Дойдя до бабушкиного дома, Аннализа окончательно упала духом и чувствовала себя так, словно из нее вынули все жилы – словно от нее отвернулся и мир, и сам Господь Бог.
Остановившись возле своей машины, Томас втянул воздух и шумно его впустил, будто пытался избавиться так от отчаяния. Аннализа стояла в нескольких шагах, но не могла на него смотреть и мечтала, чтобы он просто уехал, пока у нее не подломятся ноги.
– Будь счастлива, Анна, – наконец сказал он, оборвав последнюю нить, которая их связывала. Он смирился с ее решением, и теперь все было кончено.
Аннализа заставила себя взглянуть на него в последний раз. Она открыла рот, однако слова не шли с языка. Она уже сказала, что требовалось – он должен уехать, пока она не забрала все назад. Аннализа хотела сказать, что любит его… но не имела права. Ну разве не смешно? Она так любила Томаса, что даже сейчас не решалась ему об этом сказать.
– Прощай, Томас, – все же выговорила она, ощущая на языке пепел их погубленной любви.
Он отвернулся и сел в машину. Еще прежде, чем «Фольксваген» тронулся с места, из глаз у Аннализы хлынули слезы. Но она спрятала их от Томаса и, собрав последние силы, подошла к дому и поднялась по лестнице.
А потом он уехал.
Аннализа рухнула в кресло на веранде и разревелась – так горько она не плакала с самой смерти родителей – слезы будто высасывали из нее жизнь, как гробовщик обескровливает труп. От рыданий у девушки дрожали губы, она молилась Богу, чтобы все было не зря.
Ветряные колокольчики у нее над головой тихо звякнули. Значит ли это, что мама одобряет решение дочери, велит встать и бороться дальше?
Глава 16Незабываемое прощание
За те несколько недель, которые ушли у Аннализы на сборы в Портленд, на нее иногда накатывали тоска и одиночество, но она захлопнула за собой все двери и запретила отчаянию от потери Томаса и Эммы терзать ей душу.
Сосредоточившись на своем главном деле, Аннализа работала над картиной по мотивам попавшегося ей изображения Мэри Энн Веккио, одной из жертв того ужасного дня в штате Кент, стоявшую на коленях над телом Джеффри Миллера. Она рисовала то, что видела про «Бунт касок» в Нью-Йорке и про расстрелы в штате Джексон. Пытаясь понять обе стороны конфликта, она, кроме того, рисовала полицейских и рабочих со стройки. Но сколько бы Аннализа ни старалась, она не могла понять их мыслей. И в самом деле – откуда ей было знать, что думают те или иные люди? С чего она взяла, что сможет рисовать, глядя на экран телевизора?
Nonna смотрела эти жуткие репортажи и говорила:
– Потому тебе и нельзя отсюда уезжать.
На что Аннализа отвечала, не забывая отмечать для себя кадры, которые мечтала воплотить на бумаге:
– Как раз наоборот: мне надо уехать. Там я смогу рисовать то, что действительно важно.
А на другой день Аннализа дала дяде Тони пощечину – он пытался отправить ее на кухню, где, по его словам, ей самое место.
Как можно было оставаться в вакууме, который представлял собой Миллз, не обращая внимания на подобные выпады и на ужасные новости в стране? Аннализа не делала вид, будто понимает в политике и знает всю подоплеку происходящего, но она могла хотя бы рисовать и пытаться с помощью рисунка поставить себя на место участников событий.
В пятницу, после расстрелов в штате Джексон, когда вся семья была в сборе, Аннализа спросила Нино, не поможет ли он ей подыскать работу и жилье в Портленде.
– Значит, надумала наконец проветриться? – спросил он, сунув в рот полную вилку орекьетте.
– А кто меня уговаривал, чтобы я начала с кем-нибудь встречаться? – поддела его Аннализа. – Но ты прав, я опять в строю.
Девушка уже несколько месяцев забывала про Нино, но, как ни заманчиво было снова взять его в компанию, все затмевала мечта поехать в Портленд с Томасом и начать с ним совместную жизнь. Аннализа подавила эту мысль так же беспощадно, как Нино поглощал макароны. Если бы да кабы – что толку гадать?
– Извини, – сказала она Нино. – В последние месяцы просто ужас что творилось.
На другой день кузен повез Аннализу в Портленд на поиски квартиры и работы. Трудно было поверить, что все это происходит на самом деле. Позади осталась долгая тернистая дорога, подумала Аннализа. Ей не понравилась ни одна из квартир, на которые хватало ее сбережений. У лучшей из шести осмотренных владельцем оказался скользкий тип: от одного его вида Аннализу замутило. Остальные либо оказались грязными и кишели крысами, либо располагались слишком далеко от центра. Так как у Аннализы не было машины, она хотела поселиться недалеко от Конгресс-стрит – источника постоянного вдохновения.
И с работой ей не везло – ее предлагали только рестораны. Если другого выбора не будет, Аннализа согласна пойти и в официантки, но пока она не теряла надежды найти зарплату повыше или с перспективой карьерного роста. Тогда ей хватит и на художественные принадлежности, и на оплату занятий у Шэрон Максвелл, да еще найдется, что отложить в копилку.
