дала бы от осознания, что он приложил руку к организации концентрационных лагерей, и он не испытывал бы той горечи, с которой прожил остаток жизни, безуспешно пытаясь хоть как-то подсластить ее. Впрочем, кто его знает? Он был пьян и зол тогда – хотя и это оправдание не успокаивало его.
Сейчас же Шона вдруг охватило ощущение душевной пустоты, словно он уже предчувствовал, что посеял какое-то чудовищное семя. Он погрузился в тяжелое, задумчивое молчание, а остальные уже горячо обсуждали его идеи, пытались их развивать, строили планы на будущее.
Когда обед закончился и они перешли к кофе, Шон сделал еще одну попытку сломать стену между собой и братом. Подавив гордость, он подошел к нему.
– Прошлым месяцем я был в Ледибурге, – обратился он к Гарри. – Там у них все хорошо. Ада пишет, что…
– Я каждую неделю получаю письма не только от жены, но и от мачехи, а также от сына. Все последние новости мне прекрасно известны. Спасибо, – проговорил Гарри, не глядя в глаза брату.
– Гарри…
– Извини.
Гарри коротко кивнул и захромал прочь, предпочитая беседовать с равными ему по чину. Общаться с Шоном он упорно не желал.
– Кэнди, пошли домой, – сказал Шон.
– Но, Шон…
– Пошли, пошли.
В ту ночь Шон долго не мог сомкнуть глаз.
41
Штаб-квартира командующего восточным сектором со всеми удобствами расположилась в кабинетах пивоваренной компании на Плейн-стрит. Когда прибыл Гарри, майор Петерсон уже поджидал его.
– Я посылал за вами два часа назад, сэр.
– Мне нездоровилось, – ответил ему Гарри.
– Старина Эйк сейчас не в том настроении, лучше не заставлять его ждать. Пойдемте.
Шагая впереди, Петерсон провел Гарри по коридору. Мимо шныряли туда-сюда вестовые. В самом конце коридора располагалась дверь. Постучав, Петерсон открыл ее. Эйксон поднял глаза от бумаг.
– Полковник Кортни, сэр, – доложил майор.
– Благодарю вас, Петерсон. Входите, Кортни.
Петерсон закрыл за собой дверь и оставил Гарри стоять на толстом персидском ковре перед рабочим столом Эйксона.
– Кортни, я посылал за вами два часа назад.
Эйксон слово в слово повторил замечание, только что сделанное Петерсоном; Гарри беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Я не очень хорошо себя чувствовал, сэр. Посылал за врачом.
Эйксон покрутил седой ус, внимательно разглядывая темные круги под глазами Гарри, его бледное как мел лицо.
– Садитесь, – приказал он.
Гаррик сел. Эйксон молча продолжал смотреть ему прямо в лицо. Но Гаррик старался избегать его взгляда. После ночной попойки голова у него раскалывалась, кожа стала сухой и болезненно чувствительной; он беспокойно ерзал на стуле, сжимая и разжимая пальцы лежащей на коленях руки.
– Я хочу поговорить об одном из ваших подчиненных, – наконец нарушил молчание Эйксон.
– Слушаю, сэр, – кивнул Гарри.
– Я говорю о том сержанте – Кортни. Я хочу поставить его во главе отдельного независимого подразделения.
Гарри сидел неподвижно.
– Вы понимаете, о ком идет речь? – спросил Эйксон.
– Да, сэр.
– Еще бы, – сухо проворчал Эйксон. – Два раза я лично рекомендовал вам отметить его заслуги.
Он порылся в лежащих на столе бумагах.
– Да, сэр, – сказал Гарри, продолжая мять пальцы.
– А вы, похоже, на мои рекомендации не обратили внимания… палец о палец не ударили.
– Да, сэр.
– Позвольте спросить – почему?
– У меня не было… Я не думал, что основания достаточно серьезны, чтобы предпринимать какие-то шаги.
– Вы посчитали мое суждение ошибочным? – вежливо спросил Эйксон.
– Нет, сэр. Конечно же нет, сэр, – быстро ответил Гарри.
– В чем же тогда дело? – спросил Эйксон; взгляд его бледно-голубых глаз источал холод.
– Я поговорил с ним. Я поздравил его. А после Коленсо дал ему увольнительную.
– Очень мило с вашей стороны, особенно учитывая раны, которые он там заработал.
– Я не хотел… Понимаете, он же мой брат. Не так-то просто… меня могли обвинить в фаворитизме. Что оставалось делать?
Гарри извивался на стуле, его руки шарили в воздухе, словно в попытке схватить там какие-то нужные слова.
– Так это ваш брат? – осведомился Эйксон.
– Да. Мой брат. Вы его совсем не знаете, а я знаю. Я его хорошо знаю. Вы просто понятия о нем не имеете.
Мысли Гарри разбегались, он уже почти перешел на визг. Надо все объяснить, надо все рассказать Эйксону.
– Вы видите, что у меня с ногой, – визжал он, – вот с этой ногой! Видите? Посмотрите на нее! Это сделал он! Он отнял у меня ногу! Вы совсем его не знаете! Это настоящее чудовище! Он сущий дьявол! Он дьявол, дьявол! Говорю же вам, он сущий дьявол!
Выражение лица Эксона не изменилось, хотя смотрел он на Гарри еще холоднее и настороженнее. А тот стремился во что бы то ни стало достучаться до него, заставить его понять.
