Раздевшись, она минут двадцать стояла под душем. Когда вечером вернулся Брайан, она была в халате и приканчивала бутылку «Пино гриджо». Он налил себе односолодового виски, кинул в стакан кубик льда, сел рядом с Рейчел на диванчик под окном, выходящим на реку Чарльз, и приготовился выслушать ее. Закончив свой рассказ, она, против ожидания, не увидела на его лице отвращения, которое, несомненно, испытывал бы Себастьян. Вместо этого она увидела… Что же именно?
Господи.
Искреннее сочувствие.
«Значит, вот как оно выглядит», – подумала Рейчел.
Кончиками пальцев Брайан отвел влажные пряди ее челки назад и поцеловал в лоб. Затем долил вина в ее бокал.
– Тебя и вправду вырвало на сайентолога? – ухмыльнулся он.
– Что в этом смешного?
– Да нет, малыш, это смешно. Действительно смешно.
Чокнувшись с Рейчел, он выпил виски. Наконец она тоже рассмеялась, но потом задумалась, вспоминая места, где ей приходилось бывать по долгу службы: стройплощадки жилых домов, патрульные машины, коридоры власти, улицы Порт-о-Пренса и особенно лагерь беженцев в Леогане в ту бесконечную ночь. Ей казалось, что Рейчел, участвовавшая во всем этом, и нынешняя Рейчел – это два разных человека.
– Мне очень стыдно, – сказала она и посмотрела на мужчину, который был лучше и, несомненно, добрее и терпеливее всех других мужчин, знакомых ей. На глазах ее выступили слезы, из-за чего чувство стыда стало еще сильнее.
– Ну чего тебе стыдиться? – спросил он. – Ты не слабая, слышишь?
– Я даже не могу выйти из дома, черт побери, – прошептала она, – не могу взять такси!
– Надо поговорить со специалистом, он все объяснит, и это пройдет. А пока зачем тебе выходить на улицу? – Он обвел рукой помещение. – Чем здесь плохо? Книг навалом, полный холодильник, игровая приставка.
Рейчел прижалась лбом к его груди:
– Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя. Давай поженимся?
Она подняла голову и посмотрела Брайану в глаза. Тот кивнул.
Церемония прошла в церкви неподалеку от их квартиры. Присутствовали только близкие друзья: со стороны Рейчел – Мелисса, Эжени и Дэнни Маротта, ее оператор на Гаити; со стороны Брайана – Калеб, партнер по бизнесу, с женой Хайей, удивительной японкой, все еще с трудом говорившей по-английски, и бармен Том, свидетель их встречи. Джереми Джеймс на этот раз не вел ее по проходу – они перестали поддерживать отношения два года назад. Когда Рейчел спросила Брайана, не хочет ли он пригласить своих родных, тот покачал головой, и мрачность окутала его, как плащ.
– Меня связывает с ними только работа, – сказал он. – Я не люблю их и не делюсь с ними тем, что мне дорого.
Если речь заходила о его родственниках, Брайан всегда говорил медленно, четко и взвешенно.
– Но это же твоя семья, – сказала она.
Брайан покачал головой:
– Ты – моя семья.
После свадебной церемонии все пошли в «Бристоль лаундж», а затем Рейчел с Брайаном вернулись домой пешком через два парка, Бостон-Коммон и Паблик-Гарден, и она была счастлива, как никогда прежде.
Но при переходе через Бикон-стрит Рейчел вдруг увидела двух мертвых девушек – Эстер, в выцветшей красной футболке, и Видди, в бледно-желтом платье. Они стояли на верхнем уровне пешеходного мостика, ведущего на Эспланаду, а затем забрались на перила. Под ними мчались машины, едущие со Сторроу-драйв. Обе ринулись вниз, но растаяли в воздухе, не успев коснуться земли.
Рейчел не сказала об этом Брайану. Больше никаких видений по пути не было. Добравшись до квартиры, они выпили шампанского, занялись любовью, выпили еще шампанского, а потом лежали на кровати и глядели на полную луну, поднимавшуюся над городом.
Она видела, как две девушки падают с мостика и исчезают. Она запоминала всех людей, исчезнувших из ее жизни, – не только тех, которые играли в ней заметную роль, но и случайных знакомых, – и у нее возникло ощущение, страшнее которого не было ничего: когда-нибудь исчезнут все люди, вообще все. Она повернет за угол, и окажется, что все улицы пусты, автомобили тоже исчезли. Стоит ей моргнуть, и все ускользнут от нее сквозь галактический черный ход – она останется единственным живым человеком на свете.
Ощущение было, конечно, нелепым, простительным разве что для ребенка с комплексом мученика. Но Рейчел чувствовала, что оно важно для понимания сути ее страхов. Она посмотрела на своего новоприобретенного мужа. Его веки отяжелели после секса, шампанского и насыщенного дня. Она понимала, что выбрала его в мужья совсем по иной причине, нежели Себастьяна. Выходя за Себастьяна, Рейчел подсознательно чувствовала, что, если он когда-нибудь предаст ее и бросит, она не станет из-за этого убиваться. И хотя Брайан предавал ее в мелочах, разрушая идеальный образ их брака, она знала, что он никогда не предаст ее в главном.
– О чем думаешь? – спросил Брайан. – У тебя грустный вид.