Аннализа думала, что лучше всего будет работать в галерее: там она встретит других художников, а если повезет, уговорит владельца галереи продавать ее картины. Но оказалось, что в Портленде не так много галерей, как она воображала, живя в Миллзе.
Первым делом девушка попытала удачи у Джеки Бартон, ведь именно у нее Аннализа мечтала повесить свои картины. Мисс Бартон обрадовалась, что Аннализа занимается переездом, но не могла предложить ей работу. И в других галереях тоже не нашлось вакансий. Аннализа не стала терять время, показывая портфолио: она точно знала, что пока не нашла своего голоса. Раз уж на то пошло, ее отвлекали отношения с Томасом.
После длинного дня бесплодных поисков Нино отвез Аннализу обратно домой. Разочарованная неудачами, она начала сомневаться в затее с Портлендом. А если через несколько месяцев ей придется точно так же вернуться в Миллз, поджавши хвост? Столкнувшись с трудностями переезда в большой город, девушка поддалась сомнениям. Мечтать легко, а вот попробуй осуществить эти мечты на деле! И без Томаса они утратили часть своей привлекательности, хотя Аннализа и отказывалась это признавать. Будь они вместе, было бы гораздо приятнее бороться с трудностями. Не раскисай, напоминала она себе. Эта рана затянется, Томас останется в прошлом и забудет о ней.
На другое утро Аннализа вытеснила мысли о Томасе в дальний уголок сознания, подавила сомнения и снова стояла перед мольбертом. За все в жизни приходится платить. Если она сейчас отступит, какой смысл было городить этот огород?
До окончания школы оставалось два дня, Аннализа самозабвенно рисовала на веранде, из окна доносилось пение Элвиса… И вдруг с дороги послышалось знакомое урчание «Битла». Сердце девушки остановилось на полном скаку, словно лошадь, споткнувшаяся о препятствие.
Аннализа думала, что Томас не сдастся без боя, но шли недели, а от него не было ни слуху ни духу. Иногда ей даже становилось горько от того, что он не захотел за нее бороться. Однако стоило Аннализе вспомнить, какой уверенностью горели серебристые глаза Шэрон Максвелл, и она снова начинала верить в принятое решение и радовалась, что Томас ее отпустил, как она и просила.
И вот он опять здесь. Зачем он приехал?
Аннализа замерла на верхней ступени лестницы, глядя, как Томас вылезает из машины. Она вдруг почувствовала себя канатом, который перетягивают из стороны в сторону две вражеские команды: одна за любовь, другая – за мечты, несовместимые с любовью.
Подъехало такси и встало позади машины Томаса. Аннализа озадаченно нахмурилась. Томас помахал ей рукой и пошел поговорить с водителем. Когда парень наконец направился к Аннализе, она уже была в полной растерянности.
– Что ты задумал? – спросила она, глядя на такси.
В конце мая потеплело, и Аннализа впервые в этом году вышла на улицу в футболке.
Томас дошел до крыльца, взглянул на девушку и только тогда подал голос:
– Привет.
Он словно мгновенно подключился к Аннализе и наполнил ее энергией.
Прикусив губу, Томас объяснил:
– Я заехал, чтобы спросить, согласишься ли ты присмотреть за моей машиной. Мне надо будет уехать.
– Уехать?.. А куда?..
Хотя Аннализа и рассталась с Томасом, у нее не укладывалось в голове, что Томас может куда-то уехать.
Не отводя от нее глаз, Томас почесал подбородок. Какие бы новости он ни принес, видно было, что ему трудно рассказать о них Аннализе.
– Завтра утром я отправляюсь на базовую подготовку.
В груди все оборвалось. Аннализа помотала головой.
– Что ты имеешь в виду?
Томас переступил с ноги на ногу. Руки бессильно висели у него по бокам.
– Меня призвали, Анна.
Аннализа не поверила. Она думала, он сейчас улыбнется, и станет понятно, что это просто неудачная шутка. Но Томас не улыбался.
– А куда подевалась отсрочка? – спросила она, спустившись на лестнице, чтобы стоять рядом.
Его призвали? Он едет во Вьетнам? Томас выглядел изможденным, будто несколько дней не ел или пропадал в море, страдая от нехватки витаминов.
– В последнее время у меня испортились оценки, – объяснил он, не глядя ей в глаза. – Слушай, я не за жалостью пришел – просто хотел увидеть тебя, а еще спросить, не присмотришь ли ты за машиной. В ближайшие два года она мне будет ни к чему.
Перед Аннализой будто разверзлась пропасть. Она снова пережила ту минуту, когда они смотрели лотерею в кафе и по телевизору назвали номер Томаса.
– Это займет два года?
Томас кивнул.
– Почему ты не рассказал? – Как она могла быть такой эгоисткой: бросить его в самую трудную минуту? – Я бы тебя поддержала.
– Я знаю, – погладив ее по руке, ответил он. – Просто не хотел тебя волновать. Кроме того, я думал, что смогу оспорить решение, или отец меня выручит. Он знает одного парня из команды. Но оказалось, что стоит только получить повестку – и даже первоклассный марочный виски не спасет от двухлетней повинности.