Она тоже улыбнулась Брайану – одними губами – и положила ладонь ему на грудь:
– Иди уже в душ.
Он закрыл за собой дверь спальни. Вскоре раздался звук воды, льющейся из крана.
Перед ней лежал плащ Брайана. Поставив бокал на пристенный столик, она удивилась, что не испытывает угрызений совести. Странно, ведь Брайан был прав. Это было оскорблением с ее стороны – думать, что муж, с которым она прожила два года, настолько нечестен, что врет ей насчет своего местопребывания. И все же Рейчел не чувствовала за собой вины. Всю неделю она убеждала себя, что сцена на Копли-Сквер была оптической иллюзией. Селфи Брайана подтверждало это. Вся их совместная жизнь, в течение которой он ни разу ей не соврал, подтверждала это.
Так почему же она чувствовала, что не ошибается? Почему не чувствовала себя виноватой? Разумеется, полной уверенности в своей правоте у нее не было. Но было легкое, назойливое ощущение: тут что-то не так. Брайан, как всегда, оставил плащ на спинке стула. Это раздражало Рейчел: почему бы не повесить его в шкаф в прихожей?
Она взяла плащ, залезла в левый карман и вытащила билет на рейс из Хитроу в Логан, датированный тем же днем. Еще в кармане лежали мелочь и паспорт Брайана. Она пролистала страницы с визами и штампами всех стран, где он побывал. Проблема была в том, что штампы ставились без всякого порядка, по усмотрению сотрудников паспортного контроля. Прислушиваясь к негромкому шуму воды, она листала паспорт – Хорватия, Греция, Россия, Германия, – пока не наткнулась на нужный штамп: Хитроу, 9 мая текущего года. Вернув паспорт на место, она вытащила из другого кармана магнитную смарт-карту отеля «Ковент-Гарден», Монмут-стрит, 10, а также крошечный, с ее большой палец, чек газетной лавки на Монмут-стрит, 17. Чек, выданный в 11:12 того же дня, 5/09/14, свидетельствовал о том, что Брайан купил газету, пачку жевательной резинки и бутылку «Оранжины», заплатил банкнотой в 10 фунтов и получил 4 фунта 53 пенса сдачи.
Шум воды прекратился. Рейчел положила магнитную карту обратно в карман и повесила плащ на спинку стула. Однако чек из магазина она сунула в задний карман своих джинсов. Зачем – она и сама не знала. Инстинкт.
17Эндрю Гэттис
Каждую годовщину своей встречи Брайан и Рейчел отмечали в баре «РР» и танцевали под мелодию «Since I Fell for You». Музыкальные автоматы, еще игравшие эту песню, выдавали ее, как правило, в исполнении Джонни Мэтиса, но автомат бара «РР» хранил оригинальную версию, послужившую основой для всех остальных, чудо-хит Ленни Уэлча.
Это была песня не столько о любви, сколько о ее потере, жалоба человека, охваченного безнадежной страстью к бессердечной возлюбленной (или возлюбленному, в зависимости от исполнителя), которая/который, конечно же, погубит его – или ее. После первого танца под эту музыку они прослушали множество версий – Нины Симон, Дины Вашингтон, Чарли Рича, Джорджа Бенсона, Глэдис Найт, Аарона Невилла и Мэвис Стейплс, если называть только самых именитых. Рейчел однажды отыскала песню в iTunes и обнаружила там двести шестьдесят четыре варианта в исполнении чуть ли не всех певцов, начиная с Луи Армстронга и кончая дуэтом Captain & Tennille.
В этом году Брайан снял весь зал в глубине бара и пригласил друзей. Пришла Мелисса. Явился Дэнни Маротта, бывший оператор Рейчел на Шестом канале. Дэнни привел жену Сандру, а та прихватила Лиз, свою коллегу по работе. Были также Анни, Дарла и Родни, которые выкупили вместе с другими «Глоб» уже после ухода Рейчел из газеты. Калеб привел Хайю в облегающем хлопчатобумажном платье – умопомрачительно простом, черного цвета – и в туфлях без каблуков; черные волосы были зачесаны назад и кверху, обнажая изящную шею. Ребенок, пристегнутый к бедру, придавал Хайе более земной вид и делал ее еще сексуальнее. Девочка, кстати, выглядела идеально, унаследовав яркую, но разную красоту обоих родителей-брюнетов; лицо ее было строго симметричным, глаза – как теплая черная нефть, кожа – цвета песка в пустыне сразу после захода солнца. Рейчел заметила, что глаза Брайана, обычно придирчивого в этом отношении, вспыхивали, когда Хайя и А-Бэ проходили мимо него, словно два фантастических прачеловека из мифа о сотворении мира. Хайя ловила на себе взгляды молодых подчиненных Брайана и Калеба, чьи имена даже не пыталась запомнить. Те с трудом отрывали от нее взгляд, хотя все девушки, которых они привели, были ослепительны и в свои двадцать с небольшим могли похвастаться безупречным телом.
В другой вечер Рейчел, возможно, ощутила бы укол ревности к Хайе или, по крайней мере, неявное приглашение к соперничеству: женщина только что родила, а ее фото можно было хоть сейчас поместить на главную страницу каталога женского белья. Но на этот раз Рейчел знала, что и сама выглядит прекрасно. Не модель, рекламирующая какой-то товар, а сдержанно-элегантная красавица, объявляющая всем присутствующим, что она не испытывает необходимости выставлять напоказ подаренное ей Господом и не утраченное благодаря генам и пилатесу.
