Что тут смешного? Ведь это она во всем виновата.
Облизав кромку конверта, чтобы запечатать письмо, Аннализа вспомнила про их последний поцелуй, когда Томас учил ее вождению – и это навело на мысль о машине Уолта. Аннализа твердо решила не рассказывать Томасу об аварии – не хватало ему еще и об этом волноваться. «Фольксваген» был уже как новенький – может, и не беда, что она утаила такую мелочь.
Около пяти часов Аннализа спустилась вниз и зашла в магазин узнать об успехах с картинами.
– У нас что-нибудь купили, Уолт? – с порога спросила она.
Часовщик, встав на одно колено, натирал витрину с часами.
– Где-то с час назад взяли картину, на которой из сумки сыплются монеты.
– Правда?
Сердце подскочило от радости. Всего выходило шесть проданных картин – каждая по пять долларов. Аннализа подошла к стене, которую мистер Бузински отдал под ее картины, и с гордостью убедилась, что осталось всего пять работ.
Часовщик с гримасой встал и откашлялся.
– Продолжай в том же духе, и будет хватать на аренду.
– Уже кое-что, – откликнулась девушка. Подойдя к Уолту, она попыталась забрать у него тряпку. – Дайте помогу. У вас же все разболится.
– О небеса, – возмутился часовщик, – я уже сорок лет полирую эти витрины. Как-нибудь обойдусь и без твоей помощи.
– Глупости. – Аннализа отобрала тряпку и взяла с витрины средство для чистки стекла. – Так я принесу еще картин?
– Неси, почему бы и нет.
Часовщик недоверчиво следил за ее работой, положив руки на пояс. Пусть посмотрит. Попробуй поживи с бабушкой три года – сразу научишься полировать стекло.
Аннализа перешла к другой витрине.
– Скажите честно, Уолт – почему вы никогда не рассказываете о себе? Мы знакомы с июня, а я до сих пор ничего про вас не знаю.
– А что тут знать?
Девушку подмывало спросить о его жене, но она боялась, что ей снова за это попадет.
– Откуда вы родом? Что привело вас в Портленд, в штат Мэн? Почему вы решили стать часовщиком?
Мистер Бузински ткнул в пятнышко, которое, как ему показалось, она не заметила.
– Я вижу, тебе совсем скучно, раз ты пришла сюда чистить стекло и пытать меня вопросами.
– Просто интересно, вот и все.
Когда Аннализа полировала витрину с потрясающей коллекцией наручных и карманных часов, Уолт все-таки соизволил открыться:
– Я с детства любил все разбирать. Родители часто были не в восторге. Часовщик, который работал по соседству с мясной лавкой моего отца на Манхэттене, брал меня к себе и поощрял мое любопытство. Я работал на него до тридцати с лишним лет; родители к тому времени давно уже умерли.
Оглянувшись, Аннализа заметила, что, хотя Уолт и покашливает в свой белый платок, ему приятны эти воспоминания.
– Однажды в дверь мастерской зашла женщина по имени Гертруда, – продолжил он, – и я тут же пал перед ее чарами. А она, как видно, перед моими. Не забудь, тогда еще бушевали бурные двадцатые. Как я скучаю по тем временам, Аннализа… После войны жизнь в Нью-Йорке наступила привольная. Я разгуливал с Гертрудой по городу, как король Манхэттена…
Уолт помолчал, видимо, вспоминая былые дни с любимой женой.
– А потом наступила Великая депрессия. Я потерял работу. У отца Гертруды была судоходная компания в Портленде, и он предложил помощь, если мы переедем на север. Так мы и…
Над дверью зазвенел колокольчик, и они обернулись.
– Вы еще не закрылись! Какая удача. – Пожилая дама осмотрелась и нашла взглядом Аннализу. – Я ищу подарок мужу. Завтра ему исполнится шестьдесят, я откладывала до последнего.
Аннализа увлеклась историей Уолта, но гостья мигом спустила ее с небес на землю. Ведь это была сама Патти Гарнер – начальница рекламного отдела в универмаге «Прайд», та самая женщина, на которую она сначала хотела работать. На Патти молились все девушки в универмаге, поскольку она единственная из всех женщин смогла достичь вершины. Она стала легендой Портленда – как Дороти Шейвер, которая сделала карьеру в «Лорд энд Тейлор», одной из старейших сетей дорогих универмагов в стране. Шейвер крепко засела у Аннализы в голове, потому что она рисовала ее неделю назад.
У Патти были густые курчавые волосы; ей можно было дать лет пятьдесят с небольшим. Шерстяное платье в бело-серую клетку выглядело консервативно, но при этом стильно. Аннализа представила, как миссис Гарнер, вернувшись с работы, забирается в свою ванну с ножками в виде львиных лап и балует себя мартини в компании послушного мужа. Заранее понятно, кто у них в браке главный. На пальце у Патти красовался внушительный брильянт, еще больше того, что носила мать Томаса.
– Я здесь не работаю, – поправила Аннализа, с трудом отведя глаза от брильянта.
Уолт шагнул вперед.
– О, я найду, что подобрать вашему мужу. Вы ищете наручные часы или настенные? Что он предпочитает? У меня есть отличные новинки.
