Разглядывая серые в сумерках стены, Никита тяжело вздыхал, краем глаза рассматривая одинокий детский рисунок над головой майора. Странно, в рамке на столе стояла фотография симпатичной полненькой шатенки с мальчиком лет семи, а на картинке нетвёрдой детской рукой нарисовано яркое зелёное поле, солнце, и несколько фигурок людей. И никаких тебе танчиков, пистолетиков. Впрочем, кому чего не хватает, наверное, маленький Воронец в избытке насмотрелся военного арсенала и для счастья ему нужно было только, чтобы эти три любимые фигурки всегда были рядом. И солнце.
За дверью зашуршало. Внимание офицеров переключилось. Облегчённо вздохнув, Никита сделал несколько шагов в сторону и присел у стены. Грубо бурча про «хреновые ступеньки», «хреновую жару», и ещё что-то не менее хреновое, в «контору» вошёл замполит. Махнув рукой в знак приветствия, он устало опустился на старый расшатанный стул.
–– Плохие новости, – произнёс он, вытирая покрытый мелкой россыпью пота лоб. – Разведка донесла, что к Бахадыру снова пришло пополнение. Только БТРов штук пять привезли. Все новенькие, в заводской смазке. Так что в ближайшие дни лупить нас будут с обновлённой силой. А у нас, как на зло, половина состава новобранцы необстрелянные. Куда их в бой кидать? Вот такая хрень.
–– Опять сукин сын Завалов постарался?
–– А кто же ещё? Попомнишь моё слово, через десять лет этот урод всю мелочь, которая нынче, словно трава поганая повылазила, за пояс заткнёт.
–– Плохо, – уныло провёл пятернёй по грязным волосам Кваша. – Арсенал у нас на сегодняшний день – три гранаты, личный состав – пацаны голубоглазые, зато из центра видеокамеру прислали. Кино снимать будем.
–– Не будем, – зло заверил Воронец, кроша окурок в стеклянной грязной пепельнице. – Вещь классная, но инструкция на английском языке, так что даже тут непруха.
–– Давайте я переведу, – подал голос Никита.
Офицеры дружно обернулись в сторону парня, о присутствии которого успели забыть.
–– А ты что здесь делаешь? – удивлённо спросил замполит.
–– Так вызывали, – вытянувшись в струнку, напомнил Никита.
Тяжело вздохнув, майор достал из сейфа небольшую коробку.
–– Ну, если знаний, полученных в десятилетке среднестатистической школы, тебе хватит, чтобы осилить технический текст, – не скрывая иронии, усмехнулся Воронец, – то вперёд. Миномётчик из тебя никакой. Судя по волдырям, сельский труд – тоже не твоё. Так что бери аппаратуру и через два дня буду требовать результат.
–– Какие будут пожелания? – глухо поинтересовался Никита, рассматривая новенькую «Кварц-1-8С-2». – Снимаем военную кинохронику в стиле Стивена Спилберга или в стиле Хичкока?
Аппарат был качественный, но не профессиональный и, судя по инструкции, сделанный на экспорт. С подобной техникой Никите уже приходилось сталкиваться. Сравнивая надписи на аппарате и в инструкции, он без проблем разобрался в кнопках. Загорелась красная точка, жужжание камеры заполнило повисшую в «конторе» тишину. Подняв глаза, он ощутил себя препарированной мышью.
–– Послушай-те сюда, мистер Грыня Гребенюк, – растягивая слова, произнёс капитан Кваша. – Ваши глубокие познания в некоторых областях науки и техники…
–– Интерпретированные на нескольких иностранных языках, – поддержал товарища майор.
–– Точно. В комплекте с изысканными манерами, чистой риторикой и тонким юмором, никак не вписываются в избранный и поддерживаемый вами образ сельского паренька с десятилеткой за плечами.
–– Ничего не хочешь сказать? – издевательски-вопросительно поднял глаза Воронец, сгребая в ящик стола пакет с конфетами. – Дессерта больше нет.
Никита ещё несколько долгих секунд изучал камеру и наконец, подняв её на уровень лиц собеседников, серьёзно предложил:
–– Давайте я вас запечатлею для потомков.
–– Не надо, – хмыкнул Андрей. – Я не фотогеничный. Иногда смотрю в зеркало, мужик как мужик, а сфотографируюсь – несчастье в чистом виде. Сядешь в тенёчке отдохнуть – милостыней забросают.
Никита вышел из «конторы» и снова развернул книжку-инструкцию. Внезапно солнечные лучи взметнулись прерывающейся ломаной линией, словно сигнал опасности. Земля, качнувшись, ушла из-под ног. Взрыв, прогремевший поблизости, чуть не разорвал барабанные перепонки. Никита пока не научился определять с какой стороны прилетел снаряд, на каком расстоянии произошёл взрыв. Услышав глухое уханье, он и не пытался ничего определить. Закрывшись тем, что под руку попало, Никита кинулся к ближайшему блиндажу.
Перед глазами возникла картина, как в первый день службы Володя, «брат один», догнал его и за шиворот приволок в блиндаж. Зарывшись в одеяло, лежавшее на кровати, Никита с абсолютной точностью слышал, как в пустой голове, словно в огромном колоколе, скакала неизвестно откуда взявшаяся фраза: «и дорогая не узнает, какой у парня был конец». Откуда в такой жуткий момент взялась эта эротическая заставка, Никита так и не понял. Когда всё закончилось, первое, о чём он подумал, что обязательно прочитает всю психологическую литературу о поведении в стрессовых ситуациях.