В какой-то момент они с Хайей оказались вдвоем около бара. А-Бэ спала в детском автомобильном кресле, у ног матери. Из-за языкового барьера Рейчел и Хайя, по сути, никогда не разговаривали друг с другом, обмениваясь лишь фразами вроде «здравствуйте» и «до свидания», к тому же обе не виделись почти год. Однако Калеб уверял, что его жена теперь владеет английским гораздо лучше. Рейчел решила рискнуть и убедилась, что он не преувеличивал: Хайя действительно говорила хорошо, хотя медленно подбирала слова.
– Как поживаете?
– Я… вполне счастлива… А вы?
– Замечательно. А Аннабель как?
– Она… довольно капризна.
Рейчел посмотрела на девочку. Та мирно спала в своем креслице посреди всеобщего разгула, а перед этим, на коленях у матери, ни разу не пискнула и не дернулась.
Хайя молча смотрела на Рейчел: непроницаемое лицо, плотно сжатые губы.
– Большое спасибо, что пришли на наш праздник, – вежливо произнесла Рейчел.
– Ну… он ведь мой муж.
– Так вы пришли только поэтому? – спросила Рейчел с легкой улыбкой.
– Да. – Хайя смущенно опустила глаза. Рейчел почувствовала укол совести, словно она изводила бедную женщину, заставляя ее натыкаться на барьеры, языковой и культурный. – Вы… выглядите очень красивой, Рейчел.
– Спасибо. Вы тоже.
Хайя взглянула на дочку:
– Она… просыпается.
Рейчел не представляла, как Хайя почувствовала это заранее, но секунд через пять глаза девочки действительно раскрылись.
Рейчел присела около нее. Она всегда терялась, когда приходилось разговаривать с грудными детьми. Обычно люди делали это, на ее взгляд, очень неестественно – бормотали что-нибудь писклявым тоном, употребляемым исключительно в общении с маленькими детьми, животными, а также престарелыми и больными людьми.
– Привет, – обратилась она к Аннабель.
Девочка воззрилась на нее мамиными глазами, такими ясными, не замутненными ни скептицизмом, ни иронией, что Рейчел почувствовала, как ее взвешивают и оценивают.
Она приставила палец к груди девочки. Та обхватила его рукой и потянула на себя.
– Какая ты сильная! – сказала Рейчел.
Аннабель отпустила палец и посмотрела на купол своего кресла с некоторой досадой, словно не могла понять, зачем он тут нужен. Лицо ее сморщилось, и едва Рейчел успела сказать «Ну-ну!», как девочка завопила.
Хайя схватила кресло, задев Рейчел плечом, подняла его на барную стойку и стала покачивать. Аннабель мгновенно замолкла. Смущенная Рейчел ощутила себя неумелой нянькой.
– Как ловко вы с ней справляетесь, – заметила она.
– Ну, я же… ее мать, – ответила Хайя, тоже немного смущенно. – Она устала… и проголодалась.
– Конечно-конечно, – откликнулась Рейчел, не зная, что еще сказать.
– Нам пора идти. Спасибо за то, что… пригласили нас.
Хайя подняла дочку на плечо, щека девочки прижалась к ее шее. Вместе они выглядели как единое существо, дышащее одними легкими, видящее одной парой глаз. По сравнению с ними Рейчел и ее вечеринка выглядели легкомысленными. И зрелище это было слегка печальным.
Калеб взял кресло, розовую сумочку с детскими вещами и белое шелковое одеяльце, проводил жену с дочкой до машины и поцеловал их, пожелав доброй ночи. Рейчел глядела на них из окна и понимала, что ей не хочется такого счастья. Но одновременно ей все-таки хотелось его.
Кто-то – Рейчел подозревала, что Мелисса, – опустил доллар в музыкальный автомат и нажал кнопку «В17». Снова грянула «Since I Fell for You», и им пришлось танцевать под нее второй раз за вечер.
– Посмотри на себя, – сказал Брайан, кивнув на их отражение в зеркале, занимавшем всю заднюю стену.
Рейчел увидела себя в полный рост. Как всегда при взгляде в зеркало, она в первую миллисекунду удивилась тому, что ей уже не двадцать три. Кто-то однажды сказал ей, что каждый мысленно видит себя всегда в одном и том же возрасте. Для одних он соответствовал пятнадцати годам, для других – пятидесяти, но всегда был одним и тем же. Рейчел представляла себя двадцатитрехлетней. За прошедшие четырнадцать лет в ней, конечно, произошли изменения: лицо чуть вытянулось, появились морщины; глаза оставались зеленовато-серыми, но во взгляде стало меньше возбуждения и уверенности. Волосы с легким вишневым оттенком были такими темными, что чаще всего выглядели черными. Рейчел стригла их коротко, не считая челки, зачесанной на одну сторону, и это смягчало довольно жесткие черты сердцевидного лица.
По крайней мере, так считал один продюсер, убедивший ее не только обрезать спутанную гриву, ниспадавшую на плечи, но и выпрямить волосы. Предварив свой совет словами «Не в обиду будет сказано», за которыми всегда следует что-нибудь обидное, продюсер сказал:
– Вам не хватает совсем немногого, чтобы быть красавицей, но камера не знает этого, вы ей нравитесь. И поэтому нашим боссам вы тоже нравитесь.
Продюсером, разумеется, был Себастьян. А Рейчел была такого высокого мнения о себе, что вышла за него.