбился и слегка покачал головой из стороны в сторону.
«Возьми же, Гарри. Прошу тебя, возьми мою руку», – неслышно молил Шон, глядя на брата. Он вдруг спохватился и выдавил на губах улыбку – ему пришло в голову, что у него, должно быть, сейчас не очень приветливое лицо. Но улыбка получилась какая-то неуверенная, углы рта слегка подрагивали.
В ответ губы Гарри обмякли, и Шон вдруг заметил, что в глазах брата мелькнуло живое чувство, похожее на тоскливое, страстное желание.
– Давненько мы с тобой не виделись, Гарри. Сколько воды утекло.
Шон шагнул вперед, все еще протягивая руку.
«Ну возьми же руку. Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы он взял мою руку».
Гарри вдруг выпрямился. Носок его правой ноги с тихим скрипом проехал по мраморному полу. Открытая жажда в его глазах замутилась, уголки рта приподнялись, выражая почти презрительную усмешку.