меялся. Смех Уэйта Кортни напоминал далекие раскаты грома.
Шон услышал, как закрылась дверь спальни, и сел в кровати.
– Гарри.
Никакого ответа.
– Гарри!
Шон взял ботинок и бросил; послышался глухой вскрик.
– Гарри!
– Чего тебе?
Голос у Гаррика был сонный и раздраженный.
– Я просто подумал… Завтра ведь пятница, верно? Ма и па отправятся в город. Их не будет весь день. Можно взять дробовик и подстеречь старого инконку.
Кровать Гаррика тревожно заскрипела.
– Ты спятил! – Гаррик не мог скрыть удивления. – Па убьет нас, если поймает с дробовиком.
Уже говоря это, Гаррик понял, что надо найти более убедительный довод, чтобы отговорить брата. Шон по возможности избегал наказаний, но шанс поохотиться на самца антилопы стоил любой отцовской кары.
Гаррик неподвижно лежал в постели, подыскивая слова.
– К тому же па держит патроны под замком.
Хороший ход – но Шон его предвосхитил.
– Я знаю, где два патрона, о которых он забыл. Они лежат в большой вазе в столовой. Уже с месяц.
Гаррик вспотел. Он живо представил, как хлыст отца впивается в его ягодицы, услышал, как отец считает удары: восемь, девять, десять…
– Пожалуйста, Шон, давай придумаем что-нибудь другое…
У противоположной стены Шон среди подушек сел поудобнее. Решение было принято.
Глава 3
Уэйт Кортни усадил жену на переднее сиденье двухместной коляски. Он любовно похлопал женщину по руке и прошел к козлам, задержавшись, чтобы приласкать лошадей и поправить шляпу на своей лысой голове. Уэйт был рослым мужчиной, коляска просела под его весом, когда он поднялся на место кучера. Уэйт подобрал вожжи и повернулся – при виде близнецов на веранде в его глазах над крупным крючковатым носом заискрился смех.
– Я буду считать большим одолжением, если вы, джентльмены, сумеете не попасть в неприятности за те несколько часов, что нас с мамой не будет.
– Да, па, – хором послушно ответили мальчики.
– Шон, если тебе снова захочется забраться на большой голубой эвкалипт, пересиль себя, парень.
– Хорошо, па.
– Гаррик, больше никаких опытов с изготовлением пороха, понятно?
– Да, па.
– И не смотрите так невинно – в прошлый раз я очень испугался!
Уэйт коснулся кнутом блестящего крупа лошади, и коляска двинулась вперед по дороге к Ледибургу.
– Он ничего не сказал о том, что нельзя брать дробовик, – добродетельно прошептал Шон. – Посмотри, нет ли поблизости слуг. Если они нас увидят, поднимут шум. Потом иди к окну спальни, заберешь ружье.
Всю дорогу до откоса Шон и Гаррик проспорили. Шон нес дробовик на плече, держа обеими руками за ложе.
– Это ведь я придумал! – говорил он.
– А я первым увидел инконку, – возразил Гаррик.
Гаррик снова осмелел: с отдалением от дома страх перед наказанием ослабевал.
– Это не в счет, – сообщил ему Шон. – О ружье я придумал, поэтому мне и стрелять.
– Почему тебе всегда достается самое интересное? – спросил Гаррик, и Шона этот вопрос рассердил.
– Когда ты нашел гнездо ястреба у реки, я позволил тебе вскарабкаться к нему, верно? И когда ты нашел теленка дукера, ты его кормил. Правда?
– Ну хорошо. Но все же я обнаружил инконку, почему ты не даешь мне выстрелить?
Столкнувшись с таким упрямством, Шон замолчал, но еще крепче сжал ружейное ложе. Чтобы победить в споре, Гаррику придется отобрать ружье – брат это знал и потому начал дуться. У подножия откоса среди деревьев Шон остановился и искоса посмотрел на Гаррика.
– Ты поможешь, или мне горбатиться одному?
Гаррик опустил глаза и пнул сухой ствол. Мальчик шумно чихнул – по утрам сенная лихорадка особенно донимала его.
– Ну? – не унимался Шон.
– Что делать?
– Стой здесь и считай до тысячи. Медленно. Я дугой пройду по склону и остановлюсь там, где вчера вышел инконка. Когда досчитаешь, поднимайся по ущелью. С полдороги начинай кричать. Инконка появится на том же месте, что и вчера. Все понял?
Гаррик неохотно кивнул.
– Взял с собой поводок Тинкера?
Гаррик достал упомянутый предмет из кармана, и собака, увидев поводок, попятилась. Шон схватил ее за ошейник, и Гаррик прицепил поводок. Тинкер прижал уши и укоризненно посмотрел на них.
– Не отпускай его. Старый инконка порвет его на куски. Теперь начинай считать, – велел Шон и полез вверх по склону.
Он обходил ущелье далеко слева. Трава на склоне скользкая, ружье тяжелое, к тому же в траве оказалось много камней. Шон в кровь разбил большой палец на ноге, но не останавливался.
Сухое дерево на краю кустарника послужило Шону ориентиром. Мальчик поднялся выше дерева и замер на самой вершине, надеясь, что колышущаяся трава скроет его голову, заметную на фоне горизонта. Он тяжело дышал. Отыскав камень размером с пивной бочонок, чтобы упереть дробовик, он присел. Положил ствол ружья на камень, направил вниз и повернул направо и налево, чтобы убедиться, что линия огня чиста. Он представил себе, как самец появляется на линии прицела, и его охватило возбуждение: дрожь пробежала по рукам, плечам и спине.
– Его не придется вести, он будет двигаться медленно, – прошептал Шон. – Выстрелю сразу в холку.
