[693]. Нам представляется, что важным элементом этого единства был приоритет местной, локальной идентичности над государственной и этнической. Преданность своему городу, деревне, своим односельчанам/ горожанам была важнее, чем долг перед государственной властью (тем более постоянно меняющейся) или этносом (о котором понятия были весьма смутные, скорее больше связанные с религиозной принадлежностью). Острее воспринималась измена вере, но в ситуации пограничья ВКЛ и России, когда православные были с обеих сторон, она играла меньшую роль, чем локальная идентичность. По верному замечанию К. Ю. Ерусалимского, «Перебежчик совершал преступление против "народа" только в том случае, если менял религиозную принадлежность»[694]. Отсюда «шпегство» как служба за деньги в разведке чужого государства — не такой уж и криминал, если при этом ты не подставляешь своих односельчан и не приводишь на их землю войска. Хотя были случаи, когда по доносу шпегов вырезались «неверные» деревни, присягнувшие противнику[695]. То есть их деятельность не была столь уж безопасной и невинной для односельчан.
Провал «шпегства» как системы в случае нападения Батория на Полоцк в 1579 г. очевиден. Оно оказалось полностью неожиданным для русской стороны. Разведка провалилась и не смогла предупредить осаду города. Вообще, возникает ощущение, что все русские «шпеги» в 1579 г. куда-то внезапно делись. Задание разведать ситуацию получили… дипломаты, выполнявшие посольскую миссию: «Да паметь Леонтью. Будучи ему в литовской земле, проведывати, что королевское вперед умышленье и которые наемные люди полские и угрове и желныри и дряби с королем были и где они ныне, отпущены ли, или будет даны им при которых границах лежи, и не будет ли королевского или панов его сее зимы походу? И будет поход будет, и х которымъ городом чаяти королевского приходу или воинских людей на которые места приходу? И о всяких вестях ему доведыватись и то ему все писати да привести с собою»[696]. Понятно, что эффект от таких мер невелик — много ли покажут дипломату? Но этот пример показывает, что «шпеги» скорее предупреждали мелкие, чем крупные акции. Ведь поход Ивана IV на Полоцк в 1563 г., сопровождаемый специальными мерами безопасности, тоже оказался внезапным для ВКЛ.
Сложно сказать, в чем тут причина. Видимо, все-таки в средствах связи. Поход многотысячной армии так или иначе не спрячешь. А вот его отследить, установить масштаб и цель, сообщить об этом куда следует и организовать контрмеры — видимо, реализация этой серии действий занимала слишком много времени. Пока доскачут гонцы, пока дойдет до руководства, пока придумают и дадут команды, что делать, пока их доведут до войск и станут исполнять… Поэтому Полоцк и в 1563-м, и в 1579 гг. встречал врага в одиночку.
Нельзя сказать, чтобы о планах Батория в Москве совсем ничего не знали. Русские дипломаты в Литве, Петр Головин и Курбат Григорьев, 3 июля отправили в Россию грамоту, в которой о планах короля сообщалось буквально следующее: «…рать, государь, у короля собрана все наемные люди из Польши и из Литвы — желныри. А шляхта литовские идут охочие не многие, которые похотели итти на своих грошах, а которые не похотели, те не идут, а ис Польши паны и шляхта нихто не идет, опричь наемных людей, а на Петров государь день, сказывают, король будет в городок в Свирь от Вильны за шеснатцать миль, и рати всей збор будет у нево в Свире. А говорил дей король паном и шляхте, чтоб с ним всею землею шли к Смоленску или к Полотцку, и паны, дей, государь, радные, королю то отговаривают, чтоб он от литовские земли войны не всчинал, к Смоленску б и к Полотцку не ходил. И король деи говорил паномъ и шляхте будет деи вы и шляхта сами со мною итти не хотите, и вы деи дайте с собя людей и яз деи и без вас иду, деи ему отговаривают, чтоб он к Полотцку и к Смоленску никако не ходил, а за Вифлянты бы стоял, что Вифлянты не в миру и король говорил паном, чтоб с ним всею землею шли в Вифлянты доступати тех городов, которые ты государь поймал, и паны дей ему и то отговаривали, чтоб он сам и в Вифлянты не ходил, а послал бы с наемными людми для войны беречи тех городов, которые ныне за ним и над иными городы за тобою государем в Вифлянтех промышляти. Да паны, деи, государь, болшие с собя ему людей посулили, а шляхта и людей и дать не хотят, веть деи с нас гроши и на наемные люди иманы. И за то дей, государь, у короля с паны была великая нелюбость. И паны деи, государь, тешачи короля почали намолвяти шляхты, чтоб с королем в Вифлянты шляхта пошли. И шляхта государь иные немногие похотели, а многие хотятъ да и по ся место государь короля про его поход не уложено, куды ему итти, а рада деи, государь, у короля болшая будет в Свире, как сметится с людми, о том самому ли ему куды итти или людей послати. А болши говорят, что королю итти в Вифлянты, а собранье, государь, сказывают людей тысеч с сорок, а иные сказывают болше, а иные менше. А посоху, государь, с поветом збирали конные и пешие. Запас им велели имать на три месяцы. А збирали посоху на Десну, а срок сказывали стати на Десне — Петров день, а надежа дей, государь, королева на свиского. Свиской, деи, сложился с ним, вместе за Вифлянты стоять. И перед Петровым государь заговеином за неделю учал слух быти, что король посохи с поветов збирати не велел, а велел за посоху со всех поветов поимати гроши, а збирает деи гроши крымскому на поминки и на наемные люди, а из Литвы государь к тобе ко государю нам наперед себя король послати не дал. А сю грамоту послали есмя тобе ко государю с рубежа июля въ 3 день. Для того, чтоб тобе, государю, про твое государево дело ведомо было ранее»[697].