– И еще Анна… – лепетал Гарри, шевеля мокрыми распухшими губами. – Это моя жена, Анна… Он с ней такое сделал… Все, к чему он прикасается… откуда вам знать, какой он. А я знаю. Он дьявол. Я пытался, я надеялся, что под Коленсо… но его невозможно уничтожить. Он сам кого хочешь уничтожит.
– Полковник Кортни! – обрубил Эйксон его тираду.
Словно получив хлесткую пощечину, Гарри вздрогнул, зажал рот ладонью и осел на стуле:
– Я просто хочу объяснить. Вы же ничего не понимаете.
– Мне кажется, я все понял, – отрывисто сказал Эйксон. – Своим приказом я предоставляю вам отпуск… на неопределенное время. Отпуск по здоровью.
– Вы не можете так поступить со мной… я не стану подавать в отставку.
– А я и не прошу вас подавать в отставку, – со злостью проговорил Эйксон. – Все бумаги я пришлю вам в гостиницу сегодня же. Завтрашним поездом можете отправляться домой.
– Но… но, сэр…
– На этом все, Кортни. Благодарю вас.
Эйксон снова занялся своими бумагами.
42
В тот день Шон два часа провел у Эйксона, потом вернулся в «Кэндис-отель» и нашел Саула в бильярдной. Шон выбрал себе кий. Саул положил оба шара у дальнего борта и выпрямился.
– Ну? – спросил он, глядя, как Шон натирает мелом конец кия.
– Да ты все равно не поверишь.
– Рассказывай, а там посмотрим.
Хитро улыбаясь, Шон дважды сделал карамболь, потом забил в лузу красный.
– Из сержанта без портфеля меня произвели в майоры и дали отдельный отряд, – объявил он.
– Тебя в майоры?
– Меня. – Шон усмехнулся, сделал карамболь и промазал.
– Они что там, с ума сошли?
– Сошли или нет, не знаю. Но отныне ты в моем присутствии должен стоять по стойке смирно, говорить со мной уважительным тоном и… промазать.
Саул промазал.
– Если ты теперь офицер и джентльмен, то, когда я делаю игру, должен вести себя соответственно и держать язык за зубами.
– А твое положение, между прочим, тоже изменилось.
– Как это?
– Тебе присвоили звание лейтенанта, – сообщил ему Шон.
– Не может быть!
– И наградили медалью.
– Медалью?
– Медалью, дурачок.
– С ума сойти. У меня нет слов.
Саул наконец не выдержал и расхохотался. Шон слушал его смех с большим удовольствием.
– А что за медаль и за какие заслуги?
– Медаль «За безупречную службу» – это за ту ночь в поезде.
– Но, Шон, это ведь ты…
– А мне тоже дали, – перебил его Шон. – Старина Эйксон немножко увлекся. Принялся вешать медали и присваивать звания всему, что шевелится, да так лихо, прямо как расклейщик афиш вешает рекламу пасты для супа. Черт побери, да он чуть не повесил медаль рядовому, который принес нам кофе.
– Он что, угощал тебя кофе?
– Еще и сигарой, – ответил Шон. – С расходами не считался. Мы с ним были как двое любовников на тайном свидании. Называл меня не иначе как «мой дорогой друг».
– А что за отряд он тебе дал?
Шон поставил кий на стойку и перестал смеяться.
– Мы с тобой должны возглавить один из первых отрядов контркоммандос. Небольшой, легко экипированный. Будем выдвигаться в вельд и гонять бура там, где его обнаружим. Изводить его, трепать, изматывать – и бура, и его лошадей. Гонять до тех пор, пока он не наткнется на какой-нибудь более крупный наш армейский отряд.
На следующее утро они с майором Петерсоном отправились смотреть группу добровольцев, которых тот для них подобрал.
– Боюсь, получилось с бору по сосенке, Кортни. Кое-как наскребли триста пятнадцать человек.
Принося извинения, Петерсон внутренне злорадствовал. Он не забыл Шону «чушь собачью».
– Понимаю, это не так-то просто, – согласился Шон. – Выбирать не из чего – всего-то четверть миллиона. А как офицеры?
– Извините. Один только Фридман. Но у меня есть один фрукт, настоящее сокровище. Вахмистр. Урвал его у дорсетцев. Этого парня зовут Экклс. Первоклассный экземпляр, исключительный.
– А Тим Кёртис, которого я просил?
– Еще раз простите. Где-то снова обнаружили золото, открывают новые шахты. Всех инженеров демобилизовали и отправили работать.
– Черт возьми, он был мне очень нужен. Как насчет пулеметов?
– Четыре «максима». Дико повезло.
– Лошади?
– Тут у нас не все гладко… вам лучше съездить и подобрать самому.
Пока ехали по дороге к Рандфонтейну, Шон продолжал безжалостно мучить майора настойчивыми вопросами. Рискованное предприятие, которое он затевал, обещало стать непростым и требовало серьезной подготовки. По мере того как они разговаривали, то и дело споря, волнение Шона росло. Наконец-то он серьезно взялся за дело.
Когда они рысью проехали мимо часовых и оказались на территории огромного военного лагеря в пригороде Йоханнесбурга, он задал последний, ключевой вопрос:
– Эйксон уже решил, в каком районе я буду проводить операции?
– Да, – ответил Петерсон, понизив голос. – В юго-восточной части Трансвааля.
– Так ведь там действует отряд Леру!
– Это верно. Тот самый джентльмен, который на днях напал на ваш поезд.