тью, уложили в постель, Шон остался у Голдбергов на обед. Теперь уже ни у мадам Голдберг, ни у ее мужа не оставалось никаких сомнений, что интерес Шона к Руфи не имеет никакого отношения к прежней его дружбе с Саулом. Весь день Шон не отходил от Руфи, следуя за нею по лужайкам, как тень, как огромный сенбернар за грациозным пуделем.
Во время обеда Шону, чрезвычайно довольному и собой, и Руфью, и Голдбергами, да и жизнью вообще, удалось очаровать мадам Голдберг, а также вызвать расположение Бена Голдберга, у которого вначале возникли смутные подозрения, что перед ним авантюрист без гроша в кармане. За бокалом бренди с сигарой Шон с Беном обсуждали проблемы коммерческого предприятия, которое затеял Шон у себя на фермах Лайон-Коп и Махобос-Клуф. Шон совершенно откровенно рассказал ему о непростом финансовом положении, в котором он оказался, и на Бена произвели большое впечатление размах, с которым Шон вступил в игру, и его хладнокровная оценка своих шансов. Именно такой блестящий ход вознес в свое время самого Бена Голдберга на его нынешнюю высоту. Он даже ощутил некоторую ностальгию по тем временам и чуть не пустил слезу, а когда они вернулись к дамам, он уже похлопывал Шона по руке и называл «мальчик мой».
Стоя на парадном крыльце и уже собираясь уезжать, Шон не удержался.
– Можно навестить тебя еще раз, Руфь? – спросил он.
– Отчего же, я буду ждать, – ответила она.
Для Шона началась совершенно новая, непривычная эпоха ухаживания за своей избранницей. К собственному удивлению, это ему даже понравилось. Вечером каждой пятницы он садился на поезд и ехал в Питермарицбург, где останавливался в гостинице «Белая лошадь». Это была его штаб-квартира, откуда он проводил свою кампанию. Устраивались званые обеды либо у Голдбергов, либо у друзей Руфи, а то и в ресторане одной из гостиниц, куда ее приглашал сам Шон. Кроме того, их ждали балы, танцевальные вечера, скачки, пикники, верховые прогулки по окрестным холмам, куда брали и Сторму, и девочка лихо скакала на своей лошадке между ними. Во время таких поездок Дирк оставался в Ледибурге, в домике на Проти-стрит; Шон испытывал облегчение, видя, что сын, кажется, теперь воспринимал его отсутствие с гораздо большей терпимостью.
Настало наконец время, когда первые участки акаций были готовы идти под топор. Шон намеревался воспользоваться этим как предлогом, чтобы заманить Руфь в Ледибург. Голдберги, услышав его предложение, стали обращаться с ним несколько холоднее, а оттаяли немного лишь тогда, когда Шон вручил им письменное приглашение от Ады к Руфи недельку погостить у нее в доме. Устно Шон добавил, что у них намечается небольшой праздник по случаю первой резки коры, которая начнется как раз в конце упомянутой недели, и тогда он в течение нескольких месяцев не сможет покинуть Ледибург.
Мадам Голдберг, которая втайне радовалась тому, что Сторма целую неделю будет пребывать в ее полном распоряжении, ненавязчиво повлияла на Бена, и он скрепя сердце дал Руфи разрешение.
Шон решил, что с Руфью все должны будут обращаться как с особой королевской крови. Этот визит, по его мысли, должен был стать кульминационным пунктом в его ухаживаниях.
64
В сложной социальной структуре Ледибурга Шон занимал довольно высокое положение – он являлся одним из самых крупных землевладельцев этого района, к тому же обладал боевыми наградами и отличиями. Именно поэтому приготовления к визиту Руфи породили волну любопытства и нетерпеливого возбуждения среди обитателей Ледибурга и его окрестностей. Шон разослал огромное количество приглашений, и женщины сразу бросились к своим гардеробам и корзинкам с принадлежностями для шитья; фермеры, живущие в отдаленных местах, кинулись к ногам живущих в Ледибурге и поблизости родственников и друзей, умоляя приютить их на несколько дней у себя. Другие, из тех, кто занимал заметное место в обществе и ревностно относился к своему положению, выезжали в Лайон-Коп с предложениями всяких развлечений на те три дня в неделю, которые у Шона остались незанятыми. Шон неохотно соглашался – на эти трое суток у него имелись личные планы.
Аду и ее девушек завалили заказами – всем хотелось не ударить в грязь лицом и блистать в обществе в новых нарядах. Тем не менее Ада ухитрилась выкроить свободный денек и явилась вместе с помощницами в усадьбу Лайон-Коп, вооружившись вениками, тряпками и прочими принадлежностями для наведения порядка и чистоты. Шона с Дирком из дому прогнали. Весь день отец с сыном объезжали владения Шона в поисках подходящего местечка для охоты на бушбока, каковое мероприятие намечалось в качестве кульминационного события недели.
Мбежане с группой своих зулусов привел в порядок территорию вокруг дома, под корень вырубив заросли подлеска и устроив ямы для барбекю.
