Удостоверившись, что Никита занят своими делами, Андрей изобразил интерес к учебнику и громко перелистнул страницу, даже не пробежав её глазами. Бросив строгий взгляд на мальчика, Никита прошёл к двери. В темноте маленького коридора лицо соседки выглядело болезненно-белым. Даже с каким-то синеватым оттенком. Никита посторонился. Нервно оглянувшись, Анна Иосифовна вошла. Пожалуй, это был первый раз, когда он увидел женщину такой напуганной.
–– Здравствуйте, Олег Викторович, – пробормотала Анна Иосифовна. – Как тут наш Андрюшка? Голова от знаний не лопнула?
Соседка задавала вопрос, одновременно разглаживала невидимые складки на светлом молодёжном плащике, выглядевшем смешно в комплекте с грязными галошами. Не дожидаясь ответа, задавала следующий вопрос. Никита внутренне напрягся. Должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, что заставило её преодолеть расстояние в несвойственном темпе и не заботясь об имидже.
–– Рассказывайте, Анна Иосифовна, что случилось.
–– Даже не знаю с чего начать, – чуть не плача подняла глаза женщина. – Вчера мне плохо стало, в боку закололо. Всю ночь промаялась, а с утра побежала к Юрке, нашему фельдшеру. Думаю, пока трезвый, может чего посоветует. Мужик-то он умный, если успеешь до того, как в лохмотья превратится. Захожу, рассказываю про свои болячки, он мне и говорит: «Идите, Анна Иосифовна за ширмочку, раздевайтесь по пояс. Я вас осмотрю». Зашла, разделась, легла. Вдруг слышу шум, гам, заходят оболтусы какие-то. По голосам, вроде, трое или четверо их было. Испугалась я так, что забыла, что, пардон, топ-лесом валяюсь. К кушетке прикипела и не дышу. Слышу табуретками задвигали, уселись и давай вопросы задавать. Типа, а какие симптомы были у Вячеслава Мазура? А почему решили, что у него туберкулёз? Юра им отвечает, что похудел очень Слава и кашлял с кровью. А один смеётся так гаденько и цедит сквозь зубы: «Там, откуда он вернулся по-другому не кашляют, но это не значит, что у них туберкулёз. Справку из тубдиспансера видел?» Юра им говорит, что справка, мол, у родственника осталась, у вас значит. Те опять за своё: а труп как выглядел? Юра объясняет, что хоронили в закрытом гробу. Те как подскочат и давай материться, звонить кому-то. Потом вылетели из амбулатории, слышу машина зарычала. Что же это делается-то, Олег Викторович? Год со смерти Славика прошёл, никто не вспоминал, а сейчас всё сначала. Не дадут ему, горемыке, и на том свете спокойно лежать.
Никита медленно подошёл к окну. Мирный деревенский пейзаж оставался всё таким же удручающе-успокаивающим. Даже листья на вишне в палисаднике замерли. Никита напряг слух, пытаясь уловить хоть малейший шорох, но Андрей и Анна Иосифовна, казалось, не дышали. Странно, но даже поленья в печке перестали трещать. Год назад Наташа повесила на стену часы с плавающими стрелками. И вот теперь, даже с этой стороны вместо тиканья – тишина. Никита резко дёрнул шпингалеты и распахнул створки окон. Словно в ответ на его ожидание, где-то на другом конце села закричал петух. Тут же крик подхватил соседский петух. Никита облегчённо вдохнул влажный воздух. Это скрипучий петушиный крик всегда был для него началом нового дня, новых ожиданий. В общем, чего-то нового и хорошего. Обернувшись, он столкнулся с двумя парами испуганных глаз. Опасность вплотную приблизилась и в ближайшее время надо будет принимать последние решения.
Проводив до порога Анну Иосифовну, Никита успокоил как мог соседку и закрыв дверь, повернулся к Андрею.
–– Собирай учебники, завтра мы отсюда уезжаем.
Андрей облегчённо вздохнул, захлопнув книгу и занялся более нужными, с его точки зрения, делами.
Муха жужжала противно и настойчиво. Никита протянул руку, пытаясь прогнать насекомое, но жужжание не прекратилось. Рука стукнулась обо что-то жёсткое. Услышав грохот, он резко открыл глаза и сел. Теперь жужжание неслось откуда-то снизу. Опустившись на колени, Никита долго шарил рукой в темноте и наконец, нащупал под кроватью старый мобильный телефон.
–– Спишь, что-ли? – обиженно прошептал в трубку Слава.
–– Спал, – подтвердил Никита, бросая взгляд на часы.
Два пятнадцать ночи. В лёгких пробежал неприятный холодок. Слава редко звонил, понимая, что любой контакт можно вычислить. Отсутствие нормального общения, делала его жизнь в Испании особенно беспросветной.
–– Я тут подумал на досуге, – жалобно засопел в трубку брат. – Может нам уже возвращаться?
–– Неужели всё так плохо? – облегчённо вздохнул Никита, натягивая на плечи тёплое одеяло.
–– Ты даже представить себе не можешь, братишка, какие они скучные. Я вчера в городе встретил случайно наших мужиков, русских или украинцев, в общем, братьев славян. Идут три дядьки и матерятся. Причём, не ругаются, не злятся, а просто погоду обсуждают. Из печатных слов – только местоимения. Всё остальное, и глаголы, и прилагательные, всё мат. Я минут сорок шёл за ними и чуть не плакал. Никитос, я домой хочу. У меня от их паэльи изжога, я уже видеть не могу эти оливки со всевозможными привкусами. Я так по щам соскучился.
