– Хлуби! – позвал он.
– Да, нкози!
– Возьми эту книгу, – вручил он ему записку. – В той стороне наши солдаты. – Он вытянул руку к северу. – Отдай эту книгу им.
45
Компактной колонной, замыкаемой трясущейся и подскакивающей на ухабах прекрасной двуколкой, отряд «Боевые лазутчики Кортни» легким галопом двинулся на юг; по стременам хлестала бурая зимняя трава саванны.
Шон с Саулом ехали в авангарде; двое зулусов, как охотничьи собаки, рыскали впереди. Слегка сутулясь в седле, Шон двумя руками держал трепещущее на ветру письмо от Ады и пытался его читать. Странное ощущение вызывали в нем эти ласковые, ободряющие слова, когда он при этом спешил поскорее вступить в бой.
На ферме Лайон-Коп дела идут хорошо. Акация растет быстро, нет ни пожаров, ни засухи, ни другого какого бедствия. Она наняла себе отличного помощника, который работает только днем – по утрам занят в ледибургской школе. Дирк получает царское жалованье – два шиллинга и шесть пенсов в неделю, и работа ему, похоже, нравится. Школьные отметки за период, предшествовавший празднику Пасхи, вызывают некоторую озабоченность. В среднем высокая оценка по всем предметам сопровождается примечаниями вроде: «Оценка могла бы быть выше» или «Не хватает сосредоточенности». Общий итог подвел директор школы: «Дирк Кортни – резвый, жизнерадостный мальчик, пользуется всеобщей любовью одноклассников. Но ему следует учиться владеть собой и сдерживать свои порывы, а также с гораздо большим усердием сосредоточиться на тех предметах, к которым он испытывает неприязнь».
У Дирка недавно случилась страшная драка в виде кулачного боя с мальчишкой Петерсонов, который на два года старше его; Дирк явился домой весь в крови и синяках, но победителем. Тут Шон уловил нотку тайной гордости за внука в чопорном осуждении Адой его поведения. Далее шло полстраницы, продиктованные Дирком, где торжественные заверения в сыновней любви и сыновнем долге перемежались настойчивыми просьбами о лошади, винтовке и о позволении завершить наконец ученую карьеру.
Ада продолжила письмо, вкратце сообщив, что в Ледибург недавно вернулся Гарри, однако ее еще не навестил.
Письмо заканчивалось наставлениями беречь здоровье, призывами к всемогущему Господу уберечь Шона от опасностей, пожеланиями скорого возвращения в Лайон-Коп и заверениями в своей неизменной любви.
Шон осторожно сложил письмо и засунул подальше в карман. Покачиваясь в седле, оставляя за спиной милю за милей, он пустил свои мысли в свободное плавание. Они сменяли одна другую, сливались вместе, и в этом запутанном клубке смешалось множество нитей: Дирк и Ада, Руфь и Саул, Гаррик и Майкл, – и каждая из этих нитей наводила его на грустные размышления.
Он вдруг искоса посмотрел на Саула и выпрямился в седле. Нет, сейчас не время для раздумий. Они уже въезжали в горловину одной из долин, которые медленно поднимались к массивным, покрытым слоем снега уступам Дракенсберга. По долине протекал ручей с крутыми берегами высотой не менее десяти футов; вода весело журчала по устилающим русло круглым отполированным галькам.
– Нонга! Далеко еще? – крикнул Шон.
– Уже близко, нкози.
А в соседней долине, проходящей параллельно той, по которой ехал отряд Шона, отделенной от нее всего двумя скалистыми грядами, юный бур задавал тот же вопрос:
– Далеко еще, дядя Пауль?
Перед тем как ответить, боевой генерал Ян Пауль Леру повернулся в седле и окинул взглядом отряд в тысячу винтовок, который он вел к месту сбора в спрятанном среди гор лагере. Они ехали плотной массой, которая перекрыла всю долину, – бородатые мужчины в самой разнообразной, сшитой вручную из домотканого материала одежде, на по-зимнему косматых лошадках. Несмотря ни на что, грудь Яна Пауля распирало от гордости, когда он смотрел на своих бойцов. С ним остались самые стойкие, ветераны полусотни битв, закаленные в горниле войны, прошедшие огонь и воду, несокрушимые, как сталь высочайшей закалки. Он снова посмотрел на мальчика, который ехал рядом, – мальчика лишь по годам, поскольку в глазах его таились далеко не детские опыт и мудрость.
– Уже близко, Хенни.
– Экклс, здесь будет привал. Напоить лошадей. Ослабить подпруги, но не расседлывать. Костров не разжигать. Отдохнуть и подкрепиться.
– Слушаюсь, сэр.
– Я поеду вперед, хочу взглянуть, что там у них за лагерь. Пока меня нет, раздать каждому бойцу еще по сто патронов. Проверить готовность «максимов». Вернусь часа через два.
– Когда начнем, сэр?
– Вперед двинемся в сумерках, я хочу выйти на позицию для атаки, как только взойдет луна. Можете сообщить об этом людям.
Шон с Нонгой оставили отряд и пешком двинулись по долине.
А в это время сверху, с самого гребня, за ними наблюдали двое. Они залегли среди скал. Оба бородатые. Одного поверх заплатанной кожаной куртки перепоясывал британский офицерский ремень, но винтовка, лежащая перед ним на камне, была системы Маузера.
– Отправили в лагерь лазутчиков, – прошептал он.
