– Свинья, грязная, грязная свинья! Жена Гарри, говоришь? Ребенок Гарри, говоришь? – Она откинула голову и дико расхохоталась. – Я скажу тебе правду. То, что во мне, дал мне ты. Это твой ребенок! Не Гарри!
Шон выпустил ее запястья и попятился.
– Не может быть, – прошептал он. – Ты лжешь.
Она последовала за ним.
– Помнишь наше прощание, когда ты уезжал на войну? Помнишь ту ночь в фургоне? Помнишь?
Теперь она говорила спокойно, стараясь уязвить его словами как можно больнее.
– Это было несколько месяцев назад. Это неправда. – Шон запинался, продолжая пятиться от нее.
– Три с половиной месяца, – сказала она. – Рановато для ребенка твоего брата, тебе не кажется? В браке у многих дети рождаются преждевременно…
Она продолжала говорить, дрожа, лицо ее страшно побледнело. Шон не мог больше это выносить.
– Оставь меня, оставь! Мне нужно подумать. Я не знал…
Он пробежал мимо нее и выскочил в коридор.
Энн услышала, как хлопнула дверь кабинета Уэйта, и неподвижно замерла в центре комнаты. Постепенно ее дыхание успокоилось, неистовый гнев отступил, обнажив черные рифы ненависти. Она вышла из комнаты и по коридору прошла в свою спальню. Остановилась перед зеркалом и посмотрела на себя.
– Ненавижу его, – произнесли губы отражения.
Лицо ее оставалось смертельно-бледным.
– И кое-что могу у него отобрать. Гарри теперь мой, а не его.
Она вынула заколки из прически и распустила волосы, упавшие ей на спину. Высвободила плечо, смяла платье. Потом прикусила губу, так что показалась кровь.
– О Боже, я ненавижу его, как я его ненавижу! – шептала она, не обращая внимания на боль.
Схватила руками платье, разорвала его спереди и равнодушно посмотрела в зеркало на отражение своих круглых сосков, которые уже начали темнеть в ожидании молока. Сбросила туфли.
– Я его ненавижу.
Она приподняла платье и запустила руку в нижние юбки. Распустила панталоны, сбросила их и перешагнула. Подняла, разорвала, бросила рядом с кроватью. Провела рукой по туалетному столику – один из флаконов упал, разбился, выбросив облако пудры. Запахло разлившимися духами.
Подошла к кровати и легла. Подняла ноги, нижние юбки разлетелись, как лепестки цветка; нижняя часть ее живота была тычинкой этого цветка.
Незадолго до темноты в ее дверь постучали.
– Кто там? – нетерпеливо спросила она.
– Нкозикази не сказала, что приготовить на ужин.
Голос старика Джозефа был полон уважения.
– Сегодня ужина не будет. Ты и все слуги можете идти.
– Хорошо, нкозикази.
Гаррик вернулся домой, когда стемнело. Он выпил: Энн слышала, как он споткнулся на веранде, и голос его звучал нетвердо, когда он позвал:
– Эй! Где все? Энн, Энн! Я вернулся.
Недолгая тишина, пока он зажигал лампу, потом его деревянная нога простучала по коридору; теперь в его голосе звучала тревога:
– Энн! Энн, где ты?
Он открыл дверь и застыл с лампой в руках. Энн откатилась от света, прижала лицо к подушке и сгорбила плечи. Она слышала, как он ставит лампу на туалетный столик, чувствовала, как он прикрывает юбками ее наготу и мягко поворачивает ее лицом к себе. Посмотрела ему в лицо и увидела на нем ужас.
– Дорогая! Энн, дорогая, что случилось?
Он смотрел на ее разбитые губы, на обнаженные груди. Удивленно повернул голову и оглядел флаконы на полу, ее разорванные панталоны. Лицо его омрачилось, и он снова повернулся к ней.
– Ты ранена? – Она покачала головой. – Кто? Скажи, кто это сделал?
Она снова отвернулась от него, пряча лицо.
– Дорогая! Бедняжка… Кто это сделал? Один из слуг?
– Нет.
В ее голосе звучал стыд.
– Скажи, Энн, что случилось?
Она быстро села, обхватила мужа руками и прижалась так, что ее губы оказались возле его уха.
– Ты знаешь, Гарри. Ты сам знаешь, кто это сделал.
– Нет, клянусь, не знаю. Скажи.
Энн глубоко вдохнула, задержала дыхание и выпалила:
– Шон!
Гаррик в ее объятиях содрогнулся. Потом он заговорил:
– И это. Теперь еще и это…
Он развел ее руки и мягко толкнул Энн на подушку. Потом подошел к шкафу, открыл один из ящиков и достал пистолет Уэйта.
«Он убьет Шона», – подумала Энн.
Гаррик вышел из комнаты, не глядя на нее. Она ждала, сжимая руки, натянутая как струна. Когда наконец раздался выстрел, он прозвучал приглушенно и совсем не воинственно. Тело Энн расслабилось, она разжала руки и негромко заплакала.
Глава 31
Гаррик, хромая, прошел по коридору. Пистолет казался тяжелым, рукоять – грубой и непривычной. В конце коридора из-под двери кабинета пробивался свет.
Дверь была не заперта. Гаррик вошел.
Шон сидел, опираясь локтями о стол и закрывая лицо руками. Но когда Гаррик вошел, он поднял голову. Царапины на его щеке уже подсохли, но плоть вокруг них покраснела и распухла.
Он посмотрел на пистолет в руке Гаррика.
– Она сказала тебе.
В его голосе не было ни вопроса, ни выражения.