–– Что с Наташей случилось? Она разучилась готовить щи?
–– Готовила один раз. Не получилось. Они не знают, что такое солёная капуста. Не знают, как вкусно селёдка со свежей молодой картошкой. У них огурцы картонные. Причём мягкий картон. Они даже пахнут картоном. Никита, я же в селе вырос, мне эта пластмассовая агрокультура поперёк горла встаёт. Наташа тоже из села, но у неё нет ни грамма ностальгии. Носятся с Ольгой по магазинам, радуются, как дети. А я места себе не нахожу. Первые полгода всё было новое, интересное, а сейчас только раздражает.
–– Удивил, – тихо прокомментировал Никита, ставя на плиту старый чайник. – А говорят, что испанцы гостеприимный и общительный народ.
Засунув руки в тёплую пижамную кофту, Никита нарезал хлеб, достал из холодильника сало и маринованные огурчики. Так было всегда, если по какой-то причине проснулся ночью, уснуть без внеочередного ужина не получалось. Промучившись несколько часов, Никита вставал, делал бутерброд и чувствовал, как глаза затягивала спокойная убаюкивающая пелена сна. В молодости он пытался доказать сам себе, что человек выше инстинктов и стойко держался до утра, но последние годы внесли корректировки в его устои. Пришло понимание, что ничего так не ценится, как хороший сон, спокойное пробуждение.
Голос в телефоне снова перенёс Никиту из мира запахов кухни, в далёкий мир зарубежного заключения. Жуя бутерброд, он открыл форточку. Голос Славы в ночной тишине заживляюще действовал на его истощённую нервную систему. Да и тишина за окном давно уже перестала быть чужой и равнодушной. В этой тишине он различал умиротворяющее уханье филина, мирное шуршание листьев, стрекотание ночных цикад. Всё то, что можно было услышать и оценить только в тихие ночные часы.
–– Неделю назад, возвращались с дискотеки, а на проспекте два пьяных паренька-испанца дерутся. Знаешь, как они дрались? Сначала кричали, прыгали, друг другу средние пальцы тыкали. Потом побежали к мусорным контейнерам и давай мешки грязные оттуда вытаскивать и швырять друг в друга. Мои девчонки чуть от смеха не лопнули, а я даже не знал, как реагировать. Домой хочу.
–– За мордобоем соскучился.
–– Представь себе и за ним тоже.
– Значит, приезжай. У Далматова уже всё на последней стадии. Сейчас решаем, каким образом в полицию документы подкинуть далматовские и можно Андрюшку готовить с номерами тралов. Тем более, что нас тут тоже вычислили. Так что придётся сворачивать деятельность и выводить операцию на завершающий этап как можно быстрее.
–– Правда? – восторженно зашептал в трубку Слава. – Ты, реально так считаешь? Спасибо, брат.
–– Ну, ты ещё всплакни, – удивлённо поднял брови Никита.
–– Ну, в общем, завтра в пятнадцать сорок наш самолёт приземляется в Шереметьево. Встреть, пожалуйста.
Пока Никита растерянно переваривал информацию, Слава бросил трубку. Слушая назойливое пиканье, Никита, наконец, пришёл в себя.
–– Можешь бросать трубку сколько угодно, а я всё равно скажу. На фига в два часа ночи звонить, мог бы и за пять минут до прилёта сообщить. Мне-то что, я же на метлу сяду и через пять минут в Шереметьево буду.
Отключив телефон, Никита несколько минут молча стоял, сверля взглядом темноту за окном. Наверное, сегодня даже двойной бутерброд не поможет заснуть. Сразу навалилась масса проблем, которые надо будет решить до приезда Славы с Наташей. Первое время ребята поживут в его квартире, но потом надо что-то решать с реинкарнацией брата. Долго прятаться и скрываться он не сможет. Да и у Наташи остались родственники. «Подумаю об этом завтра», приказал себе Никита. Вздрогнув под прохладным воздухом ночи, он быстро захлопнул форточку и нырнул под тёплое одеяло.
Почти все столики в кафе аэропорта оказались заняты. Лавируя между чемоданами, Никита, наконец, нашёл свободное место. Люди, сидевшие вокруг, тут же подтянули поближе вещи. Никиту всегда удивляла реакция на бородатых мужчин. Такое впечатление, что ухоженный, пахнущий одеколоном от «Chanel» человек не может быть вором и насильником. Сделав первый глоток кофе, он расслабился. До прилёта самолёта из Мадрида оставалось четверть часа. Первые воспоминания о полёте у Никиты были связаны с дедушкой и Карпатскими горами. Тогда он тащил тяжёлый чемодан, перетянутый для прочности ремнём, в кафетерии аэропорта продавали светлый чай с резиновыми булочками, а деревянные кресла были расписаны непристойностями одна похлеще другой.
Прошло совсем немного времени, а жизнь шагнула вперёд. Вместо коричневых коробок из кожзама, повсюду катились яркие чемоданы, представители знаменитых зарубежных брендов, дорожные сумки сменили удобные рюкзаки, всё стало проще, веселее, но… Вспомнятся ли эти вещи через двадцать лет? Наверное, нет. Они не предполагают усилий, идут незаметным бесплатным приложением к путешествию. Впрочем, может это и к лучшему. Человек запомнит горы, море, а не то, как всем гостиничным номером пытались закрыть чемодан. Задумавшись, Никита едва не пропустил время посадки самолёта.