– Готовить умеете? – хмуро спросил он.
– Так себе.
– У вас есть возможность потренироваться, с этого момента будете отрабатывать… за нашу доброту.
Уже позднее Шон продегустировал еду новой поварихи.
– А что, неплохо… при наших-то обстоятельствах, – проворчал он, подбирая остатки корочкой хлеба.
– Вы очень добры, сэр, – поблагодарила она.
Уложив свою скатку в тень, девица расправила ее, скинула сапожки и, облегченно пошевелив пальчиками ног, вздохнула и улеглась.
Шон тоже устроился, расположив свою скатку так, чтобы, не поворачивая головы, можно было бы наблюдать за ней из-под полей шляпы, которой он прикрыл лицо.
Проснулся он в полдень. Она спала, устроившись щечкой на открытой ладони: веки с длинными ресницами были сомкнуты, несколько прядей черных волос упали на влажное, раскрасневшееся от жары лицо.
Он довольно долго наблюдал за ней, потом все-таки встал и, стараясь не шуметь, направился к седельным сумкам. Прихватив с собой плоскую брезентовую сумочку с туалетными принадлежностями, бриджи – единственные без заплаток и без особых пятен – и чистую шелковую рубаху, он спустился к ручью.
Раздевшись догола и помывшись как следует, он уселся на камень возле самой воды и стал рассматривать свое лицо в зеркальце из полированной стали.
– Да-а, придется поработать.
Он вздохнул и принялся стричь огромную бородищу, не знавшую ножниц вот уже года три, не меньше.
Когда стало смеркаться, смущаясь, как девочка, впервые надевшая вечернее платье, Шон вернулся в лагерь. Все уже проснулись. Дирк и эта девица сидели вместе на ее одеяле и так увлеченно беседовали, что даже не заметили его появления. Мбежане возился с костром. Сидя на корточках, он качнулся на пятках назад и, не меняя выражения лица, изучающе оглядел Шона.
– Надо поесть и двигать дальше, – сказал Шон.
Дирк и девица подняли голову. Девушка прищурилась, потом задумчиво раскрыла глаза пошире.
Дирк разинул рот.
– Какая смешная у тебя борода… – заявил он.
Девица отчаянно пыталась подавить смех.
– Скатывай одеяла, сынок, – сказал Шон.
Он пытался перевести внимание Дирка на другой предмет, но мальчишка вцепился в него безжалостно, как бульдог:
– …И чего это ты так вырядился, а, папа?
4
В темноте ночи они ехали рядом, все трое, с Дирком посредине, а Мбежане следовал за ними, ведя на поводу вьючных лошадей. Местность под копытами то поднималась, то опускалась, как зыбь бескрайнего моря, а пробегающий по траве ночной ветерок только усиливал эту иллюзию. Островами в этом море были темные силуэты холмов, а тявканье шакалов можно было принять за крики чаек.
– Не слишком ли мы отклоняемся к востоку? – нарушила молчание девушка, и голос ее удивительно гармонировал с тихим шелестом ветерка в траве.
– Все правильно, – ответил Шон. – Я хочу перейти Драконовы горы там, где нет буров, – их силы концентрируются вокруг Ледисмита и вдоль железнодорожной ветки.
Поверх головы Дирка он посмотрел на нее. Она ехала, подняв лицо к небу.
– Вы умеете ориентироваться по звездам? – спросил Шон.
– Немного.
– И я тоже, – хвастливо заявил Дирк. – Все созвездия знаю. – Он повернулся к югу. – Вон там Южный Крест со стрелками, там Орион с мечом на поясе, а вот это Млечный Путь.
– А еще? – подзадорила его девушка.
– А другие неинтересные. Они не считаются. У них даже названий нет.
– Почему, есть названия, и большинство из них связаны с древними легендами.
Последовало молчание. Дирк оказался в непростом положении. Признать свое невежество? Непомерное самолюбие мальчишки не позволяло этого сделать. Но тогда он лишится наверняка интересных рассказов.
Как ни велика была его гордость, она не могла затмить страсть к занимательным историям.
– Расскажи, – сдался он.
– Видишь, вон там – небольшая группа звездочек, а над ними одна, большая и яркая? Созвездие называется Плеяды. Так вот, в некотором царстве жили-были…
Минута – и Дирк слушал, позабыв обо всем на свете. Это было даже интереснее, чем рассказы Мбежане, – скорее всего, потому, что истории, которые ему рассказывал зулус, он уже знал назубок, а тут столкнулся с чем-то новым. И он придирался к каждой мелочи в этой легенде, словно прокурор во время судебного процесса:
– А почему они просто не пристрелили эту старую ведьму?
– В те времена не было ружей.
– А луки на что?
– Ведьму стрела не берет. Пролетает насквозь – фьють! – а ей ничего.
– Зубами за небо, надо же!
Это произвело на него сильное впечатление, но Дирк не сразу поверил, решив сначала посоветоваться с Мбежане: что он скажет? Мальчик отстал немного, поравнялся с зулусом и поведал ему о своих сомнениях, изложив рассказ их спутницы по-зулусски. Мбежане девушку поддержал, и только тогда Дирк поверил, поскольку в области сверхъестественного зулус являлся для него выдающимся авторитетом.
