В воскресенье вечером Джек шел по улице, засунув руки в карманы, подавленный очередной неудачной попыткой отвлечься. Еще не было восьми часов, но на улице было пусто, лишь горстка пешеходов проскочила мимо, политический агитатор робко попросил что-то подписать, да барабанщик постукивал по опрокинутым ведрам.
Джек видел, как два подростка подошли к политическому активисту, невысокому мужчине в очках, сжимавшему в руках планшет. В том, как мальчики шли, агрессивно и высокомерно, занимая больше места на тротуаре, чем требовалось, было нечто, напомнившее Джеку его мучителей из академии. Парни постепенно приближались к ничего не подозревающему агитатору, и Джек ускорил шаг.
Мужчина действительно попытался заговорить с парнями, сверкнув широкой улыбкой.
— У вас есть минутка, чтобы поддержать Уэса Джонсона? — спросил он.
Один из парней склонил голову набок.
— Этого коротышку?
— Сенатор Джонсон доказал, что будет защитником для всех американцев, в том числе и тех, кому достались короткие нити, — ответил активист.
— Зачем мне тратить свой голос на кандидата, который собирается сыграть в ящик? Пусть убирает свою унылую задницу коротконитную с дороги. И не позорится.
Второй парень выхватил планшет из рук активиста и жадно просмотрел имена в списке.
— Кому, черт возьми, вообще нравится этот придурок?
Проходившая мимо женщина с ребенком при виде этой сцены нервно схватила малыша за руку и потащила прочь от мужчин, а Джек остановился неподалеку, ожидая сам не зная чего.
— Пожалуйста, отдайте, — вежливо попросил агитатор.
Парень криво ухмыльнулся и с силой швырнул планшет на тротуар. Барабанная дробь неподалеку стихла.
Агитатор мучительно пытался вычислить наиболее безопасный ход действий. Если он опустится, чтобы поднять планшет, то ему придется отвернуться от парней и, что более важно, от стола с ящиком для пожертвований.
Джек огляделся. Единственной свидетельницей происходящего была молодая беременная женщина, стоявшая поодаль. Правой рукой она сжимала телефон, держа его наготове, чтобы набрать 911, если ситуация обострится. «Где же толпа, когда она больше всего нужна?» — подумал Джек. Он кивнул женщине, и она кивнула в ответ, мгновенно ощутив поддержку.
— Разве ты не собираешься его поднять? — спросил парень у активиста, пока его друг подбирался к столу.
«Разве ты не собираешься дать ему сдачи?» Джек будто бы вновь услышал насмешки задир из школы и академии. «Жаль, что твоих родственничков здесь нет. И дяди твоего нет. А ты не такой сильный, как они. Прими наши соболезнования!»
Внезапно Джек вспыхнул от гнева.
— Почему бы вам просто не оставить этого человека в покое, и мы все спокойно разойдемся по своим делам, — твердо произнес Джек, шагнув вперед и давая мужчине пару секунд, чтобы поднять с тротуара свой планшет.
— Почему бы тебе не заняться своими делами, придурок!
— Я не хочу с вами драться, — сказал Джек.
— Тогда отвали.
— Нет, пока вы не позволите этому человеку спокойно вернуться к работе, — ответил Джек.
Парень усмехнулся.
— Ты, наверное, один из них. Вы оба. Коротконитные, — сказал он, и его слова были пропитаны злобой.
Когда Джек отказался ответить или отступить, парень слегка повернул голову, как бы собираясь сдаться, но вдруг быстро развернулся и ударил Джека кулаком в подбородок.
Как ни странно, но Джек закрылся и парировал удар.
Потом второй наглец замахнулся на него сбоку, но Джек снова успел заслониться.
Ошеломленные и разъяренные, мальчишки попытались сделать еще один заход, но Джек все равно отбился. Расстроенным налетчикам неоткуда было знать, что Джек больше не на улице Нью-Йорка. Он снова был на ринге с Хавьером. В спарринге против своего лучшего друга, своего брата. Он подсознательно запомнил приемы Хавьера и способы защиты от них.
Джеку очень не хотелось бить детей, но он решил, что больше ему ничего не остается. Это был единственный выход, поэтому он врезал каждому из напавших на него в живот, не слишком сильно, но все же давая понять, что битва окончена.
И когда парни, пошатываясь, отступили и Джек понял, что произошло, он улыбнулся про себя. Даже когда его не было рядом, Хави все равно побеждал.
После того как признавшие поражение мальчишки скрылись, прибыл полицейский. Он брал показания у агитатора, а молодая беременная женщина, которая, должно быть, и вызвала полицию, подошла к Джеку.
— Ты настоящий боец, — сказала она.
Джека все еще трясло от переполнявшего тело адреналина, запястья болели, но это было ничто по сравнению с болью от той жестокой драки на первом курсе, когда его повалили на глазах у всех его новых одноклассников и Хави пришлось тайком принести лед из кухни, чтобы приложить к его разбитому лицу.
— Спасибо, — произнес Джек. — Обычно я не такой… везучий…
— Я Леа. — Женщина улыбнулась.
— Джек.
— Ну, Джек, сегодня вечером я иду на собрание группы поддержки. И благодаря вам мне будет чем поделиться.
