январь, 1922.
Новый год. Не помню, что бы мы в селе встречали как-то этот день. Но в Моршанске почему-то решили отметить. Может, просто захотели отвлечься от наших боевых будней.
Напротив здания растёт ель. Так, накануне мы её украсили, чем могли. Из папиросной бумаги бабочек всяких накрутили, шарики на веревочках наделали и повесили всё это на заснеженные лапы дерева. Кто-то из местных принёс огарки свечей. Вечером, когда зажгли огоньки, стало так по-детски весело. Мы пели песни, танцевали под гармонь…
март, 1922.
Здравствуй, Прося! Хочу сообщить тебе, что может быть, приеду домой. Не знаю когда. Командир узнал, что я из местных. Всё расспрашивал меня про наше село. Сам предложил мне поехать на побывку. Но пока не отпускает. Дел много. Но, может быть, осенью отпустят на несколько дней. Скоро увидимся!»
Я вышел из здания почты с письмом на руках. Одно письмо отправил, а взамен получил другое. Было оно от деда. Наконец написал! Решил прочитать письмо в казарме. Широким шагом проследовал до места расположения, прошел мимо часовых. Но тут меня окликнул политрук Величко.
— Боец Богоявленский прибыл в расположение полка из часовой увольнительной, — вытянувшись как по струнке, громким голосом сообщил я.
— Да вижу я, вижу, — улыбнулся политрук, — Идём, боец Богоявленский, разговор к тебе есть. Мы прошли в кабинет командира. Товарищ Величко разрешил мне сесть и сел напротив. Начал расспрашивать о Кутлях и о моих родителях. Я рассказал ему о гибели отца. Потом заговорили о хозяйстве, которое было у нас в селе. Благодаря тому, что всегда был при отце, я хорошо разбирался в делах. Хоть и совсем юным тогда был, но всё прекрасно понимал. А потом пожаловался, что сельским хозяйством не очень хорошо управляют сейчас. Политрук покивал головой, задумался.
— Домой-то хочешь вернуться? — спросил он вдруг.
— Ну, мне уже давно обещали увольнительную на несколько дней, — сообщил я.
— Ну, увольнительная — это дело полезное, — улыбнулся товарищ Величко.
И отпустил меня.
Оставшись один, я наконец смог прочитать письмо от деда. Он писал, каким смелым и крепким парнем вырос Николай. Писал и о своём пошатнувшемся здоровье. О делах села упомянул. И во всех его словах я чувствовал, что он тоскует по мне. Как и я о нём…
Глава 14
Прасковья
Который раз перечитала письмо от Паши, прислонила к груди, улыбаясь. Почти год весточки не было, а тут сразу обо всем написал. Не забыл! Когда приходили письма его деду, но не доходили до меня, то я совсем потеряла надежду. А тут такое большое, развернутое. Не забыл, родимый! Так и стояла какое-то время, пока не услышала, как зовет матушка. Спрятала письмо под подушку и выбежала на кухоньку.
— Что такое, матушка? Помочь чем?
Лицо матери изменилось при виде меня, улыбаясь, она подошла ко мне и взяла за руки:
— Просенька, радость-то какая! Свататься едут!
— К-кому? — искренне удивилась я и отступила на шаг.
— К тебе конечно, к кому же еще!
— Но как они едут…Кто едет, мама?
— Из самого Марусино должны быть! Да и что это мы, надо же тебя собирать, — начала хлопотать мать. — Платье тебе нужно, Прося, новое!
— Подожди! — закричала я так громко, что сама испугалась. — Мама, какие сваты? Кто это придумал?
— Ну, допустим, я придумал. — я услышала голос отца позади себя и все внутри рухнуло.
— Батюшка, надо же было меня предупредить вначале, — начала осторожно я.
— Прасковья, как я сказал, так и будет. Сватовство, а за ним и женитьба укрепят наше положение. Они люди богатые, знатные.
— Батюшка…но ведь я совсем не знаю их, кого же ты мне в женихи избрал?
— Вот и познакомитесь, как свататься приедут. Все, Прося, не донимай! — Он махнул на меня, будто прогонял назойливую муху и прошел в комнату. Мама молча стояла, смотря на меня, то ли с сожалением, то ли с радостью. Издеваются!
— Не буду я ни с кем свататься! Вам надо, вы и сватайтесь! — крикнула вновь я, находясь на грани истерики. Подступающие слезы жгли глаза и заставляли комнату с родителями плыть перед глазами. — И вообще, у меня уже есть жених!
Отец расхохотался и произнес:
— Это кто у тебя в женихах-то водится? Наш деревенский кто, что ли? Узнаю — убью! — сурово окончил он.
— Ох, Просенька, — тихо сказала мать.
Я развернулась и выбежала из дома. Женихи едут свататься! А меня кто-нибудь спросил? Не хочу я так, я хочу по любви. И начали мне вспоминаться все моменты, проведенные с Пашей. Как встречались на дворе у его деда, как ходили вместе на речку, играли, взрослели, а потом неловко молчали, оставаясь наедине. Как он становился пунцовым в моем присутствии и как искренне каждый раз благодарил, когда я приносила им свежеиспеченного хлеба. И как он потом уехал одним днем. Хотелось мне его тогда поцеловать, сказать, что дождусь, да только мы же всегда были друзьями и непристойно это, девушке самой с поцелуями лезть. Вспомнила слёзы свои, когда отец увез его в Моршанск.