– Я не грущу, – соврала она. – Я счастлива.
И это тоже было правдой. После этого она полтора года не выходила из квартиры.
12Ожерелье
Приближалась вторая годовщина их свадьбы. В выходные, предшествовавшие отъезду Брайана в Лондон, они вдвоем спустились в лифте с пятнадцатого этажа и вышли на улицу. В ту неделю постоянно шел дождь, несильный, больше похожий на туман, и Рейчел его почти не замечала, пока сырость не пробрала ее до костей. Похожая погода была в тот вечер, когда они встретились. Брайан взял ее за руку и повел в сторону Массачусетс-авеню. Он не захотел объяснить ей, куда они направляются, сказав лишь, что она к этому готова. Она справится.
За последние шесть месяцев Рейчел покидала квартиру раз десять, и только тогда, когда максимально контролировала окружающую обстановку – в будние дни, ранним утром или вечером, часто в сильные холода. В супермаркет она тоже ходила по будням, очень рано, а в выходные всегда оставалась дома.
А тут она оказалась в районе Бэк-Бэй субботним вечером. Несмотря на плохую погоду, Массачусетс-авеню кишела народом, как и поперечные улицы, особенно Ньюбери-стрит. На улицы выкатила целая армия безбашенных поклонников «Ред сокс» – команда решила провести хотя бы одну домашнюю встречу в эту неделю, когда все отменили из-за дождя. Массачусетс-авеню пестрела красно-синими футболками и бейсболками. Тут были парни, озабоченные только тем, чтобы посидеть в баре и с кем-нибудь перепихнуться; мужчины и женщины средних лет с пивными животиками, один другого солиднее; детишки, шнырявшие взад и вперед, – четверо уже затеяли дуэль на игрушечных бейсбольных битах. Стоять в пробке приходилось так долго, что водители выключали двигатели и от скуки сигналили; между машинами сновали беспечные пешеходы. Один из них выкрикивал лозунг «Бостон чемпион! Бостон чемпион!», стуча по багажникам. Помимо крикунов и прочих болельщиков, здесь встречались яппи, и баппи,[35] и хипстеры, только что окончившие Бостонский университет или музыкальный колледж Беркли, без малейшей надежды устроиться в приличное место. В магазинах и кафе на Ньюбери-стрит толклись жены больших шишек, в большинстве своем молодые, с комнатными собачками на руках. При малейшем промахе продавца или официанта они поджимали губы, вздыхали и требовали вызвать администратора. Рейчел так давно не рисковала вливаться в толпу, что забыла, как угнетающе это может действовать.
– Дыши, – наставлял ее Брайан. – Просто дыши.
– Выхлопными газами? – спросила Рейчел, когда они переходили Массачусетс-авеню.
– Конечно. Это закаляет характер.
На противоположной стороне улицы она поняла, куда Брайан ее ведет, – к станции метро «Конференц-центр Хайнса».
– Тпру-у! – произнесла она, схватив его за руку.
Брайан повернулся к Рейчел и посмотрел ей в лицо:
– Ты сможешь.
– Нет.
– Сможешь, сможешь, – сказал он мягко. – Посмотри на меня, милая. Посмотри на меня.
Она заглянула в его глаза. Брайан мог вдохновлять ее или, напротив, раздражать, в зависимости от ее настроения, а порой внушал ей уверенность в своих возможностях, как заправский проповедник. Он предпочитал музыку, фильмы и книги, в которых так или иначе утверждалась справедливость существующего порядка вещей или, по крайней мере, звучала мысль о том, что за добро платят добром. При этом он вовсе не был наивен. В его голубых глазах светились такая мудрость и такое сочувствие, какие можно было встретить разве что у людей вдвое старше его. Брайан видел, сколько в мире зла, но предпочитал верить, что может уклониться от встречи с ним усилием воли.
– Человек побеждает тогда, когда отказывается проигрывать, – не уставал повторять он.
– Бывает, что ты проигрываешь именно из-за отказа проигрывать, – возражала Рейчел.
Но сейчас она нуждалась в этих его качествах, в этом Брайане, помеси Винса Ломбарди[36] и гуру по самосовершенствованию, в его упрямом оптимизме (а иногда просто упрямстве), который она назвала бы типично американской чертой, не будь ее муж канадцем. Она нуждалась в Брайане, который дал бы десять очков вперед самому Брайану, и он оправдал ее ожидания.
Он поднял их сцепленные руки:
– Я не отпущу тебя.
– Вздор! – бросила она, слыша подавляемые истерические нотки в своем голосе, хотя знала, что ей придется сделать это.
– Я тебя не отпущу, – повторил он.
И вот она уже спускалась по эскалатору, совсем не новому и не широкому: на этой станции он был узким, темным, крутым. Жутко несовременным. Рейчел боялась, что если она вдруг слегка наклонится, то покатится вниз по ступенькам, увлекая за собой Брайана и всех, стоящих ниже. Поэтому она задрала подбородок и выпрямилась так сильно, как могла. Свет был тусклым, и спуск походил на некий первобытный обряд – ритуал не то зачатия, не то рождения. Сзади и спереди стояли совершенно незнакомые ей люди. Из-за слабого освещения нельзя было разглядеть их лиц и разгадать их намерения. Сердца стучали, как механизм взрывного устройства.