— Моё почтение, Алексей Фролович! — поприветствовал я его, подходя ближе.
— И тебе добрый день, — отвечал он, посматривая на меня косо.
— Я слышал — вы завтра едете в Моршанск. Можете и меня взять с собой? — попросил я.
Или мне показалось, но Алексей Фролович даже как будто обрадовался.
— В Моршанск собрался?
— Да.
— Надолго?
— Как получится, — ответил я.
Алексей Фролович уже перестал коситься на меня, а смотрел прямо и задумчиво.
— Дед одобрил? — поинтересовался он.
— Я сказал ему.
Пекарь снял меховую шапку, почесал темя и весь как-то напрягся.
— Не хочу быть в контрах с твоим дедом. Я его очень уважаю, чтобы вот так вот поступить.
— Вы не поможете, так сам пешком пойду, — обиделся я.
— Ага, по дороге будешь идти долго. Или вздумал по лесу? — усмехнулся Алексей Фролович и продолжил снимать сбрую с лошади.
— Так возьмёте меня с собой? — ещё раз спросил я.
А он стоял спиной ко мне и молчал. Я потоптался немного и развернулся, чтобы уйти. Но тут пекарь заговорил, не поворачиваясь ко мне:
— Завтра в четыре утра, до петухов, уезжаем.
— Спасибо! Буду! — воскликнул я и пошёл к дому. Но, буквально через два двора меня догнала Прасковья.
— Стой! — крикнула она. На ней была теплая рубаха в синий цветочек и длинная юбка темного серого цвета. А поверх, не повязанный тулуп. Шерстяной платок упал с головы и Прося придерживала его за края, чтобы он не слетел с плеч. Я отметил, что на фоне этой тёмной одежды её светлые волосы горели золотом. В руках у Проси был неизменный узелок.
— Вот, отец передал. Вам с братом… и Петру Никифоровичу, — произнесла она и сунула хлеб мне в руки. Но не уходила. Всё стояла и смотрела на меня таким серьёзным, осуждающим взглядом, что хотелось начать оправдываться, обещать что-то несбыточное.
— Спасибо, — только и ответил я.
— Уезжаешь?
— Да, в Моршанск, — начал было я, но Прося перебила:
— Надолго?
— Да, надолго, — сознался я.
— А как же … С кем я буду рыбачить? — произнесла она, а у самой слёзы в глазах застыли.
— Так я буду писать. Честное слово! — брякнул я, не подумавши.
— Писать? Точно будешь? — допытывалась она.
— Точно-точно!
Прасковья постояла немного, посмотрела на меня своим пронзительным взглядом не по возрасту, а потом ответила:
— Ну, хорошо. Уезжай.
Я улыбнулся ей и пошел домой.
Рано утром, когда в зимней темноте сквозь укутанные снегом деревья вилась накатанная дорога, мы уже двигались в сторону Моршанска. С нами на трёх санях ехали еще несколько человек из села. Я сидел рядом с Алексеем Фроловичем и старался успокоиться. Ночь не спал, всё размышлял: удастся ли мне осуществить задуманное? Возьмут ли меня? Мне же еще шестнадцать лет. Хотя, я могу и соврать, сказав, что мне все семнадцать. А кто докажет обратное? И вот качу по дороге к своей цели, а всё никак не могу унять дрожь в руках. Ни метели с утра, ни снегопада. Так, слегка морозно. Да и одет я был тепло: в ватную фуфайку, на голове шапка-ушанка, а на ногах старые дедовские сапоги. Значит, от волнения дрожал. Тут Алексей Фролович пихнул легонько меня в бок и протянул половину свежего пирога.
— На-ка, подкрепись.
— Спасибо, — произнёс я и принял кусок пирога. С яблоками. Такой душистый, ещё теплый, — Алексей Фролович, я всё никак не поблагодарю вас за хлеб, который вы давали мне и Кольке…
— За что спасибо? — не понял пекарь. И я закрыл рот. А вдруг я только что сдал Прасковью? Что, если она брала хлеб без спроса и отдавала нам его? — За хлеб? Так он ваш, этот хлеб.
— Наш? Хлеб? — не понял я.
— Погоди, отец вам не сказал? — удивился пекарь.
И тут наступила моя очередь удивляться, так как узнал, что отец успел незадолго до гибели отдать пекарю на сохранение мешок зерна.
— Это ваше зерно. Я его только на мельницу свёз, чтобы перемолоть. А теперь пеку хлеб.
— Я не знал, — пробормотал я и откусил большой кусок от пирога. Да только яблоки мне почему-то не показались вкусными. Особенно если они напополам со слезами.
Промолчали всю дорогу до города. У торговых рядов Алексей Фролович высадил меня и, наконец, спросил:
— Так для чего ты приехал? К кому-то определённому или так — на авось?
— Мне бы армию… — ответил я и понял, что Моршанск оказался чуть больше, чем я представлял себе.
— Тебе отряды продразвёрстки? — усмехнулся пекарь.
— Не, мне бы тех, кто с бандитами воюет, — запротестовал я.
Пекарь махнул рукой, указывая на дорогу, по которой мы ехали, только с другой стороны.
— Иди вперёд. Две улицы, пересекающие её, проходишь мимо. А вот третья, та, что Почтовая — тебе-то и нужна. Там спросишь у людей казармы. Понял?
Я посмотрел в ту сторону, куда меня посылали, и кивнул.
— Да, спасибо, Алексей Фролович! Век не забуду!
