Два голоса «за» и пятьсот «против», подумала Аннализа. Неплохо.
Обсудив условия, она осмотрела дальнюю стену магазина, где висели металлические полки с коробками, полными запчастей и разной другой мелочовки. Чувствуя небывалый душевный подъем, Аннализа решила вознаградить себя новой музыкальной подвеской за успехи в первые три месяца, проведенные в Портленде.
– Можно я еще кое о чем попрошу? – подалась вперед девушка.
Часовщик усмехнулся в своей любимой манере – почти так же хитро, как Nonna.
– Если я скажу «нельзя», ты же все равно не отстанешь.
– Я хочу сделать музыкальную подвеску в пару своей. У вас тут много всякой всячины, а наверху есть крючок, который так и просит, чтобы ему нашли применение. Можно я пороюсь в коробках? Вдруг найду что-нибудь подходящее.
Часовщик мог бы проворчать, что от подвески на балконе один шум и никакого толку, но это было бы грубо, поскольку Аннализа пару дней назад рассказала, что это память о ее матери.
Словно чувствуя, что отказать будет грубо, мистер Бузински ответил:
– Так и быть, смотри. Этому барахлу уже сорок лет – зря только пыль собирает.
А разве бывают вещи, которые не собирают пыль?
Уолт вернулся к работе, а девушка стала осматривать полки, то и дело подавляя желание чихнуть. В этих коробках был спрятан настоящий клад для любого художника – хоть и пыльный, но таящий в себе диковинные сокровища.
– Что это такое? – спросила Аннализа пять минут спустя, показывая красивую латунную штуковину.
Мистер Бузински оторвался от часов с кукушкой, разложенных на рабочем столе.
– Это маятник. Раньше он качался на старинных часах, пока они не сломались, когда крыша просела от дождя. Если не ошибаюсь, дело было в пятидесятых.
– Можно я его возьму? Из него выйдет хорошая основа для подвески.
Часовщик возмущенно посмотрел на Аннализу, словно она покушалась на его почку, но потом сменил гнев на милость:
– Ладно уж, так и быть.
В эту минуту часы стали бить полдень, и Аннализа улыбнулась. Забавно, как она привыкла подстраивать жизнь к звуку полуденного и полуночного перезвона.
Девушка вернулась к коробкам. Она нашла катушку черного нейлонового шнура, несколько старых ключей и запчасти от различных часовых механизмов. Горсть мелких медных деталек, которые могли пригодиться для одной новой картины, она тоже решила прихватить с собой. Не такое уж это и ретро. Вдруг новые приемы помогут нащупать свой собственный голос.
В следующей коробке Аннализе попалась на глаза старая фотография в хрупкой рамке. На ней был Уолт – ему можно было дать лет на двадцать меньше, чем сейчас. Гораздо более жизнерадостный. Одной рукой он обнимал женщину, судя по всему – свою жену. У нее были длинные рыжие кудри. Уолт с женой стояли на каком-то пляже – у них за спиной виднелся океан. На обороте фотографии Аннализа нашла выцветшую надпись от руки: Грейстоун, 1951.
Аннализа вышла в магазин из подсобки и помахала фотографией.
– Это ваша жена?
Она положила снимок перед часовщиком.
Мистер Бузински оторвался от часов, чтобы взглянуть на ее находку, и сразу как-то сгорбился – будто стал меньше.
– Пожалуйста, сейчас же положи ее на место.
– О, простите.
Может, она сделала что-то не так?
– Тебе не за что извиняться. – Часовщик вернул ей фотографию. – Просто верни откуда взяла, и хватит на сегодня копаться.
– А где находится Грейстоун? – спросила Аннализа, не в силах унять любопытство. – Я бы хотела туда съездить.
– Пожалуйста, – чуть ли не прорычал мистер Бузински.
Аннализа напряглась – похоже, часовщика преследовало его прошлое.
Он повторил более спокойно, но не менее внушительно:
– Будь добра, верни фотографию туда, где взяла.
И вернулся к своим часам.
Аннализа бросила последний взгляд на фотографию. По глазам более молодого Уолта было видно, как он любил эту рыжеволосую женщину. Понятно, почему он до сих пор не оправился от горя. Точно так же когда-то смотрела на своего мужа Nonna. На какое-то мгновение Аннализа пожелала, чтобы Уолт и Nonna поговорили друг с другом – ведь у них было много общего. Но в тот первый раз, когда Nonna все же приехала повидать Аннализу, они едва обменялись парой слов. Может, и к лучшему, подумала Аннализа. Так им не придется переживать в будущем еще одну потерю.
Она собрала свои находки, чувствуя угрызения совести за то, что разбередила рану.
– Извините за фото.
– Ладно, ладно, – отмахнулся мистер Бузински.
– Какой была ваша жена? – спросила Аннализа, чувствуя, что играет с огнем.
Окончательно выведенный из себя ее вопросами, мистер Бузински грохнул часы на стол и снял очки.
– Давай я не буду спрашивать тебя о мальчике, с которым ты рассталась, а ты перестанешь расспрашивать меня о моей жене. Как по-твоему, это справедливая сделка?
Аннализа уперлась взглядом в пол.
– Вот и хорошо, – кивнул часовщик. – Принеси завтра кое-какие картины – подумаем, куда их пристроить, и найдем место на стене.