Под влиянием общего ажиотажа члены Руководящего совета города, снабженные строжайшими инструкциями своих жен, созвали тайное совещание и единогласно проголосовали за организацию для Руфи Фридман на вокзале официальной встречи жителей города, а вечером того же дня – торжественного приема с балом. Денниса Петерсена, который получил согласие Шона в тот вечер организовать барбекю в честь прибытия Руфи, задобрили обещанием, что ему будет позволено сказать на вокзале короткий спич.
Шон заглянул к Ронни Паю и снова испытал удивление, когда Ронни радостно согласился предоставить ему еще один заем в тысячу фунтов. Ронни подписал чек с удовлетворением паука, который вплетает последнюю нить в свою паутину, и Шон немедленно отправился в Питермарицбург, чтобы нанести визит ювелиру. Домой он вернулся на пять сотен фунтов беднее, чем прежде, зато в нагрудном кармане у него лежала квадратная коробочка с набором бриллиантовых украшений в платиновой оправе. На вокзале его встречал Дирк. Шон окинул его взглядом и велел немедленно отправляться к городскому парикмахеру.
Вечером, накануне прибытия Руфи, Шон и Мбежане внезапно набросились на ничего не подозревавшего Дирка и, как он ни отбивался, потащили его в ванную комнату. Шон, мягко говоря, сильно удивился, обнаружив в ушах сыночка огромное количество инородных тел, которые подлежали немедленному удалению. И неожиданно хваленый загар Дирка под благотворным воздействием мыла легко исчез.
На следующее утро вагон, в котором ехала Руфь, со скрипом остановился прямо напротив здания вокзала. Выглянув в окошко, она увидела вокруг огражденной канатом площадки толпу незнакомых людей, среди которых стояли и юные, одетые по-праздничному дамы, и джентльмены из старших классов ледибургской средней школы. Здесь отсутствовали лишь представители одного-единственного семейства города и окрестностей.
Руфь вышла на площадку вагона и неуверенно остановилась, прислушиваясь к гулу голосов, в которых слышались отдельные весьма одобрительные ремарки и комментарии. Свой неброский траурный наряд Руфь оживила широкой розовой лентой вокруг тульи шляпы, розовыми же перчатками и тонкой полупрозрачной вуалью розового цвета, которая легким облачком окутывала ее лицо, придавая ей несколько таинственный облик. Выглядело это очень эффектно.
Убежденная в том, что здесь какое-то недоразумение, Руфь хотела было вернуться обратно в свое купе, как вдруг заметила, что к площадке ее вагона через огражденный канатом проход направляется группа людей, подозрительно похожая на некую депутацию. Возглавлял ее сам Шон, имеющий мрачный, даже, можно сказать, грозный вид, которым старался скрыть свое глубокое смущение. Она почувствовала безотчетное желание расхохотаться, но ей удалось-таки овладеть собой, и дальше улыбки дело не пошло. Шон поднялся на площадку вагона и взял ее за руку.
– Руфь, – торопливо зашептал он, – прости, мне ужасно неловко. Я ничего такого не планировал, но, понимаешь, не уследил, все само собой пошло по другому сценарию.
Оглянувшись, он увидел Денниса Петерсена, который с торжественным видом поднимался на площадку, и пробормотал несколько слов, представив ему Руфь. Деннис повернулся лицом к толпе и простер к ней обе руки, словно Моисей, спустившийся к своему народу с горы Синай.
– Леди и джентльмены! Граждане Ледибурга! Друзья! – начал он.
Он проговорил эти слова с таким видом, что Шон сразу понял: «коротенький спич» Денниса займет не менее получаса. Он искоса посмотрел на Руфь и увидел, что она улыбается. Это явилось для него приятной неожиданностью: он догадался, что все происходящее забавляет ее, и облегченно вздохнул.
– Мне доставляет огромное удовольствие, – продолжал между тем Деннис, – приветствовать в нашем прекрасном городе эту удивительную женщину, друга нашего выдающегося…
Пальчики Руфи незаметно пробрались в широкую ладонь Шона, и Шон снова вздохнул с облегчением. Увидев в толпе очень заметные широкие поля шляпы на голове Ады, он поймал ее взгляд и улыбнулся. Та ответила ему одобрительным кивком в сторону Руфи.
С помощью одного весьма любопытного приема ораторского искусства Деннис пустился рассуждать о новой водофильтровальной установке и той пользе, которую она принесет обществу.
– Но, друзья мои, это лишь первый из целого ряда проектов, которые планирует осуществить наш совет.
Тут он сделал многозначительную паузу, и Шон сразу ею воспользовался.
– Верно! – громко вставил он и захлопал в ладоши.
Толпа с энтузиазмом подхватила аплодисменты, и Шон встал рядом с Деннисом у перил, ограждающих площадку.
– От имени миссис Фридман и от себя лично я благодарю вас за теплые чувства и за ваше гостеприимство.
И, оставив на площадке Денниса, делающего беспомощные жесты и беззвучно открывающего и закрывающего рот, Шон похитил Руфь и в быстром темпе провел ритуал знакомств и рукопожатий, после чего подхватил Аду с Дирком и всех вместе усадил в карету.
Пока Шон и Мбежане возились с багажом, Руфь и Ада сидели, укладывая юбки и поправляя шляпы, и только потом глаза их снова встретились.
– Шон, конечно, предупреждал меня, – сказала Ада, – но я, честно говоря, не ожидала, что вы окажетесь такой красавицей.