— Да ладно. Чего уж тут. Только ты это… — пекарь замялся, — Аккуратней там. С бандитами воевать, это не кур гонять.
Я улыбнулся в ответ.
Расстались мы как положено. И теперь я шел по широкой заснеженной улице. Мимо меня то грузовики проезжали, то целые подводы саней тянулись к торговым рядам. Люди сновали туда-сюда. Стояла непривычная мне суета и шум. Пройдя две улицы, я вышел к третьей. Удобно было, что на углу дома висела табличка с названием улицы. «Почтовая» — вот я почти и дошёл. Хотел было спросить у проходящего мимо человека, куда мне дальше идти, да увидел отряд бойцов на конях. Они прогарцевали вверх по улице. Я, недолго думая, помчался за ними вслед. И увидел, как они въехали во двор большого двухэтажного каменного здания. Пока добежал, запыхался, но не остановился, а направился прямиком к центральному входу, туда, где стояли два человека в форме и при оружии. Поднялся по ступеням широкого крыльца и был тут же остановлен.
— Куда? К кому? — произнёс один из бойцов,
— А мне бы к вашему командиру! — не растерялся я, — Я хочу вступить в ваши ряды!
Бойцы, видимо, привычные были, молча посторонились, и я вошел внутрь. Это был большой дом. Домище. Я оторопел. Завертел головой, не зная куда податься. Передо мной остановился крепкий парень в потёртой шинели, из-под которой выглядывала такая же гимнастёрка. Но при этом вся одежда была чистая, аккуратно заштопанная.
— Потерялся? — поинтересовался он, — Или к нам?
— К вам, — ответил я, переминаясь с ноги на ногу. Я уже стоял там, куда так стремился. И вот, войдя в это здание, находясь буквально в двух шагах от своей цели, вдруг испытал страх. А вдруг я уже больше не увижу ни деда, ни Кольку? И замер. Да только этот парень хлопнул меня по плечу и улыбнулся во весь щербатый рот.
— Не трусь! — гаркнул он, — Правильно сделал, что пришёл к нам. Идём, я провожу тебя до командира.
И страх стал медленно отступать. Я усмехнулся на свои странные мысли и отправился вслед за бойцом. Пока шли, я диву давался, на сколько дома могут быть большими, просторными, и как в таких домах может быть одновременно мало места для такого количества человек. И везде, и всюду людей было, как пчёл в улье. Бойцы стояли на лестницах что-то обсуждали и курили. В коридорах группами разговаривали и смеялись. В комнатах, в которых были установлены двухъярусные лежанки, кто-то спал, кто-то саблю точил, кто-то ружье или форму чистил.
Мы поднялись по широкой каменной лестнице. Прошли по длинным многолюдным коридорам, и вот я оказался перед какой-то дверью, возле которой уже стоят несколько таких же, как и я парней. Мой провожатый еще раз хлопнул меня по плечу и указал на дверь:
— Тебе сюда, доброволец, — и ушёл.
Я огляделся. Будущие бойцы на меня смотрели по-разному: кто с любопытством, а кто и хмуро, как на врага.
— Привет, мужики, — улыбнулся я им всем и тут увидел на стене странную картинку. На ней был изображён суровый боец в красной гимнастёрке. Его строгий взгляд проникал в душу. Я, обойдя то сидящих, то опёршихся о стену парней, подошёл к картинке поближе и прочёл:
— «А ты записался добровольцем?»
— Умеешь читать? — спросил кто-то за моей спиной.
— Да, умею. Дед научил, — ответил я, переходя к следующей картинке. Там были изображены три бойца, идущие в бой. А с боку была приписка.
— А тут что написано? — поинтересовался все тот же голос за спиной.
— «Красный командир всегда ведет Красную Армию к победам над заклятыми врагами рабочих и крестьян…»
— А ты хорошо читаешь. Не по слогам, — оценил стоящий за мной. Я повернулся к нему и увидел молодого парня. Он был в военной форме. На его крепких плечах висела шинель с непонятными мне знаками отличия. Но что меня удивило в нём, это то, что он был мне ровесником. Ну, или чуть старше. Добровольцы уже не сидели, не валялись, а ровно стояли перед этим бойцом.
— Как звать?
— Павел Богоявленский, — назвался я.
— Вот что, Павел. Грамотные мне нужны. Идите за мной, — приказал нам всем боец и прошёл в комнату, где у окна стоял стол, на котором аккуратными стопками лежали всякие бумаги. На стене висела большая карта. Сбоку от двери высился громадный тёмный шкаф. Вокруг стола стояли стулья. Но мы остались стоять.
— Я — командир отдельного полка по борьбе с бандитизмом, товарищ Голиков, — назвался он, — Не все вы окажетесь на передовой, уничтожая полчища бандитов, которые рвут нашу молодую советскую страну на части. Кто-то окажется в отрядах по охране железнодорожных станций. Будете сопровождать грузы и людей в поездах.
Парни зароптали.
— Что за разговоры? — прикрикнул на нас товарищ командир, — Страна находится в состоянии войны. И наша задача установить мир и порядок в каждом отдельно взятом государственном учреждении, на предприятиях, заводах. И мы все должны охранять так, чтобы ни одна бандитская морда даже не смела и думать, что может напасть, застрелить, ограбить. Не дадим нашей стране сомневаться в нашей силе. Наша с вами задача, бойцы, защитить тылы. Чтобы каждый житель мог спать спокойно. Понятно?
— Да, понятно, — ответили мы.