Поэтому нельзя согласится с В. Новодворским в том, что якобы уже с июня 1579 г. в Москве знали о готовящемся нападении на Полоцк[698]. Знали, что король собирает силы и, возможно, куда-нибудь пойдет походом. Выбор возможностей широк: от Ливонии до Северской земли. Если мы обратимся к текстам посольских книг и к пограничной переписке воевод, то увидим, что подобные сведения поступали постоянно, приносились как дипломатами, так и «шпегами». В Москве их принимали во внимание, но составить сколь-либо эффективный план действий на основе подобных слухов — а Головин прислал именно собранные им слухи — невозможно. Организовать противодействие было бы можно, если бы удалось получить точные сведения: королевская рать идет таким-то маршрутом туда-то в таком-то составе. А вот этой четкости не было.
Поэтому русское командование не успело предпринять что-то серьезное. Когда же стало ясно, что король идет на Полоцк, что-либо предпринимать было поздно. Итальянец Антонио Мартинелли, секретарь папского нунция в Польше Калигари, рассказывая о действиях Батория, пишет: «…объявив, в какую сторону он хочет повести армию и что он должен захватить в первую очередь (это сначала держалось в тайне)»[699]. То есть планы выступления как такового не скрывались, а вот его конкретное направление изначально утаивалось. Согласно тому же Мартинелли, войско Батория прошло лесами к Полоцку за три дня — за это время организовать контрудар было невозможно.
В. В. Пенской считает, что пассивность Ивана Грозного была сознательной. Причину он видит в неготовности и низком боевом духе сосредоточенных на северо-западе русских войск. Царь не решился вводить их в дело и рассчитывал, что Баторий измотает свои войска в осадах многочисленных крепостей. А там можно будет или улучить момент и ударить, или добиться перемирия дипломатическим путем[700]. Данная версия не противоречит известным нам фактам. Хотя думается, что вряд ли пассивность была настолько сознательной, скорее стихийной. Что-либо предпринять сразу не получилось, нападение началось, и в самом деле оставалось только ждать развития событий.
После выступления из Вильно 30 июня 1579 г. в Свири король собрал военный совет, на котором состоялось последнее обсуждение направления главного удара. После некоторых размышлений была отвергнута идея вытеснения русских войск из Ливонии. Страна была слишком разорена, чтобы на ее территории можно было развернуть обширные боевые действия. Войско не смогло бы кормиться за счет местного населения. А зависимость от подвоза фуража сделала бы армию Батория медлительной и неповоротливой. Было ясно, что судьба кампании решится на русско-литовском, а не ливонском фронте.
Паны Великого княжества Литовского выдвинули план наступления на самый богатый из ближайших русских городов — Псков. Однако, несмотря на всю соблазнительность этой идеи, король ее отверг. К Пскову предстояло бы идти через русскую территорию, на которой располагались многочисленные крепости с гарнизонами. Штурмовать их означало бы затяжку похода, и Иван IV успел бы подтянуть к Пскову значительные силы. А оставлять их в своем тылу и идти маршем к Пскову являлось рискованным[701].
Поэтому Баторий и командиры подтвердили намерение нанести удар на Полоцк. Д. Купит исчерпывающе обозначил причины того, почему целью похода стал именно Полоцк: «Возвращение этого города позволяло вернуть контроль над течением р. Западной Двины и ликвидировало клин, с помощью которого русские владения врезались в границы Литвы. Это снижало также риск нападения на Вильно со стороны Москвы. Полоцк и Витебск составляли раньше систему обороны, охранявшую большую часть литовского пограничья от московских нападений со стороны Смоленска. Полоцк блокировал дороги из России в южную Ливонию, а также давал возможность похода на Псков. Кроме того, возвращение этого важного города, утраченного во время последней войны, могло повлиять на рост престижа Батория»