– Кошмар. – Аннализа сочувственно коснулась ее руки.
Эмма продолжала рисовать, словно, как и Аннализа, находила в этом утешение.
– Он уговаривал, чтобы я ничего не говорила маме. Сначала я молчала. А два года назад рассказала. Просто не могла больше скрывать.
– Так вот почему отец тебя не любит… – Аннализа поморщилась от отвращения. – Не хватило совести самому во всем признаться?
Эмма опустила кисть.
– Вот такая мы семья. Со стороны высший класс, а стоит копнуть чуть поглубже – и добро пожаловать в сумасшедший дом. Пока он пытался удержать меня на своей стороне – угождал во всем, а когда я не оправдала доверия – повернулся ко мне спиной. И не только ко мне, а ко всей нашей семье.
«Так она из-за этого тогда пошла на скалу?» – подумала Аннализа.
– А когда узнал Томас?
– Первым делом я призналась Томасу, потом мы вместе рассказали маме. – В словах Эммы было столько горечи, словно это случилось вчера. – В тот день разрушилась наша семья. Томас возненавидел отца и стал за меня вступаться. Поэтому он и не переехал – чтобы меня защитить…
– Вот что значит – хороший брат, – похвалила Аннализа. – Черт возьми, ты, наверное, мечтаешь сбежать из Давенпорта не меньше, чем я из Миллза. Тебе бы надо было ехать со мной.
– Я бы с радостью! – оглянувшись, воскликнула Эмма.
Испугавшись, что девочка приняла ее слова слишком всерьез, Аннализа пошла на попятный:
– Мы с Портлендом будем тебя ждать, когда ты окончишь школу.
Эмма сникла.
– Я знаю. Осталось три года, а потом я уеду, если ничего не помешает. Жаль бросать маму с отцом, но я так больше не могу.
– Куда бы ты поехала после школы, если бы перед тобой был открыт весь мир? – спросила Аннализа, желая ободрить подругу.
Эмма окунула кисточку в краску и поднесла к бумаге.
– Если брат поступит в Нью-Йоркский университет, я хочу учиться там, с ним вместе. Главное, не испортить оценки.
Аннализа подумала, что однажды Эмме придется отпустить Томаса и жить своей жизнью.
– Давай сменим кисть, – предложила она.
Аннализа забрала веерную кисть, поставила в воду и протянула Эмме маленькую круглую кисточку.
– Вот этой я рисую чаще всего. Она умеет выписывать мельчайшие детали – главное, чтобы не дрожала рука.
На этот раз Эмма выбрала еще более светлый голубой оттенок. Аннализа вернулась к разговору:
– Прежде чем ехать в Нью-Йорк, тебе надо понять, что ты больше всего любишь. Я с удовольствием буду учить тебя рисованию, но если хочешь – найди другое занятие. Например, купи себе гитару. Или, как Томас, попробуй смотреть хоккей. Хотя, как я понимаю, мы с тобой обе терпеть не можем спорт.
Девушки обменялись понимающими улыбками.
Раздался стук, и в комнату заглянул Томас.
– Привет, девчонки. Как дела?
Будто солнечный луч забрел к ним в гости.
– Ты уже вернулся? – разочарованно протянула Эмма. – Но мы не закончили.
Он шагнул назад.
– Не спеши, сестренка. Я пока поболтаю с бабушкой – в общем, найду, чем заняться. – Томас вопросительно взглянул на Аннализу.
– Еще несколько минут, – улыбнулась своему парню Аннализа.
Да, он ведь мой парень! – напомнила себе она.
Когда дверь закрылась, подруги продолжили разговор. Наконец Эмма опустила кисточку в стакан.
– Можно я закончу в следующий раз?
Аннализа внимательно оглядела ее работу. Округлые элементы рисунка и выбор цветов радовали взгляд. Эмма явно выучила сегодняшний урок и следовала велению сердца.
– По-моему, в тебе сидит художница: я так и вижу, как она просится наружу.
– Мне очень понравилось рисовать! – обрадовалась похвале Эмма.
Подруги обнялись.
– Скоро повторим занятие, – пообещала Аннализа.
Томаса они нашли в гостиной: он сидел на диване и разговаривал с бабушкой, занимавшей свое любимое кресло. Удалось ли ему еще немного подточить ее защиту или Nonna по-прежнему удерживала свои позиции? Даже если не удалось, Аннализа была благодарна ему за старания.
– Спасибо, что пригласили меня в гости, – сказала Эмма бабушке.
– Приходи, когда захочешь, мы всегда тебе рады, – радушно отозвалась Nonna.
Проводив брата и сестру, Аннализа вернулась домой. Интересно, что на самом деле думает обо всем этом Nonna? Как она относится к тому, что у нее побывали двое гостей из Давенпорта? Самой Аннализе нравилось проводить с ними время, она считала, что у них с Томасом и Эммой много общего – в жизни появился иной смысл, кроме рисования.
Зайдя в гостиную, она села на диван.
– Ну? Ты ведь хочешь мне что-то сказать?
– Я бы на твоем месте была осторожнее, – кивнув на дверь, заметила Nonna.
– С кем, с Томасом? – переспросила Аннализа. – По-моему, ты меня уже несколько раз предостерегала.
Nonna выпрямилась в кресле, собираясь вставать.
– Нет, с Эммой. Ты ей очень нравишься. Но ты разобьешь ей сердце, если поссоришься с Томасом.
