Победа под Венденом (Кесью) оказала сильное вдохновляющее действие на Батория и польское военное командование. Она была воспринята как знак перелома, грядущих побед: «.. это известие принесло с собою как бы предзнаменование о ходе всей войны»[662]. Европа откликнулась на нее «летучими листками», славящими победу польского оружия над «ужасным сверхтираном». Они пошли в Европу из Польши через германские города. Названия говорят сами за себя: «Новое известие о великолепной победе польских, шведских и немецких воинских людей под Венденом в Лифляндии в настоящем 1578 году…»[663], «Московитское поражение и осада города Вендена…»[664]. Примечательно, что известия о поражении московитов под Венденом в «летучих листках» объединялись с рассказом о «падении» турок (конфликте с Персией) под заголовком «хорошая счастливая новость»[665].
Рассказ о победе под Венденом начинается с создания страшного образа врага-московита: «Известно всем, какую бесчеловечную жестокость, какие бедствия и скорбь еще недавно испытали от московского тирана города, крепости, селения, которые он покорил своему ужасному владычеству, но в особенности, к сожалению, очевидно, как отвратительный неприятель в год тому назад поступал в Лифляндии, не только разоряя в той стране крепости, города и замки, но даже не соглашаясь никого щадить, как бесчеловечно и низко проявлял он свой тиранский гнев без всякого различия над полководцами, над лицами благородными, над знатными воинами, над особами духовными, женщинами и девицами, даже над малыми невинными детьми, приказывая их рубить на куски, четвертовать, втыкать на копья, раздирать лошадьми, сдирать с них кожу, равно как мучить другими ужасными способами и насиловать женщин и девиц»[666]. Выступление против такого врага — священный долг и обязанность каждого правоверного европейского христианина. А победы над ним — победа Бога над Дьяволом.
Призыв к войне против «восточных варваров» содержится в брошюре Франтишека Гослава «Война против Московитов, обращение к рыцарям польским», вышедшей в Познани в 1578 г. Автор рассуждает о необходимости защиты государства, о долге подданных, о законе, обороне и справедливости. Он перечисляет потери, которые принесли «христианской республике» (Repub. Christianorum) московиты[667]. Надо остановить тирана, который хочет захватить всю Ливонию и оккупировать Великое княжество Литовское. Московская угроза сравнивается с турецкой[668].
Стефан Баторий выпустил несколько официальных манифестов, в которых провозглашались благородные и богоугодные цели и задачи войны, противник изображался в самых черных красках, а войско вдохновлялось на победы. Главной причиной борьбы с Московитом была названа необходимость противостояния его жестокому тиранству, которым он хочет поработить всех истинных христиан. Первый такой манифест на латыни вышел в 1579 г.[669] В 1580 г. на их основе была издана в Нюрнберге немецкая брошюра, оформленная в виде официального вызова, объявления войны Стефаном Баторием московскому тирану. На титуле был изображен меч с подвешенным к нему письмом[670].
Образ обнаженного меча фигурирует в еще одной легенде об объявлении Стефаном Баторием войны Ивану Грозному, которую приводит Пауль Одерборн, автор первой европейской биографии царя Ивана (1585). Согласно ей, в 1579 г. в Москву прибыл королевский гонец В. Лопатинский, который должен был явиться к Ивану Васильевичу с грамотой об объявлении войны и обнаженным мечом наперевес. Царь согласился его принять, и посол ехал ко двору в колеснице, запряженной четверкой лошадей, а перед колесницей слуга нес обнаженный меч, сверкавший в лучах солнца. Смотреть на столь небывалое зрелище сбежалось множество московитов, причем в возникшей давке задавили 100 человек. Царь с достоинством принял посла и его грамоту, оказал послу должные почести (хотя и взял его под стражу), а затем собрал своих «магнатов» и стал с ними обсуждать, что же теперь делать[671].
Данные пропагандистские тексты показывают, что война против России расценивалась в Речи Посполитой как своеобразный моральный и политический долг, определенная культурно-цивилизационная миссия, как часть общеевропейского противостояния варварам, мусульманам, туркам и т. д. Стефан Баторий, если выражаться современным языком, получил большую «общественную поддержку» своих военных планов.
