.
В конце XVI в. Бурцовы, Вешняковы и их однородцы стали приписывать себе происхождение от одного общего предка с представителями старомосковского боярского рода Морозовых[491]. В середине XVI в. Игнатий Михайлович Вешняков, младший однородец Бурцовых, был видным воеводой и постельничим царя Ивана IV Васильевича Грозного[492]. Он был сыном Михаила Александровича Вешнякова, который в 1540–1544 гг. был дьяком в Пскове[493]. Двоюродные братья И. М. Вешнякова также псковские помещики. «В Рожнитцкой Засаде» среди тысячников и дворовых детей боярских второй статьи упоминались «Василей, да Богъдан, да Ждан, да Семейка Ондреевы дети Вешнякова»[494]. В Ливонских походах 1558–1564/65 гг. В. А., Ж. А. и С. А. Вешняковы неоднократно были головами в полках[495]. В 1558 г. Ж. А. Вешняков был назначен головой в Лаюс[496]. В 1563 г. вскоре после взятия Полоцка В. А. Вешняков был назначен головой в Себеж. Ему подчинялся отряд из 25 детей боярских Новгородской Вотской пятины[497]. Отсюда в 1563–1564/65 гг. В. А. Вешняков ходил в сход с воеводами во время походов русских ратей на ливонские земли[498]. Летом 1564 г. в Себеже его подменял младший брат Ждан[499]. В августе 1564 г. В. А. Вешняков во главе отряда псковских детей боярских под городом Красным нанес поражение одной из литовских изгонных ратей[500]. По-видимому, именно за этот подвиг вскоре он получил жалованную кормленую грамоту на псковский пригород Опочку с корчмой и пятном[501]. В 1570/71 г. В.А. Вешняков был головой в ливонском городе Толщебор[502].
Позднее к службе в Ливонии из Пскова присоединился младший брат В. А., Б. А., Ж. А. и С. А. Вешняковых — Увар Андреев сын. В 1576–1578 гг. он был головой в Пайде[503].
1 августа 1570 г. прибывший на службу в Полоцк казачий голова Григорий Бурцов получил в Покровской волости поместье, которое ранее принадлежало дьяку Киприану Иванову сыну Дедевшину. Оно состояло из «11 деревень да 3 пустоши, а дворов в них 17, а людей во дворах 18, пашни в деревнях и в пустошех добрые земли 68 четий, да перелогу добрые земли 5 четий, да середние земли 82 чети, перелогу середние земли 17 четий, пустые пашенные земли 19 четий и обоего добрые и середние и пустые пашенные земли и перелогу 191 четь, сена 360 копен»[504].
Вопреки мнению В. Ю. Ермак, сведения о казачьем голове Г. Бурцове сохранились в русских источниках. После 10 июня 1571 г. полоцкий воевода князь Андрей Иванович Ногтев-Суздальский вспоминал, что ранее копысские купцы, «едучи с Полотцка з гостиного двора апреля в 21 день в субботу к неделе в ночи украли с острову казатцкие головы Григорья Бурцова четверо лошадей»[505].
В обидном списке этого же времени князь А. И. Ногтев-Суздальский также писал, что литовские люди «у полотцких у жилетцких казаков Григорьева прибору Бурцова у Нечайка у Иванова с товарыщи, у дватцати человек взяли шесть меринов с седлы и с уздами и с епанчами да однорятку настрафилну, да кафтан бел, сукно еренок, да две ручницы, да сермягу белу сукно ржевское, да кафтан сукно рословское, да два колпака, да шесть рублев денег. И всего у них взяли на двадцать на семь рублев, опроче ручниц»[506].
В следующий раз литовские люди «громили меж Невля и Ситны у Стрел, не доежжая Зеленых Вод, торговых людей с товары и боярских людей з запасы, а поймали у них:
У Филипа у Калюхова да у копейского жилецкого стрельца Данилова прибору Чихачова у Балахны у Дмитреева, да у казака Григорьева прибору Бурцова у Федька у Панкова взяли четыреста куниц, сто дватцать бобров, семь тысяч белок, сто дватцать мехов заечих, да шесть литр шолку цветного, да три литры золота да се[ре]бра, да сусального иконного золота два фунта, да двесте сапогов, да два постава сукна, один черн, а другой лазорев, да два охобня изуфреных, один черлен, а другой жолт, оба с пугвицы серебряными, да три шубы бельи, да три однорятки с пугвицы серебряными, да рукавиц сысподки двесте, да полторы тысячи аршин полотна, да триста аршин сукна сермяжново, да сто аршин тафты розные, да две шапки мушских под сукном, одна под черленым, а другая под черным, а лисицы под ними обе буры, да тритцать шапок женских камчатых, да пятеро лошадей: мерин рыж десяти лет, звезда в целе, да мерин карь, да мерин игрень, да мерин бур, нос порот, да мерин ворон. И всего их живота взяли на триста на дватцать рублев, а балахнина детинку Ваську убили»[507]. Точное число трофейных сапог, кусков сукна и т. д., возможно, указывает на то, что они должны были достаться как часть жалованья казакам прибора Г. Бурцова.