Джек заметил на свитере у девушки золотой значок с рисунком, которого он никогда раньше не видел: две изогнутые линии переплетались, будто змеи, обвившиеся вокруг жезла Гермеса, только эти линии были разной длины.
Леа заметила его любопытный взгляд.
— Это две нити, — объяснила она. — Одна длинная и одна короткая. В знак солидарности.
— Ты сама придумала этот символ? — спросил Джек.
— Брат подарил, — объяснила она. — Кажется, их недавно начали продавать через интернет, но, судя по всему, они быстро завоевали популярность. Даже Уэс Джонсон надел такой знак на прошлой неделе.
Джек подумал, что его дядя, несомненно, будет в ярости.
— Как вы думаете, они действительно так рассвирепели из-за этого? — спросила Леа. — Из-за того, что этот человек работал на Джонсона?
Джек пожал плечами.
— А что они говорили о коротконитных? Невероятно! — Леа вздрогнула.
— Что ж, надеюсь, теперь они дважды подумают, прежде чем сказать что-то подобное снова.
— Спасибо, — торжественно поблагодарила его Леа.
Джека поразило, как серьезно она это произнесла.
— Да просто два хулигана искали приключений, может быть, хотели украсть немного денег, — сказал он. — Ничего особенного.
— Ты увидел несправедливость и не отвернулся, — ответила Леа. — Это не пустяк.
Джек вспомнил, что сказал Хави во время их спора. Что дело было не только в самолюбии Энтони. На кону стояли жизни людей. Живых людей, которым выпала участь гораздо хуже, чем Джеку, сколько бы он ни жаловался на свою семью, желая, чтобы его жизнь сложилась иначе. Хави пытался сказать ему об этом, чтобы вытащить его из привычного кокона мыслей о себе.
И Джек, конечно же, ничего не понял. А Хавьер был прав.
Джек не мог бы с уверенностью сказать, что на него нашло, что заставило его вмешаться, но в тот вечер он возвращался в округ Колумбия с чувством, что, возможно, он не такой уж и слабый, в конце концов. Может быть, ему просто нужен был подходящий момент, подальше от семьи, от камер, от армии, от всех, кому он когда-либо лгал или на кого слишком настойчиво старался произвести впечатление. Может быть, после всех этих лет жизни с Хавьером он научился у своего друга большему, чем просто боксу.
Это было волнующее чувство, ощущение, что ты сделал нечто важное, значимое, повлиял на что-то. Всю жизнь Джек безропотно выполнял приказы, погрузившись в свой мир. Ему казалось, что прежде он тратил жизнь на пустяки.
И наконец совершил нечто важное.
Джек знал, что до следующего приглашения присоединиться к Энтони и Кэтрин на митинге с избирателями остались считаные дни. И возможно, на этот раз ему не будет так страшно.
В воскресенье утром, на следующий день после того, как он рассказал родителям правду, Бен проснулся и понял, что до сих пор не написал письмо. Он так и не решил, что сказать Эми, а сегодня была еще одна встреча с коротконитными, еще одно занятие в ее школьном классе. Его последний шанс оставить в обычном месте письмо, притвориться, что ничего не изменилось.
Но, не успев додумать ускользающую мысль, Бен взглянул на экран телефона и вспомнил, какой сегодня день.
Прошло ровно два месяца.
Через час он уже ехал в метро, направляясь в центр города. Ему нужно было посетить вполне определенное место.
Он не был там с того дня в августе, когда парк был переполнен зрителями — как восхищенными, так и разъяренными.
Подойдя к входу в парк, Бен заметил небольшую толпу, собравшуюся у здания, несколько человек даже делали снимки. Бен сразу подумал, не пришли ли они сюда по той же причине, что и он, однако вскоре понял, что они фотографируют граффити на каменной стене.
Когда группа отошла в сторону, Бен увидел то, на что они смотрели: на черно-белую Пандору, героиню древнего мифа, склонившуюся над открытым ящиком. Было слишком поздно: содержимое печально известного сундука — вьющиеся ленты теней и размытые лица демонов — уже вышло в мир, поползло вверх по краю стены. Рисунок отозвался болью в сердце, и Бен быстро отвернулся и пошел в парк.
Память, казалось, сама вела его тело к тому месту, где он стоял в тот день, и, подойдя ближе, Бен с удивлением увидел молодую женщину, которая неподвижно, будто отрешившись от окружающего мира, стояла посреди оживленной пешеходной дорожки. Она стояла не шевелясь, и лишь подол длинной разноцветной юбки легко танцевал вокруг ее лодыжек. Женщина достала из сумки букет цветов и опустилась на колени, чтобы положить их на тротуар.
Она стояла в нескольких шагах от того места, где упал Хэнк, как будто тоже была там в тот день — или, возможно, прочитала описание этого события в новостях. Как бы то ни было, Бен ни на мгновение не усомнился в ее намерениях, и он теперь размышлял, подойти к ней или нет. Он знал о правилах вежливости в городе, о том, с какой враждебностью порой встречают тех, кто бесцеремонно заговаривает с незнакомцами. И если эта женщина действительно оплакивала Хэнка, будет невежливо мешать ее скорби, разве не так?