Аннализа поблагодарила Уолта и, больше ни слова не говоря, мышкой выскользнула из магазина. Проверив по пути почту, она нашла в ящике письмо от Томаса. Сердце подпрыгивало от каждого его письма, словно на свете не было другой такой радости. С тех пор как Аннализа прислала в форт Дикс то первое письмо и рассказала про обнаженную модель, они продолжали переписываться. Томас отвечал легкомысленно и с юмором, как и своей матери. Может, так он справлялся с трудностями. Он шутил про бесконечные отжимания и бег и про то, что убил неделю на стирку грязной униформы. Самое пакостное было, когда им делали прививки воздушным пистолетом. После такого прививка от кори казалась просто поцелуем в щечку.
В прошлом письме Томас писал, что его переводят в Форт-Полк в Луизиане, который еще называли Тигриным полем – для продвинутых тренировок пехоты. Аннализа совершенно не разбиралась в армейском жаргоне, однако уже узнала кое-что у Томаса. Его MOS код был 11B. Она до сих пор не понимала, как расшифровывается MOS, но он объяснил, что 11B означает, что он будет служить пехотинцем и, скорее всего, пойдет на передовую во Вьетнам. Эта новость стала для Аннализы большим ударом. Ей и в страшном сне не могло присниться, что Томас будет среди искалеченных Вьетнамской войной солдат, которых показывали в новостях.
О его будущем назначении говорил не только код MOS, но, по словам Томаса, почти все новобранцы с Тигрового поля направлялись в РВ. А что такое РВ – Аннализа знала из новостей. Республика Вьетнам. Климат в Форт-Полке походил на климат Юго-Восточной Азии – таким образом там приучали солдат к будущим условиям. Аннализа знала, что отчасти виновата в бедах Томаса, и оттого, стоило ей об этом задуматься – и она тут же начинала расклеиваться.
Аннализа взбежала по лестнице, упала на диван и стала жадно читать письмо, мечтая найти там строчки о том, что Томас едет домой и до него дошли слухи об окончании войны.
«Луизиана – это жуткая дыра, – прочитала она на первой из трех страниц малоразборчивых каракуль. – Единственное, что здесь есть хорошего, – это раки. Они похожи на маленьких лобстеров и напоминают мне о доме. Как выяснилось, я люблю Мэн. И знаешь, по чему я больше всего скучаю? По снегу. Здесь чертовски жарко».
Аннализа любила шутки Томаса, но чувствовала, что ему тяжело. Он не годился для войны. Наверняка Его Сиятельство потерял большую часть своего блеска. И все из-за нее.
Томас интересовался, сколько еще голых мужчин она нарисовала, и не пришли ли в Портленд холода. Еще спрашивал, удалось ли ей продать какие-нибудь картины и любит ли она Портленд, как и прежде. Аннализа не стала малодушно извиняться за то, что втянула его в этот ужас, а написала о своей новой удаче и спросила, слышал ли он о смерти Джимми Хендрикса. Еще она упомянула, что снова пыталась поговорить с Эммой, но ничего не вышло. Когда Аннализа ставила подпись, ей в голову пришла одна мысль. Она вышла с блокнотом на балкон и нарисовала для Томаса вид, который открывался на улицу. А чтобы его порадовать, изобразила, как будто идет снег.
Глава 22Быстрый набросок
Ответ Томаса Аннализа получила две недели спустя, после работы. Счастливая, как ребенок под Рождество, она взлетела по лестнице, торопясь узнать, что он пишет. Была среда, чуть больше трех часов дня. По пути домой Аннализа вспоминала прошлый урок Шэрон. Девушка пока не рассказала наставнице об осенившей ее идее рисовать сильных женщин – она была к этому не готова и хотела сперва поразмыслить над своим открытием.
Скинув туфли, Аннализа забралась на диван и стала читать письмо.
«Если бы ты знала, как я обрадовался, когда распечатал конверт и увидел твой рисунок. Предлагаю назвать то кривое дерево возле телефонной будки Пизанской елью». Иногда Томас такой остряк, подумала Аннализа, продолжая читать. «Да, мы слышали про Джимми, – писал он. – Ужасная история. И о том, что случилось с Дженис Джоплин. Ты наверняка видела, как упал Wichita State U plane. Лучше расскажи какие-нибудь хорошие новости, Анна». Томас говорил, что луизианская жара в октябре – это просто незаконно. Они как будто уже одной ногой в азиатских джунглях. Еще он просил прислать рисунок какой-нибудь женщины, чтобы было понятно, о каком новом стиле она пишет. Томас всегда расспрашивал Аннализу об успехах и все время ее поддерживал. С одной стороны, это добавляло уверенности, а с другой – наводило на мысль, что она зря бросила Томаса.
Иногда девушка вспоминала Эмму: хорошо ли ей живется? Может, солнечные летние дни хоть немного развеяли ее тоску? Ей бы помочь, но как это сделать? Эмма ясно дала понять, что их дружбе конец.
Аннализа сделала набросок, чтобы пояснить, чем она сейчас занимается, и приложила письмо. «Из хороших новостей – Никсон наконец выводит солдат из Вьетнама». С тех пор как у Аннализы появился личный интерес, она пристально следила за новостями. Вчера Никсон обещал к Рождеству вывести из Вьетнама сорок тысяч солдат. Аннализа искренне надеялась, что это поможет Майклу, Томасу и остальным ребятам. «Есть какие-нибудь слухи об окончании войны? Как ты думаешь, когда тебя отправят на корабль? Я все время молюсь, чтобы не отправили». Аннализа спросила, как поживает Эмма, находит ли он время на спорт и на то, чтобы хоть чем-то себя порадовать. Аннализа хотела ободрить Томаса, но чем меньше оставалось времени до его отправки во Вьетнам, тем труднее было шутить про летний лагерь и постройку крепостей с друзьями.