– Ja, – отвечал его товарищ, – все-таки обнаружили, бестии.
– Давай! Быстро к дядюшке Паулю, передай, что у нас для него три сотни хаки, готовенькие как огурчики. Надо задать им трепку.
Другой ухмыльнулся и пополз назад, стараясь не выделяться на фоне неба. Оказавшись внизу, он вскочил на ноги, подбежал к своей лошади и повел ее под уздцы к траве, заглушающей топот копыт, и только там вскочил в седло.
Через час вернулся из разведки Шон.
– Они у нас в руках, Экклс, – сказал он, свирепо усмехаясь ему и Саулу. – Буры милях в двух впереди, в скрытой котловине, окруженной холмами.
Он присел на корточки и ладонью расчистил клочок земли:
– Вот как мы это сделаем. – Он начал быстро чертить веточкой по земле. – Вот это наша долина. Здесь мы. Вот здесь их лагерь. Вот холмы: здесь, здесь и здесь. Вот тут вход в котловину. Ставим здесь два «максима», сто человек разворачиваем ниже, прямо под пулеметами. Я хочу, чтобы вы…
Внезапно самодельная карта взорвалась, швырнув грязью ему в глаза и открытый рот.
– Что за чертовщина… – только и успел проговорить он, вытирая ладонью лицо, но тут раздался залп маузеров.
Сквозь слезящиеся глаза Шон посмотрел вверх, на кряж.
– Черт меня побери! – крикнул он.
Над кряжем, словно пелена водяной пыли над берегом моря в ветреный день, тянулась дымка от винтовочных выстрелов.
Шон вскочил на ноги.
– В реку! Уводите лошадей под берег! – заорал он, стараясь перекричать убийственный треск выстрелов, визг рикошетящих пуль и безостановочные шлепки их в землю и в живую плоть.
– В реку! Все в реку!
Он помчался вдоль колонны, продолжая кричать этот приказ бойцам, которые в спешке пытались высвободить винтовки из футляров, закрепленных на мечущихся, встающих на дыбы лошадях. Огонь буров хлестал их, швыряя кричащих людей и лошадей в траву. Вырвавшиеся лошади рассыпались по долине, волоча за собой поводья и звеня пустыми стременами.
– Пустите их! Пусть уходят! Прячьтесь под берег!
Два мула, впряженные в двуколку, уже лежали, дергая ногами. Шон сорвал брезент и вытащил один пулемет. Пуля вонзилась в деревянный приклад и расщепила его прямо у него между руками.
– Эй, ты! – крикнул он, заметив неподалеку одного из своих морячков. – Держи!
Он передал ему пулемет, и тот, держа его двумя руками, как ребенка, прыгнул вниз, под защиту обрывистого берега. Схватив две коробки патронных лент, Шон последовал за ним. Ему казалось, будто он бежит по пояс в воде: к нему снова вернулся прежний страх, и каждый шаг давался с невероятным трудом. Пуля пробила ему шляпу, сдвинув ее на глаза, коробки с патронами тянули вниз; охваченный паникой, он брел к реке, спотыкаясь. Вдруг земля резко ушла у него из-под ног; он полетел с обрыва вниз, ударился о землю и повалился лицом прямо в ледяную воду.
Продолжая крепко держать боеприпасы, Шон сразу же вскочил и спрятался под крутым обрывом. Над его головой свистели пули буров, но русло реки уже заполнили его бойцы, хотя многие еще продолжали прыгать или падать с крутого берега, увеличивая тесноту.
Тяжело дыша, в насквозь промокшей одежде, с которой ручьями стекала вода, Шон прижался к обрыву, собираясь с силами. Поток оставшихся в живых скоро прекратился. Огонь буров тоже затих, и на поле боя наступила относительная тишина, которую нарушали только стоны и ругань раненых.
Первая ясная мысль Шона была о Сауле. Он быстро нашел его: Саул стоял под берегом, удерживая двух вьючных мулов, а рядом с ним Мбежане и Нонга держали еще двух. Шон сразу послал Саула взять на себя команду над одним из флангов.
– Вахмистр! – крикнул Шон.
– Я здесь, сэр, – раздался ответ совсем близко, и Шон с облегчением вздохнул.
– Расставить бойцов вдоль берега. Каждому подготовить для себя огневую позицию.
– Слушаюсь, сэр, – ответил тот. И заорал в сторону солдат: – Слушай мою команду! Повторяю приказ майора! Отодрать задницы от земли!
Не прошло и десяти минут, как две сотни стрелков заняли позиции вдоль берега реки, бойцы пулеметного расчета быстро соорудили из земли и камней бруствер и установил свой «максим». Те, кто потерял оружие, таскали раненых и делали перевязки. Несчастных раненых небольшой группой сосредоточили посредине линии обороны, прямо под самым обрывом; они сидели чуть не по пояс в грязи, их кровь окрашивала воду розовато-бурыми пятнами.
Шон вскарабкался рядом с огневой позицией Экклса и осторожно высунул голову над кромкой берега. Пространство перед ним являло отвратительное зрелище. Трупы лошадей и мулов, тюки изорваны, содержимое валяется на траве – одеяла, продукты. Раненые животные беспомощно бьются на земле или тихонько стоят, свесив голову.
– Живые есть? – позвал он, но ответа не получил.
Какой-то снайпер, засевший на гребне, уложил пулю прямо у Шона под носом, и тот сразу нырнул вниз.