– Разве это от меня зависит?..
– Ты молодец, делаешь доброе дело. Но Эмма – очень непростой человек, – веско добавила Nonna. – Тебе до нее далеко, хотя ты тоже была трудным подростком.
С этими словами бабушка скрылась в коридоре.
Всю зиму Томас навещал Аннализу по два-три раза в неделю, и она все время по нему скучала. Еще дважды он брал с собой Эмму, и пока убивал время в Миллзе или беседовал с бабушкой, подруги развлекались рисованием и болтовней. Томас никогда не забывал благодарить Аннализу за помощь Эмме: по его словам, сестренка в последние дни очень повеселела.
Аннализа еще никогда столько не рисовала, мечтая скакнуть во времени вперед, чтобы наступил выпускной. Она была поглощена последними новостями и так старалась их понять, что черпала вдохновение в основном из происходящих вокруг событий. Например, она запечатлела на картине выступление группы демонстрантов в Бостоне против полиции. Нарисовала Никсона с обритой наголо головой – потому что не могла выкинуть из головы лотерею. Насмотревшись на фотографии и плакаты, она рисовала солдат во Вьетнаме, пытаясь представить, как они день за днем выживают в чужой стране.
Аннализе хотелось получить доступ к внешнему миру, к миру искусства, и она считала дни до упомянутого Джеки апрельского шоу, которое устраивала Шэрон Максвелл – последовательница абстрактного импрессионизма, преподававшая в Портлендской школе изящных и прикладных искусств. Но самое главное, ей было необходимо своими глазами видеть произведения искусства. Отныне никаких книг.
В третью субботу февраля Аннализа поддалась уговорам Томаса и взяла выходной, чтобы покататься на лыжах. Жаль было пропускать смену и терять деньги, но ей так хотелось хоть разок покататься, что она сдалась. Тем более она так закрутилась со своим рисованием, дневными, субботними и воскресными сменами у Гарри и домашней работой, что ей нужен был выходной.
Надев теплую куртку, Аннализа выскользнула за дверь и покачала головой: всего час назад она почистила садовую дорожку – и вот опять все засыпал снег. И стоило так стараться? Хорошо, что у них нет машины, а то Nonna заставила бы ее чистить заодно всю подъездную дорогу.
На крыше «Битла» красовались две пары лыж; на Томасе была лыжная шапка и белый свитер. Аннализа запрыгнула в машину и торопливо поцеловала своего парня в щеку, надеясь, что Nonna не смотрит в окно. В последнее время бабушка начала привыкать к Томасу – по крайней мере, больше не отговаривала с ним встречаться – но Аннализа не хотела заработать вечернюю лекцию о птичках и пчелках.
Когда их квартал остался позади, Аннализа заговорила:
– Забыла сказать. Помнишь моего кузена Майкла, которому выпало в лотерее маленькое число? Сегодня он вызвался добровольцем во флот.
В последнее время они только и говорили об армии: три дня назад призвали парней, родившихся в один день с Томасом. К счастью, как Томас и обещал, его самого спасла отсрочка.
– И правильно, – прямо ответил Томас. – Какой смысл ждать, пока назовут твое число?
Все знали, что лучше идти добровольцем, чем ждать вызова по лотерее – так больше шансов выжить. Тот, кто шел по лотерее – обычно попадал на передовую, а доброволец мог выбирать и часто попадал туда, где безопаснее.
– Вот именно, – согласилась Аннализа. Голос Томаса звучал странно – или ей показалось? К тому же они ехали медленнее обычного. – А ну-ка признавайся, что случилось? Ей-богу, ты не умеешь скрывать, когда что-то не так.
Томас серьезно посмотрел на нее.
– Ты и представить себе не можешь.
Радость от грядущего катания на лыжах испарилась бесследно.
– В последнее время я могу представить что угодно.
Он молчал, пока они не доехали до знака «стоп».
– Отец сказал, что больше не даст мне денег. Он требует, чтобы я съехал из дома до конца семестра, если буду и дальше с тобой встречаться. Мало того, он угрожает лишить меня наследства.
Аннализа стиснула зубы.
– Ты не шутишь? Серьезно?
Томас кивнул, по-прежнему не трогаясь с места.
– Он говорит, что к лету я обязан с тобой порвать, а если буду поддерживать с тобой отношения и отвлекаться, то он больше не станет мне помогать.
Аннализа взмахнула руками. Она чувствовала горечь на языке.
– Откуда он вообще знает, что мы все еще встречаемся? Он что, нанял частного сыщика?
– Нет, – брезгливо ответил Томас, провожая взглядом машину, промелькнувшую по соседней полосе. – Это я ему сказал. Мне надоело скрывать, что мы вместе. И знаешь что? Если он не хочет мне помогать, то и не надо, обойдусь сам.
Неужели Аннализа настолько плохой человек и до такой степени не подходит Томасу, что его отец готов разрушить сыну жизнь? Пусть катится к черту со своими предрассудками. Недалекий мерзавец. Неужели он не видит, что за чудесный человек его сын? Почему он не верит Томасу?
– Прости, – наконец выдавила Аннализа.
Почему жизнь так жестока?
Томас покосился на нее и чуть ли не прошипел сквозь зубы:
– За что «прости»? За то, что мой отец – придурок? Ты-то тут при чем?