— Паша, — выдохнула я в воздух, подняв голову к небу. И имя его, точно птичка, спохнуло с моих губ. Кажется, я влюбилась, только не могла себе признаться по-настоящему. Но каждый раз, когда я думала о нем или перечитывала его письмо, обводя подушечкой пальца так старательно выведенные им буквы, в груди разливалось тепло. Ведь и он меня не забыл. Ну какие же сваты?
— Ты успокоилась? — хмуро глянул на меня отец, когда я вошла в дом.
— Успокоилась. — Буркнула я в ответ.
— Сядь поешь. Завтра с матерью поедете в Пичаево за тканью для платья.
Он так просто говорил об этом, словно это было для него обыденностью — выдавать дочь замуж за незнакомцев. С другой стороны, незнакомцами они были для меня, он-то, как я поняла, знал их хорошо. Тут и я решила ему подыграть.
— Батюшка, — пропела я, — может расскажешь мне о женихе?
Мама, поставив передо мной тарелку, с любопытством глянула на меня, но виду не подала. Итак, отец рассказал мне о семье Правдиных, достопочтенных представителях своего рода. Рассказал и о том, что некий Моршанский купец, выкупил село Марусино, построил мельницу для размола зерна и проложил дорогу до Моршанска, да только разорился, а прадед этих Правдиных, сам из московских, выкупил мельницу, поставил водяную турбину. Узнала также, что люди они не чистые на руку, и не такие уж и хорошие, но прибыль и связи имеют.
— Батюшка, — вновь начала я, когда он замолчал, — а почему они хотят на мне свататься?
— Потому что ты дочь своего отца. А мы решили дела вместе вести, так что объединение семей будет всем на руку.
Я кивнула и вышла на ватных ногах из-за стола. Надо срочно что-то придумать, иначе промучаюсь всю жизнь, выйдя за незнакомца. К вечеру мама заварила чай и мы завели разговор о фасонах платья. Я уступила даже без закатывания истерик.
— Я думаю, платье надо в голубых тонах, Прось, очень уж он тебе к лицу.
— Давай в голубых. Но посмотрим на базаре получше, может и горчичный подойдёт? — лукаво глянула я на мать, отпивая из чашки.
Она улыбнулась, посмотрела на время и произнесла:
— Назавтра попросила помочь Алену, а мы с тобой поедем в Пичаево.
— Ты же слышала отца. Это очень богатые люди. Какое Пичаево? Они увидят меня в лохмотьях и сразу развернутся без разговоров. Надо ехать в Моршанск!
Мама призадумалась, а я спрятала улыбку за чашкой. Наконец, она подняла голову и произнесла совсем не то, что я ожидала:
— Ну почему лохмотья, Просенька, мы с тобой выберем лучшую ткань и будешь ты у нас самой красивой!
— Нет, мама, все же надо в Моршанск! Или у тебя есть еще одна дочь, которую ты сватаешь? — надавила я.
Вздохнув и пригладив проседь волос, она окинула меня теплым взглядом и кивнула:
— Так и быть, Моршанск так Моршанск! Значит, надо будет выехать пораньше. Все же город большой, а значит и рынок тоже больше. Я там от роду лишь несколько раз бывала, — заключила мать.
Внутри все ликовало. Я его увижу. Увижу!
Ночью все ворочалась и никак не могла уснуть из-за предстоящей поездки. Не столько меня волновали ткани, платья, сваты, сколько вопросы, которые крутились в моей голове: каким он сейчас стал? Возмужал ли? Осталась ли в нем та прыть и огонёк в глазах? Скучает ли по мне также, как и я по нему? Думает ли?
Засветло разбудила меня мама и, собравшись, поехали мы с ней в город. Путь был не близкий, но от радости я готова была сама бежать впереди телеги!
— Мне так радостно видеть тебя счастливой, доченька! — голос мамы вывел меня из мыслей.
Я проморгалась, положила свою руку на ее ладони и улыбнулась.
— Конечно мне радостно, матушка. Мало того, что у меня будет красивое платье, так еще и день сегодня какой: едем в город!
Мама озарила меня улыбкой и сжала мои руки.
— Все будет хорошо, доченька!
— Я в этом не сомневаюсь, матушка.
По дороге о многом говорили: о сватах, будь они неладны, о тканях, о фасонах, и наконец, на горизонте появились первые городские постройки. Какое здесь все было величественное! Деревянные постройки сменялись каменными, нарядными, элегантными. Проехали белоснежный пятикупольный храм, его окружала массивная ограда с башенками, построенная из красного кирпича. Наконец, добрались до рядов. До чего красиво они выглядят, прямо сияют. Длинное здание словно испещрено арками, а в каждом проеме висят красочные вывески, зазывая покупателей войти внутрь. Сквозь окна угадывались различные товары: кондитерские, бакалейные, тут же висят связки сухих грибов. Баранок, мешки с горохом и картофелем. Разложена клюква и как красиво переливается на солнце, словно драгоценные камни сияют. Матушка тянет за руку, указывает мне вглубь, погляди, мол, ткани, какие захочешь, лежат. Проходим дальше, тут и ксандрейки и драдедамовые платки. Сердце замирает, до чего все богато и красиво! Я провела рукой по белому шифону, ткань была легкая, словно невесомая. Следом дотронулась до парчи, она же в свою очередь была увесистой и выглядела благородно. Был тут и крепдешин, в основном темно-зеленого цвета. От многообразия кружилась голова.