Как свидетельствуют королевские письма, идея нанести контрудар по России возникает осенью 1577 г.[672] Cейм, открывшийся в Варшаве 20 января 1578 г., принял решение о необходимости войны с Россией, причем — с изменением всей военной доктрины: войну надлежало вести «… в пределах неприятельских, так как прежний способ держать войска внутри собственных границ и только обороняться от врага был осужден на основании происходившего отсюда домашнего вреда и на основании примера прошлого года». Сам Стефан в беседе с нунцием Лаурео заметил, что возможен не только возврат Ливонии военным путем, но и завоевание Москвы, путь к которой лежит через возврат Полоцка и Смоленска. 10 марта сейм вынес постановление об учреждении специальных налогов для военных нужд (в том числе пошлину в ⅛ стоимости с каждой бочки пива)[673]. Правда, Пруссия, Сандимирское, Краковское и др. воеводства не поддержали введение налогов.
В январе 1579 г. Баторий расписал пути, по которым войска должны были двигаться к месту сбора. Окончательно решение о наступлении именно на Полоцк было принято в Гродно в феврале 1579 г. Ян Замойский прокомментировал его словами: «Бери то, что ближе всего»[674]. 12 июня 1579 г. король Стефан Баторий обратился к своему войску с воззванием о причинах войны с Москвой одновременно на латинском, польском, венгерском и немецком языках. Излагались преступления великого князя московского, главным из которых было его нападение на Ливонию. Война объявлялась справедливой, за восстановление мира и обуздание агрессора. Провозглашался священный характер войны — Бог на стороне Батория и его армии[675].
30 июня 1579 г. королевское войско двинулось в поход на Россию. Его ядро составило ополчение Великого княжества Литовского под командованием коронного гетмана Николая Радзивилла. Жолнерами руководил его сын Кшиштоф, польским рыцарством — Миколай Мелецкий, воевода Подольский, немецкими наемниками — Кшиштоф Розжаржевский. Уже под стенами Полоцка к войску присоединились еще и прусская пехота и подольская кавалерия. Продвижение было затруднено дождями. Размыло дороги, и на них застревали телеги с амуницией, пушки, повозки с боеприпасами.
Сколько воинов участвовало в походе? В. Новодворский со ссылкой на нунция Калигари приводит цифру в 60 000, но оговаривает, что часть из них пошла в Ливонию, так что непосредственно в полоцком походе было 40 000. В. Г. Васильевский, ссылаясь на немецкий «летучий листок», называет ни с чем не сообразную цифру 136 000[676]. Итальянец Мартинелли, секретарь папского нунция, говорит о 40–50 000 человек, осадивших Полоцк[677]. К. Горский анализирует имеющиеся документальные свидетельства о войске Батория и приходит к выводу, что непосредственно под Полоцком было около 16 000 человек[678]. X. Котарский определял общий состав войска в 40 000 человек, из них наемный контингент — 18 000. У Батория, по его подсчетам, под Полоцком было 33 орудия. Надо заметить, что общее число участников кампании с трудом поддается учету: кто-то был под Полоцком, кто-то выступил к Себежу и Невелю, чтобы блокировать возможный подход русских сил, кто-то продвигался по территории Полоцкого повета и осаждал полоцкие пригороды.
Что интересно, поход Стефана Батория на Полоцк в 1579 г. оказался такой же неприятной неожиданностью для русского командования, как в 1563 г. поход Ивана Грозного. Разведка не сработала, хотя, казалось бы, пограничье покрывала густая шпионская сеть из «шпегов». Шпеги во второй половине XVI в. в какой-то степени заменяли собой пограничную службу. Рубежи были, а их охрана практически отсутствовала. Обязанности блюсти пределы государства в неприкосновенности возлагались на местных воевод и землевладельцев имений, располагавшихся в порубежной зоне. Трудности были в недостатках ресурсов. Воеводы высылали конные разъезды, которые ездили по определенным маршрутам и время от времени проверяли наиболее опасные направления. На дорогах и в городах стояли заставы. Но этим система охраны и исчерпывалась, то есть граница была абсолютно проницаема. Стоило только поехать по другой дороге, и ее спокойно и незаметно пересекали в любом объеме и количестве товары, люди, воинские отряды.
В условиях точечной пограничной стражи и ограниченности воинских контингентов, способных выступить по тревоге для предотвращения вторжения, главным средством охраны границы становилась вовремя полученная информация. Гетман Великого княжества Литовского Григорий Ходкевич в письме к князю Роману Сангшушке 25 сентября 1567 г. писал, что границу «боронят» только сторожи, т. е. стационарные пункты слежения за дорогами, мостами, устьями рек и т. д.