Впрочем, неадекватным поведением в моменты атак отличалась половина личного состава взвода. Особенно интересно было наблюдать за братьями-близнецами Володей и Валерой Герегой с позывными «Брат один» и «Брат два». Весельчак и балагур Володя, услышав взрыв, заходил в блиндаж, садился на низенькую скамейку у входа, закуривал дешёвую папиросу и до самого окончания обстрела смотрел на дверь, не произнося ни слова. Валера же, в обычной жизни тихий и застенчивый, во время обстрелов превращался в балагура и весельчака. Испуганно втянув голову в плечи, парень без остановки давал смешные комментарии доносившимся снаружи звукам, подкалывал залетающих в последний момент в блиндаж ребят, вспоминал истории из жизни… Бойцы никогда не прерывали потоки его юмора, словно понимали, что, если Валера не разрядится таким образом, страх просто порвёт его изнутри. Когда всё затихало, Валера смущённо краснел и тихо шептал: «Простите, сэры, был напуган».
Раздался новый выстрел. Подскочив на месте, Никита заячьим зигзагом понёсся ко второму блиндажу, напрочь забыв, что находится в двух шагах от входа в первый. Последним залетев в помещение, он замер, опираясь на горячие, дрожащие брёвна.
–– О, а вот и Никита Сергеевич, – радостно заорал Валера «Брат два», указывая на хрипящего у стены Никиту.
Кровь, до того момента клокотавшая в горле, неожиданно замерла и перекрыла дыхание. Обведя затравленным взглядом сослуживцев, Никита вытер рукавом нос и трясущимися губами прошептал:
–– Я не Никита, я Гриша.
Коричневые усталые лица, потрескавшиеся от солнца и грязи, равнодушные тусклые глаза… Откуда они узнали?
–– Ты чего Гришаня? – хлопнул его по плечу стоявший рядом солдат. – Валерку что ли не знаешь? Увидел тебя с камерой наперевес и закричал, что Никита Сергеевич Михалков к нему спустился. Он ведь, кроме Михалкова, больше и режиссёров не знает.
–– Ну я-то хоть Михалкова знаю, а для Гришани и эта фамилия в новинку, – беззлобно огрызнулся Валера и, подмигнув Никите, гордо посоветовал: – КультурнЕе надо быть, Ригорий. КультурнЕе.
Это залихватское «культурнЕе», с ударением на последнем слоге, словно ударило Никиту по голове. Прижав к груди камеру, он разразился громким истерическим хохотом.
–– После вчерашних разборок, ещё неизвестно, кто вас культурнЕе. Дайте парню воды, – прохрипел рядом пожилой боец-контрактник с позывным «Лопата». – Ногами махать нынче все горазды, а внутри молодёжь хлипкая пошла.
Обстрел закончился так же внезапно, как и начался. Подняв глаза вверх, Володя «Брат один» прислушался к тишине. Затушив о подошву окурок, он медленно расправил плечи.
–– Что-то сегодня быстренько отстрелялись, – вздохнул он, поднимаясь со скамейки. – Ну, отстрелялись и ладненько.
Обведя взглядом сослуживцев, Володя озорно подмигнул и громко скомандовал:
–– Взвод, в очередь на смену подгузников становись,
–– Оч смешно, – прошептал Валера «Брат два», стараясь поглубже спрятаться в тёмном углу.
Никита, расслабившись, тянул маленькими глотками невкусную тёплую воду. Унимая дрожь во всё теле, он рассеянно думал: «Положительный момент истерики в том, что не начал выпендриваться и объяснять пацанам, что с камерой работает не режиссёр, а оператор».
Забыв о пережитом, бойцы занимались своими делами.
–– Режиссёр, – пронеслось над головой. – Запечатлей меня с «калашом».
Володя «Брат один», громко хрустя сочным яблоком, встал перед Никитой, демонстративно играя накачанными бицепсами.
–– Режиссёр, – неуверенно подал голос Валера, – А ты и во время боевых действий снимать будешь?
–– Начинается, – тут же бурно отреагировал Володя. – Опять ты, Валерка, за своё. Ты же взрослый парень, а в сказки веришь.
–– Да, верю, – поднялся со скамейки Валера. – Если подбить танк или бронетранспортёр, то могут и наградить. Мне много не надо, пусть бы нас в очереди на квартиру продвинули, а ордена пусть себе оставят. Куплю квартиру кооперативную…
–– Пиджак с отливом пошью и в Ялту. Кремлёвский мечтатель ты, Валерка.
–– Куплю, – уверенно пообещал Валера, беря с низенького столика флягу. –Квартиру, потом «Запорожец». Обязательно гранатового цвета. Вот подобью танк и куплю.
Полностью успокоившись, Никита из-под полуопущенных век наблюдал за братьями Герега. Будучи абсолютно одинаковыми внешне, ребята воспринимали жизнь по-разному. Для Володи понятие «счастье» было безбрежным и всеобъемлющим. «Счастье» – это свобода, это вольные горы Афганистана, это друзья, хлебающие рядом с тобой наваристый суп из тушёнки. Самую незначительную мелочь парень воспринимал, как подарок судьбы и находил прекрасное в лучах палящего солнца так же, как и в мелком, противно моросящем дожде.
Валерино «счастье» было материально, имело точный адрес, а в последнее время даже точный вес: три килограмма сто граммов. И именно этому счастью парень посвящал всё свободное время, строча домой полные обожания письма жене, а затем, аккуратно вырезал маленькие сердечки для, ещё незнакомой, но уже горячо любимой дочери Агаши.