– Да.
– Я надеялся, она смолчит, – сказал Шон. – Хотел, чтобы она пощадила тебя.
– Пощадила меня? – спросил Гаррик. – А как же она? Ты о ней подумал?
Шон ничего не ответил, только пожал плечами и устало откинулся на спинку кресла.
– Я никогда не сознавал, какая ты безжалостная свинья, – задыхаясь произнес Гаррик. – Я убью тебя!
– Да.
Шон смотрел, как Гаррик поднимает пистолет. Гаррик держал его обеими руками, светлые волосы свисали ему на лоб.
– Мой бедный Гарри, – негромко сказал Шон, и пистолет сразу задрожал. И начал опускаться, пока снова не оказался между колен. Гаррик наклонился, кусал губу, чтобы не заплакать. Шон встал, собираясь подойти к нему, но Гаррик отскочил к дверному косяку.
– Держись от меня подальше! – закричал он. – Не трогай меня!
Он бросил пистолет – острый край курка весьма больно задел голову Шона. Пистолет отскочил и ударился о стену за Шоном. Раздался выстрел, и пуля разнесла стенную панель.
– Между нами все кончено! – закричал Гаррик. – Навсегда!
Он отчаянно поискал дверь, выскочил в коридор, пробежал через кухню и выбежал под дождь. Он много раз падал, потому что его деревянная нога застревала в траве, но упрямо вставал и бежал дальше. И всхлипывал на каждом шагу в темноте.
Наконец ему преградил путь разбухший от дождя Бабуинов ручей. Гаррик постоял на берегу, дождь лил ему на лицо.
– Почему я? Почему всегда я? – в отчаянии закричал он в темноту. Потом с облегчением, сильным, как течение в ручье, почувствовал знакомую дрожь за глазами. Тепло и серость сомкнулись вокруг него, и он опустился на колени в грязь.
Глава 32
Шон взял с собой очень немногое: одеяло, ружье и запасную лошадь. Дважды он терял в темноте дорогу к краалю Мбежане, но каждый раз лошадь снова находила ее.
Мбежане построил себе большую хижину из травы в стороне от других слуг, потому что он был зулус королевской крови. Когда Шон наконец добрался, в хижине несколько минут слышались сонные голоса и движение, прежде чем на крик Шона вышел Мбежане, закутанный в одеяло, с парафиновой лампой в руке.
– Что случилось, нкози?
– Я ухожу, Мбежане.
– Куда?
– Куда ведет дорога. Пойдешь со мной.
– Возьму копья, – ответил Мбежане.
Старик Пай был еще в своем кабинете в банке, когда они добрались до Ледибурга. Он считал соверены, раскладывая их ровными стопками, и руки его были нежны, как руки мужчины, прикасающиеся к телу любимой, но когда Шон раскрыл дверь, он быстро сунул руку в ящик стола.
– Этого не нужно, – сказал Шон, и Пай виновато убрал руку от пистолета.
– Боже! Я не узнал вас, мой мальчик.
– Сколько денег на моем счете? – оборвал Шон любезности.
– Видите ли, банк сейчас не работает.
– Послушайте, мистер Пай, я тороплюсь. Сколько у меня?
Пай встал из-за стола и подошел к большому несгораемому шкафу. Загораживая его своим телом, он набрал комбинацию цифр и раскрыл дверцу. Принес на стол толстую бухгалтерскую книгу.
– Картер, Клот, Кортни, – говорил он, переворачивая страницы. – Угу… Ада, Гаррик, Шон. Вот оно. Тысяча двести девяносто шесть фунтов и восемьдесят восемь пенсов, счета магазина за последний месяц еще не оплачены.
– Допустим, двенадцать сотен, – сказал Шон. – Я хочу получить их немедленно, а пока считаете, дайте мне бумагу и перо, я кое-что напишу.
– Пожалуйста, все на столе.
Шон сел за стол, отодвинул стопки монет, обмакнул ручку в чернила и начал писать. Закончив, он посмотрел на Пая.
– Пожалуйста, подпишите это как свидетель.
Пай взял листок и стал читать. На его лице появилось выражение крайнего удивления.
– Вы отдаете свою половину Тёнис-крааля и весь свой скот брату? – воскликнул он.
– Верно. Подпишите, пожалуйста.
– Вы, должно быть, сошли с ума, – возразил Пай. – Вы отдаете целое состояние. Подумайте, что вы делаете, подумайте о своем будущем. Я надеялся, что вы и Одри… – Он замолчал, потом продолжил: – Не глупите, мальчик.
– Пожалуйста, подпишите, мистер Пай, – твердо сказал Шон, и Пай, что-то бормоча себе под нос, быстро подписал. – Спасибо.
Шон сложил листок, спрятал его в конверт и запечатал. Конверт он убрал во внутренний карман.
– Где деньги? – спросил он.
Пай подтолкнул к нему брезентовый мешочек. На его лице отобразилось отвращение – он не любил иметь дело с дураками.
– Пересчитайте, – сказал он.
– Я вам верю, – ответил Шон и подписал расписку.
Шон проехал мимо загонов со скотом на продажу и поднялся на откос по дороге, ведущей в Питермарицбург. Мбежане шел возле его седла, ведя в поводу запасную лошадь. На верху откоса они остановились. Ветер разогнал тучи, в просветах показались звезды. Внизу был виден город, кое-где еще светились окна.
«Надо бы попрощаться с Адой», – подумал Шон. Он посмотрел вниз, на долину, в которой лежал Тёнис-крааль. Огней не видно. Коснулся конверта в кармане.