Помимо Григория Бурцова, погибшего 7 февраля 1573 г. во время боя под Пайдой[508], во время Ливонской войны на службе в Полоцком повете были и другие его родственники. Так, например, казачьим сотником в приказе у Г. Бурцова служил Иван Бурцов. По-видимому, до переезда в Полоцк он был мелким вотчинником в Льняниковом стане Рузского уезда. Согласно писцовой книге 1567–1569 гг., здесь находилась «Русина Киреева сына Бурцова дрв. Смольково, а дал ему тое деревню дядя его Иван Бурцов. Пашни в одном поле десять чети, да перелогу десять чети, а в дву полех по тому ж, земля худа. Сена тритцать копен, лесу пашенного четыре десятины»[509]. По-видимому, родным дядей Р. К. Бурцова являлся известный дьяк царя Ивана IV Васильевича Грозного Иван Бурцов, известный по службе уже в середине 40-х гг. XVI в.[510]
И. Бурцов получил поместье в Дриссецкой волости Петровского стана. Согласно писцовым актам, за ним было «всего… 10 деревень, да селищо, да две пустоши, а в них 10 дворов, людей в них 10 человекъ, пашни добрые земли 32 чети да перелогу 20 четий, середние земли 16 четий с осминою да перелогу 4 чети, а худые 29 четий и обоего добрые земли и середние и худые 101 четь в поле, а в дву потомуж, сена по лугом и по дубровам 102 копны, лесу пашенного 59 десятин с полудесятиною, а непашенного 179 десятин, да поверстного лесу у всех деревень в розных местех в длину на 13 верстъ, а поперег на 5 верстъ, а велено за Иваном поместья учинити на 100 четий, и мера его за ним учинена вся сполна на 100 четий»[511].
В 1571 г. казачьим головой в Туровле («Турове») был Федор Бурцов[512]. В 1576 г. в судовой рати на Данкове на р. Дону против крымских татар в большой полк среди голов были назначены «Михайло Чюбаров да Племянник Бурцов, а с ними двиняне, кинешемцы, балахонцы, гороховчане, юрьевчане»[513]. В июле 1578 г. в битве под Кесью погиб сын боярский Третьяк Яковлев сын Бурцов[514].
В 1577–1579 гг. Михаил Иванов сын Бурцов, сын дьяка И. Бурцова, упоминался в Ливонии как коловерский осадный голова[515]. В боярском списке 1577 г. он входил в число выборных дворян, которые числились в статье «Изо Пскова высланы». Вместе с М. И. Бурцовым в этот список попал и его однородец Увар Андреев сын Вешняков, служивший «в Пайде»[516]. М. И. Бурцов неоднократно упоминался в разрядах с 1560 г. по 1587 г.[517] В 1592 г. в списке «обидным делом» русского посланника Афанасия Резанова отмечалось, что в 1581/82 г. после заключения перемирия «литовские люди» не дали вывезти из Юрьева Ливонского «Михайлова хлеба Бурцова 104-х чети ржи, 72 чети ячменя, 1730 пуд соли»[518].
В 1577–1579 гг. в Коловери при М. И. Бурцове свою службу начинал Андрей Бурцов[519]. В 1597–1598 гг. он был головой в Ивангороде[520].
В 1583 г. дьяк Михаил Бурцов входил в состав русской делегации для проведения переговоров со шведами на р. Плюсе о мире[521].
Таким образом, в XVI в. воинская деятельность Бурцовых и их однородцев в северо-западных уездах Русского государства имела большую историю. Испомещение в Полоцком повете стало всего лишь одним из эпизодов в служебной карьере Бурцовых.
Интересно отметить, что служебные связи Бурцовых с Псковом и казачеством продолжились и после окончания Ливонской войны. Так, например, в приходной книге Новгородской четверти 1619/20 г. сохранились данные, что «с Москвы ж ис Казачья приказу со псковитином с Федором Бурцовым да казачьим атаманом с Ываном Заборским новгородцким атаманом и есаулом, и казаком на жалованье на 127-й год прислано в додачю сорок два рубля восмь алтын»[522].
В 1570 г. в Турунтовской волости «в Замошье около Ситно» были испомещены стрелецкие пятидесятники, подчинявшиеся сотнику Ивану Бурцеву. Среди них был его родственник — Смирной Юрьев сын Боландин. Ему во временное владение было передано поместье, которым ранее распоряжался пятидесятник Рахман Родионов. Это поместье состояло из деревень Сергеево, Иваново, Черное и Ходаково (две последние находились «надо озером над Черным» вблизи от р. Дриссы), Власьево и Скорубино (они — «над озером над Белым»), Захарово и селище Максимово. Всего за С. Ю. Боландиным числилось «6 деревень, да селищо, да пустошь, а в них 7 дворов пустых, пашни добрые земли перелогом 44 чети в поле, а в дву потомуж, сена по лугом и по дубровам 120 копен, лесу пашенного поросли 21 десятина, да лесу ж пашенного и непашенного в розных местех в длину 4 версты, а поперег на версту»