Когда принесли обед, Гребенюк с жадностью набросился на еду и в течение считанных минут опустошил посуду. Салат и бифштекс с жареной картошкой сделали своё дело. Успокоившись, профессор задал вопрос:
–– В чём меня обвиняют? Впрочем, как я понял, не меня, а Гребенюка Григория Анатольевича?
Не прилагая больших усилий, Ромка, к своему удивлению, закончил обед почти одновременно с профессором. Вести беседу в переполненном ресторане не хотелось, но выходить из помещения в уличную жару хотелось ещё меньше.
–– Пока мы просто должны уточнить кое-какие данные.
–– Я думаю, вы понимаете, что удовлетворить ваше любопытство я вряд ли смогу.
–– Именно поэтому мы и хотим выяснить, кто скрывается под вашим именем.
Фразы, как маленькие пластмассовые мячики, летали с одного края стола на другой. Профессор обращался к Роману, стараясь не смотреть в глаза и с изяществом шпиона-недоучки, пытался выяснить, что же инкриминируют неизвестному Гребенюку.
–– В данный момент никто не может скрываться под моим именем.
–– Правильно. В данный момент этот гражданин носит имя Герега Олег Викторович. До этого он был Малокостовым. А до этого его опознали, как Гребенюка Григория Анатольевича. Извините профессор, но у вас на лице написано, что вы знакомы со своим «добле». Лучше сами расскажите, что вы знаете о начальнике бюро ритуальных услуг села Пантелеевка Гереге.
–– О начальнике бюро ритуальных услуг? – удивлённо переспросил Гребенюк. – Тот образ, который вы только что нарисовали, больше смахивает на какого-то криминального типа. Вы уверены, что мы с вами говорим об одном и том же человеке? Мне кажется, что Никита никогда не пошёл бы в криминал, и уж тем более не стал бы работать в бюро ритуальных услуг в селе. Я ничего не имею против села, ни против ритуальных услуг. Просто надо знать Никиту Вершинина, чтобы сделать подобное заявление. – Набрав в лёгкие воздух, профессор выдохнул так, что лёгкая вазочка с цветами, стоявшая в центре стола, перевернулась. Жалобно разглядывая растёкшуюся лужицу, он продолжил. – Ладно, раз уж зашёл такой разговор, я расскажу вам о нашей афере. Навредить мне своими разоблачениями вы всё равно не сможете, двадцать пять лет прошло. Но если моё признание поможет, то буду только рад.
Родился я в малообеспеченной семье. Мама работала уборщицей, папы не знал, и, на беду, родился очень способным. Любые предметы давались без труда. К сожалению, дети очень жестоки и в классе меня не любили. Хотя я давал списывать всем желающим, усиленно подсказывал плавающим у доски, но одноклассники видели только мой избыточный вес и старые очки. К окончанию школы я в полной мере прошёл курс дедовщины и армии боялся до нервного срыва. Единственная дисциплина, которая не дала мне получить золотую медаль, была, конечно, физкультура. Я не умел подтягиваться, не мог перескочить через «коня». Последней надеждой избежать службы, стало поступление в институт. Как я готовился, это отдельная история и то, что вступительные экзамены успешно сданы, был уверен на сто процентов. Представляете степень моего ужаса, когда в списке поступивших я не нашёл своей фамилии. А повестка из военкомата была уже на руках. В общем, в состоянии, близком к прострации я просидел в парке у института и очнулся только тогда, когда к лавочке подошла группа пьяных ребят.
В общем, за всю бывшую и будущую жизнь у меня не было дня, так плотно забитого неприятностями. Началось с обычного «дай закурить», затем «ты меня уважаешь», кто-то толкнул, кто-то ударил ногой, и я уже приготовился к худшему, когда в глубине парка появилась невысокая фигура. Не задавая лишних вопросов, незнакомец кинулся мне на помощь. Парень махал ногами с такой ловкостью, что я, поначалу решивший помочь ему меня защитить, через минуту понял, что это тот случай, когда лучше не мешать. Через пару минут драка пришла к своему логическому завершению. Оставив протрезвевшую компанию вытирать кровавые сопли, парень подошёл ко мне, рывком поднял с земли и потащил в сторону выхода из парка.
Лето 1987
Колючие ветки кустов царапали руки, но Гриша не замечал боли и, стараясь не отставать, нёсся следом за незнакомцем. Наконец, впереди засверкали яркие огни проспекта. Нежданный спаситель, остановившись, повернулся к нему лицом.
–– Спасибо, – прошептал Гриша, сгибаясь и стараясь успокоить выскакивающее от непривычного бега, сердце.
–– Не за что, – ответил парень, не сводя глаз с его разбитой губы. – Это тебе спасибо. Давно мечтал попасть в такую ситуацию. Все эти спарринги в спортзале – это классно, но вот такая тренировка… это мечта любого каратиста. А я тебя помню. Мы вместе писали экзамен по математике. Поступил?
–– Нет, – угрюмо процедил Гриша, заправляя в брюки порванную рубашку. Эту красивую импортную вещь мать купила на последние деньги и одеваясь сегодня утром, Гриша верил, что именно она принесёт счастье и покой в его душу. Не свершилось. Ладно, спасибо хоть живой остался.
–– А я поступил, – грустно бросил стоявший напротив парень и опустился на нагретую за день лавочку. – Представляешь, пять лет за партой. Как пацан дешёвый.