Аннализа отступила, уговаривая себя сказать Патти хоть пару слов, прежде чем она уйдет. На работе такого шанса не было: там повсюду шнырял мистер Миллер. Девушка ушла в другую часть магазина и посмотрела на оставшиеся пять картин. Лишь одна работа была совсем свежая, нарисованная после недавнего открытия. Решив, что время пришло, Аннализа выскочила из магазина и взбежала по лестнице.
Собрав самые любимые из последних картин, включая портрет Дороти Шейвер, она запихнула их в оранжевую папку и кинулась обратно. Уолт разложил часы на только что отполированном Аннализой прилавке, и Патти по очереди их разглядывала.
Аннализу так и подмывало вмешаться, но она не хотела отбивать у Уолта клиентку, потому что он разрешал вывешивать в магазине картины. Она встала недалеко от кассы и сделала вид, что занята делом, хотя ее мысли были далеко от этого. Девушку распирало от восторга – наконец-то ей выпал шанс попросить работу.
Как только Уолт пробил на кассе чек и захлопнул ящик, Аннализа подошла к Патти.
– Миссис Гарнер? Извините, можно к вам обратиться? Меня зовут Аннализа, я работаю в отделе распродаж. Мы раньше не встречались, но я хорошо вас знаю. Дело в том, что я подавала заявку на вакансию художницы по дизайну модной одежды, которая появилась этим летом.
– Ах вот оно что, – взяв пакет с новенькими часами для мужа, откликнулась миссис Гарнер. – Значит, ты художница? И зови меня, пожалуйста, Патти.
– В основном я пишу картины, но вообще я рисую всю жизнь и прекрасно знакома с ручкой и чернилами.
Аннализа знала, что все дизайнеры одежды пользуются ручкой и чернилами.
Девушка боялась, что Патти в ту же секунду спросит, сколько ей лет и какое у нее образование, но вместо этого услышала:
– Любопытно.
Аннализа достала папку.
– У меня как раз есть с собой кое-какие работы.
Она расстегнула кнопку и положила на прилавок первые три рисунка. На всех были изображены женщины в излюбленном Аннализой стиле – Патти легко могла бы оказаться одной из них.
Миссис Гарнер окинула их взглядом.
– Мне нравятся эти леди, – сказала она. Указав на картину с Дороти Шейвер, которая была копией со старой фотографии, где Дороти сидит, опершись подбородком на костяшки пальцев, Патти добавила: – Смотри-ка. Ты ведь знала, что она мой кумир, верно?
– Я думала, что она кумир для всех, – ответила Аннализа.
Патти перевела взгляд на Дороти, а потом опять на Аннализу.
– Так держать, девочка. Приходи ко мне в кабинет завтра утром, часов в восемь, и мы все обсудим. Что скажешь?
Аннализа еле удержалась, чтобы не вскинуть победно кулак.
– Приду с удовольствием.
– Вы окажете мне честь, если возьмете на работу, – сказала Аннализа Патти на другое утро, ровно в восемь утра. – Я буду стараться больше всех.
– Я начинаю верить, что ты говоришь правду, – ответила расположившаяся в кресле за столом Патти. – Давай сделаем так. Сделай-ка набросок с одного из этих платьев.
Аннализа обернулась. На стене висели три платья со сложным кроем.
– Прямо сейчас?
– Почему бы и нет? – Патти толкнула к ней линованный блокнот альбомного формата и ручку. – Я вернусь через пять минут и хочу, чтобы ты мне нарисовала одну из женщин с твоих картин в том платье, которое тебе больше всего нравится.
Аннализа и слова не успела сказать, как Патти исчезла. Девушка молча повернулась в кресле и взялась за работу. Задавив волнение, мешавшее сосредоточиться, она занялась рисунком. Когда Патти вернулась, Аннализа протянула ей блокнот. Чувствуя дежавю, она скрестила ноги и стала ждать.
– Ну что ж, ты отлично рисуешь, – как-то чересчур буднично заметила Патти. Аннализа ожидала больших восторгов. Патти продолжила: – Именно сейчас мне как раз нужна помощь, и ты легко с этим справишься. К нам поступает вся зимняя одежда, а Рождество на носу, поэтому работы выше крыши. Однако я не могу обещать тебе постоянную работу, а значит, если я сейчас отобью тебя у Теда Миллера, потом ты можешь оказаться на улице. Сама знаешь, какой он.
– Да, знаю, но я готова рискнуть.
Хорошая зарплата на дороге не валяется. И кроме того, Аннализу просто распирало от восторга.
Поднявшись с кресла, Патти предупредила:
– Я не могу ничего обещать, пока не поговорю с Миллером, поэтому еще рано радоваться. Посмотрим, что у меня выйдет. К нему просто нужен тонкий подход – а мы с тобой обе на этом собаку съели.
Аннализа широко улыбнулась – у нее было такое чувство, словно лучшая из лучших леди Портленда только что признала ее настоящей горожанкой.
– Спасибо вам большое, – едва не задыхаясь от волнения, поблагодарила она. – Я вас не подведу.
– Уж будь добра, не подведи.
Кажется, Патти понравился ее ответ.
Наконец-то мне выпал счастливый билетик, подумала Аннализа. Лишь бы только Тед Миллер не ставил палки в колеса. Она вышла погулять по Конгресс-стрит, но в девять утра уже вернулась обратно: началась ее смена. Прямо перед обеденным перерывом, когда Аннализа приклеивала синие бирки к одежде с прошлых сезонов, которую надо было перевесить, ее нашел Тед Миллер.