В эту ночь Дирк в седле не уснул, и, когда они перед рассветом сделали привал, голос девушки слегка охрип, зато она окончательно и бесповоротно завоевала доверие мальчишки, да и Шона тоже.
Всю ночь, слушая ее голос и сопровождающие его хриплые взрывы смеха, Шон чувствовал, что семечко, занесенное ее голосом ему в сердце при первой встрече, успело пустить корни и эти корни уже проникли в область живота и даже ниже, а также оно пустило побеги с усиками, которые распространились по всем уголкам его груди. Он так сильно, так отчаянно желал эту женщину, что в ее присутствии терял всякие умственные способности. В течение ночи Шон не раз пытался поддержать разговор, вступить в дискуссию, но всякий раз Дирк с пренебрежением отмахивался от него и снова с жадностью слушал девушку. К утру Шон сделал неожиданное и тревожное открытие: он ревнует ее к собственному сыну. Завидует вниманию, которое она уделяет Дирку и которого сильно жаждет он сам.
Утром они позавтракали на стоянке. И, лежа на одеялах под кронами жасминовых деревьев, попивали кофе.
– Между прочим, мы все еще не знаем, как вас зовут, – заметил Шон.
И ответил ему именно Дирк:
– А мне она сказала. Тебя зовут Руфь, правда?
– Правда, Дирк.
Шон с трудом подавил кипящий в груди, совершенно бессмысленный и бесполезный гнев, но, когда заговорил, следы его в голосе чувствовались.
– Мы уже достаточно тебя слушали, мальчик мой, целую ночь. А теперь опусти головку, закрой глазки, а также ротик и постарайся уснуть.
– А мне совсем не хочется спать, папа.
– Делай, что я тебе сказал.
Шон вскочил на ноги и зашагал прочь из лагеря.
Уже совсем рассвело, и ищущему взору вельд раскрывал свои просторы до самого горизонта. Шон взобрался на небольшой холмик невдалеке и внимательно осмотрелся по сторонам. Никаких признаков жилья или следов человека. Он снова спустился, проверил, хорошо ли стреножены лошади, и только потом вернулся в заросли жасмина.
Несмотря на недавние протесты, Дирк лежал, свернувшись калачиком, как щенок, и крепко спал. Из-под огромной кучи одеял возле костра раздавался заливистый храп Мбежане, который ни с чьим нельзя было спутать. Руфь лежала несколько поодаль, набросив на ноги одеяло; глаза ее были закрыты, а грудь размеренно поднималась и опускалась, что дало Шону два разных повода не спать. Он лежал на боку, подперев голову рукой, и пожирал ее глазами, тем самым давая обильную пищу воображению.
За четыре года он ни разу не видел белой женщины, четыре года не слышал женского голоса, не знал утешения, которое дает мужчине женское тело. Поначалу это тревожило его – он испытывал беспокойство, беспричинные приступы подавленного настроения, неожиданные вспышки раздражительности и вспыльчивости. Но постепенно, после долгих дней охоты, когда с утра до вечера он не сходил с седла, в бесконечной борьбе то с засухой, то с бурями, то с диким зверьем и со стихией, он подчинил себе эти телесные проявления. Образы женщин бледнели и уходили куда-то в область нереального, казались смутными тенями, фантомами, которые изводили его только по ночам: он вертелся и покрывался испариной, кричал во сне, пока организм сам не освобождал его от этого, и фантомы на некоторое время рассеивались и исчезали, чтобы набраться сил для следующих посещений.
Но сейчас перед ним лежал не призрак, причем совсем-совсем близко. Стоило протянуть руку, и он мог бы, замирая и млея, погладить ее щеку, почувствовать живое тепло ее шелковой кожи.
Руфь открыла молочно-серые после сна глаза, медленно сфокусировала взгляд, и глаза их встретились; она смотрела на него таким же испытующим взглядом.
Девушка прочитала в его глазах все, что он чувствует, все поняла. И демонстративным жестом вытянула в его сторону левую руку. Перчатки она успела снять, и Шон впервые увидел на безымянном пальце тоненькое золотое колечко.
– Понятно, – глухо пробормотал он. А потом протестующе продолжил: – Но вы ведь такая молодая… вам рано еще быть замужем!
– Мне уже двадцать два года, – тихо ответила она.
– И где же ваш муж?
«Возможно, этот скотина успел помереть», – мелькнула в голове последняя надежда.
– Я сейчас еду к нему. Когда он понял, что войны не избежать, уехал в Наталь, в Дурбан, подыскать там для нас работу и жилье. Я должна была отправиться следом, но война началась раньше, чем мы ожидали. И я попала в переплет.
– Понятно.
«Значит, я сейчас везу тебя к другому мужчине», – с горечью подумал Шон, но выразил эту мысль другими словами:
– Значит, он сидит себе в Дурбане и ждет, когда вы прорветесь сквозь вражеские линии.
– Он вступил в армию Наталя. Неделю назад прислал мне письмо. Хотел, чтобы я оставалась в Йоханнесбурге и ждала, когда британцы возьмут город. Пишет, что у них много войск, не пройдет и трех месяцев, как они будут там.
– И чего же вы не остались?
Она пожала плечами:
– Терпение не является моей добродетелью. – Тут в глазах у нее снова запрыгали давешние чертики. – А кроме того, я подумала, почему бы не удрать? Весело будет, все же такое приключение! В Йоханнесбурге было ужасно скучно.