В голосе незнакомца звучала такое разочарование, что Гриша удивлённо поднял глаза, вытирая запёкшуюся возле носа кровь. Искоса разглядывая фигуру собеседника, Гриша непроизвольно втянул живот и почувствовав дискомфорт, сковавший внутренности, обречённо расслабился. Мама всегда была широкоплечей, жилистой, неулыбчивой. Вкалывала по восемнадцать часов в сутки и потолстеть некогда было. А он, хоть и старался помочь, пух, как на дрожжах. Папашины гены, наверное.
–– Зачем же ты поступал, если учиться не хочешь?
Каратист сокрушённо вздохнул, срывая с ветки молодой зелёный листок. Разорвав его на части, зло прокомментировал:
–– У меня дедушка-кремень, так что выбора не оставалось. Хорошо напишу экзамен или плохо, Константин Петрович всё равно засунет в институт. Хотя, с моими трояками только в Краснореченске и смог договориться
–– Радуйся, – Гриша обречённо втянул носом влажный воздух, – по крайней мере от армии тебя точно спас.
–– А чего от неё спасать? – удивлённо повернулся парень и глаза его затуманила лёгкая дымка грусти, свойственная юным романтикам. – Это же так здорово. Представляешь, жить в казарме, ни тебе дедушки, ни школы, ни уроков, только ты и твои друзья. Общие подъёмы, общие тренировки, опять же оружие… Тебя как зовут?
–– Гриша.
–– А я Никита.
–– Дурак ты, Никита, – жестоко прокомментировал Гриша, чувствуя себя на несколько жизней старше сидящего рядом парня. – Ничего хорошего в армии нет. Мне вот повестка пришла. И хотел бы отмазаться, да не с нашими доходами.
–– Гришка. – возбуждённо зашептал Никита, хлопая нового знакомого по плечу. – Давай меняться. Ты учись вместо меня, а я вместо тебя служить пойду.
–– Ну и как ты себе это представляешь? – засмеялся Гриша. – В паспорте-то моя фотография.
–– Тоже мне проблема, – махнул рукой собеседник. – Фотография сделана два года назад, что же тут удивительного, что ты похудел и изменился. Хотя кое-что подправить, конечно, не мешало бы. У меня есть девочки знакомые, которые могут на раз-два изменить фэйс. А самое главное, если бы ты хотел откосить от армии, тебя бы рассматривали со всех сторон, а когда парень идёт служить без проблем, никто длину его носа сравнивать с той, что на фотографии не будет. Волосы перекрашу, а если будут цепляться, что не похож, скажу, что спортом начал заниматься, похудел, изменился. Давай, Гришка, это же так интересно. Мне интересно в армии, тебе в институте.
–– А твой дедушка-кремень?
–– Я из Москвы приехал, так что часто навещать меня он не сможет. Звонить ему буду регулярно, а в случае опасности предупрежу, уедешь куда-нибудь, типа, на практику. Если захотеть, всё можно сделать.
-– И что же, никто и не заметил подмену? – удивлённо улыбнулся Роман.
–– Представьте себе, нет. Во всяком случае, в институте. В те редкие моменты, когда кто-то случайно видел моё личное дело и спрашивал, почему на фотографии лицо чересчур отличается от того, что есть в наличии, я грустно вздыхал, скромно опускал глаза и шептал с болью в голосе: «Диабет, знаете ли. За год двадцать килограмм набрал». Любопытные сразу прятали глаза и откладывали мои документы без лишних вопросов. Так мы прожили полтора года. А потом Никита вернулся. Если я до его возвращения боялся службы в армии, то, глянув, как изменился мой спаситель, мой страх, бесформенный и необоснованный, приобрёл вполне реальные черты. Та перемена, которая произошла с весельчаком-каратистом ввергла меня в панику. Если бы вы видели, Роман Васильевич, взгляд Никиты. Это был взгляд-убийца, готовый выстрелить, раздавить, взорвать всё, что внезапно выскочит на пути. Он странно ходил, странно смотрел, даже ел он так, словно в процессе участвовали только мышцы челюстного аппарата, всё остальное: уши, глаза, сердце, мозг были заняты постоянной охраной, перманентным жутким недоверием. Я не спрашивал, что случилось, а он не очень-то хотел откровенничать. Только когда мы прощались, Никита, глядя куда-то вдаль, прошептал: «Ты оказался прав, Гришка, ничего хорошего в армии нет. Особенно в том аду, в котором мне пришлось побывать». Его, то есть меня, перевели в наш город, и я остаток срока службы работал на дачах у местных генералов. Вместе с документами из части пришла положительная характеристика, так что никто меня не доставал. Через полгода я, отслуживший в Афгане воин-интернационалист, поступил в институт. Правда в другой. Но это уже не важно. Никиту, после этого разговора, я не видел. Больше ничем вам помочь не могу. Но, по-моему, Никита Вершинин не способен на криминальные поступки. Конечно, Афганистан даже самых сильных ломал, но стержень у парня был железный.
Роман разглядывал макушку профессора Гребенюка и мрачно прокручивал цепочку: Герега – Малокостов – Гребенюк – Вершинин. Сколько ещё имён у этого загадочного типа, спасающего толстых мальчиков от армии, беззащитных пареньков от родителей-алкоголиков, бабушек от обнаглевших рейдеров? Сколько ещё придётся пройти по его следу и познакомиться с людьми, в орбите которых он оставил след?