Он раскрыл ружье, достал из кармана рубашки два патрона, вложил их в казенник и снова защелкнул ружье. Потребовалась вся сила рук, чтобы оттянуть большие фигурные курки, но он сумел это сделать. Теперь ружье было заряжено, курки взведены. Шон положил дробовик перед собой и посмотрел вниз по склону. Слева от него темно-зеленое пятно – вход в ущелье, прямо под ним – открытое пространство, поросшее травой, где пройдет самец. Шон нетерпеливо откинул со лба морые от пота волосы – они мешали смотреть.
Минуты тянулись медленно.
– Где там Гарри? Каким он иногда бывает болваном! – возмутился Шон и словно в ответ услышал крик Гаррика. Слабый звук шел далеко снизу, его заглушали кусты. Один раз яростно залаял Тинкер – он тоже дулся, пес не любит поводок. Шон ждал, положив указательный палец на курок, и следил за кустами. Гаррик снова закричал, и самец показался из укрытия.
Он бежал быстро, высоко подняв нос и прижав рога к спине. Шон повернулся, совмещая мушку прицела с черной холкой. Мальчик выстрелил из левого ствола, и отдача сбила его на землю; в ушах гудело от выстрела, в лицо ударил запах горелого пороха. Шон с трудом встал, держа ружье. Самец лежал в траве – он блеял, как ягненок, и бил ногами, умирая.
– Я свалил его! – закричал Шон. – Попал с первого выстрела! Гарри, Гарри, я его свалил, свалил!
Из кустов появился Тинкер – он тащил за собой не отпускавшего поводок Гарри, и Шон с криком побежал им навстречу. Под ногу ему попал камень, и мальчик упал. Дробовик вылетел у него из рук, и второй ствол выстрелил. Очень громко.
Когда Шон поднялся, Гаррик сидел в траве, стонал и смотрел на свою ногу. Выстрел разнес ее под коленом в клочья. В ране виднелись белые осколки кости, и била кровь, густая и темная, как патока.
– О Боже, Гарри, я не хотел!.. Я поскользнулся. Честно, поскользнулся…
Шон смотрел на ногу брата. Лицо его побледнело, глаза округлились от ужаса. Кровь лилась на траву.
– Останови кровь, Шон, останови! Ой, больно! Шон, пожалуйста, останови кровь!
Шон, спотыкаясь, подошел к брату. Его мутило. Он расстегнул пояс и захлестнул его на ноге Гаррика, теплая кровь пачкала руки. С помощью ножен он плотно перетянул рану. Кровотечение пошло на убыль, и он закрутил пояс еще сильнее.
– О, Шон, мне больно! Как больно!
Лицо Гаррика стало восково-бледным, он дрожал, словно оказался в объятиях холода.
– Я позову Джозефа, – запинаясь, сказал Шон. – Мы вернемся быстро. Боже, Гарри, прости!
Шон вскочил и побежал. Он падал, катился по земле, вставал и продолжал бежать.
Шон вернулся через час. Он привел троих слуг-зулусов. Джозеф, повар, прихватил одеяло. Он закутал в него Гаррика и поднял на руки; когда раненая нога повисла, Гаррик потерял сознание. Когда слуги начали спускаться с откоса, Шон посмотрел на равнину – на дороге в Ледибург виднелось облачко пыли. Один из конюхов скакал в город за Уэйтом Кортни.
Когда Уэйт вернулся в Тёнис-крааль, его ждали на веранде. Гаррик был в сознании. Он лежал на диване. Лицо у него было бледное, кровь просочилась сквозь одеяло. Ливрея Джозефа была в крови, кровь засохла на руках Шона. Уэйт Кортни взбежал на веранду, остановился над Гарриком и отбросил одеяло. Секунду смотрел на ногу, потом очень осторожно снова прикрыл ее.
Уэйт поднял Гаррика и отнес в коляску.
С ним пошел Джозеф. Вдвоем они усадили Гаррика на заднее сиденье. Джозеф держал его, а мачеха положила раненую ногу мальчика себе на колени, чтобы ее не трясло. Уэйт быстро поднялся на сиденье кучера, взял вожжи, потом повернул голову и посмотрел на Шона, все еще стоявшего на веранде. Отец ничего не сказал, но взгляд его был ужасен.
Шон не мог смотреть ему в глаза. Уэйт Кортни взмахнул кнутом, и лошади снова понесли коляску в Ледибург; Уэйт яростно подгонял их, ветер сдувал его бороду в сторону.
Шон глядел им вслед. Коляска исчезла за деревьями, и мальчик остался на веранде один; потом неожиданно повернулся и вбежал в дом. Промчался через него, выскочил через черный ход и кинулся по двору к седельной. Здесь он снял с крюка узду и побежал к загону. Выбрал гнедую кобылу, загнал ее в угол загородки и наконец обхватил руками ее шею. Вложил ей в пасть удила, затянул ремень под челюстью и вскочил на ее голую спину.
Он пустил лошадь рысью и погнал к воротам, подскакивая, когда она поднималась под ним, и снова опускаясь, когда она приземлялась. Приноровившись, Шон повернул лошадь в сторону дороги на Ледибург.
До города было восемь миль, и коляска добралась раньше Шона. Он нашел ее у приемной доктора Ван Роойена – лошади тяжело дышали, их шкуры потемнели от пота. Шон соскользнул со спины кобылы, поднялся по ступеням и осторожно приоткрыл дверь. В комнате пахло хлороформом. Гаррик лежал на столе, Уэйт и его жена стояли по бокам от него, доктор мыл руки в эмалированной раковине у дальней стены. Ада Кортни молча плакала, лицо ее было залито слезами.