Аннализа набросала рисунок, изображающий огромную тарелку спагетти с котлетами, и накатала длинное письмо обо всем, чем занималась в последнее время – о том, как помогала Уолту и как снова начала много рисовать.
Она все рассказала про Уолта и магазин и про попытки свести его с бабушкой. Аннализа с огромной радостью делилась с Томасом этой историей и, к своему удивлению, закончила письмо словами:
Может, Шэрон была и права, что мне нужно быть ближе к людям. Кажется, ты когда-то тоже говорил что-то подобное.
Написав внизу свое имя, Аннализа поднесла письмо к лицу и хотела его поцеловать, оставив след лиловой помады, но остановила себя в последнюю минуту. Одно дело стать ближе к Уолту, и совсем другое – сдаться любви к Томасу. А такой поцелуй именно это и будет значить. Нельзя сбивать Томаса с толку. Если она хочет когда-нибудь достичь настоящего мастерства, то, как и прежде, должна отказываться от любви ради искусства. С учетом того, как много поставлено на карту, ей даже не следует читать его письма. Лучше потерять любовь, чем потом ненавидеть Томаса за то, что он разрушил ее мечты.
Глава 27Спагетти с соусом
Уолт оказался прав: Аннализа торговала картинами успешнее его. Мало-помалу она избавлялась от всего, что нарисовала за год, продавая по картине в день, и даже по более высокой цене. Когда разошлись слухи об успешной торговле, другие художники, знакомые и не очень, стали предлагать для продажи и свои картины – конечно, не просто так, а за комиссию – и Аннализа охотно ухватилась за это предложение.
Когда часовая мастерская Уолта стала привлекать покупателей, интересующихся только одними картинами, Аннализа почувствовала себя Джеки Бертон в миниатюре. С учетом сбора старых долгов, продажи картин и повышенного спроса на часы, благодаря выросшему потоку покупателей, март обещал стать самым прибыльным месяцем для магазина за последние шесть лет. Аннализа полностью оправилась после потери работы в универмаге и доказала, что ей незачем возвращаться в Пейтон-Миллз и она может продолжать поиски своего голоса.
Девятнадцатого марта пришло второе письмо от Томаса, и Аннализа поймала себя на мысли, что колеблется – читать его или нет. Самое главное – письмо доказывало, что парень жив. С той минуты, как Аннализа проводила Томаса, не прошло и дня, чтобы она за него не волновалась. Может, больше ей ничего от письма и не нужно. Здравый смысл подсказывал, что Томас опасен, ведь он снова без спроса ворвался в ее жизнь, и чтение его писем только продлит ее страдания.
Аннализа положила письмо на стол и ушла в спальню рисовать. Однако дурацкий конверт, словно в доказательство ее сомнений, не давал покоя, и вдохновение не шло, хоть убей. В последнее время Аннализа отвлеклась от сильных женщин и работала над серией портретов современных людей в поиске своего предназначения. Но как сосредоточиться, когда в соседней комнате ждет ответа письмо Томаса?
Сдавшись, Аннализа бросила кисть в бокал с водой и взяла конверт. Удобно устроившись на диване, она погрузилась в чтение.
Знаешь, кого мне не хватает? – писал Томас на этот раз. – Тебя.
Аннализа остановилась и перечитала первую строчку. Парень откуда-то знал, как поразить ее в самое сердце.
Я знаю, что мы просто друзья, и если останемся друзьями навсегда, то и ладно. Но я не хочу больше притворяться, что не люблю тебя. Только благодаря тебе я до сих пор жив, лишь ради тебя хочу вернуться домой.
Аннализа на секунду перестала читать – она поняла, что Томасу больше нет дороги назад. Ей остается или и дальше поощрять его перепиской, или официально разрывать отношения.
У меня есть к тебе просьба. Я хочу, чтобы ты ко мне приехала, но пойму, если ты не сможешь или не захочешь. Начиная с двадцать четвертого мая у меня будет неделя отпуска на Гавайях; мне дадут номер в отеле на Вайкики-Бич. Приезжай ко мне. Даже если приедешь просто как друг, будет все равно здорово побыть вместе. Кстати, семью я не предупредил. Пусть это останется между нами.
Аннализа дочитала письмо, включая адрес, по которому можно было послать срочную телеграмму, если она захочет приехать. Девушка откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, переваривая просьбу Томаса. Какое счастье будет увидеть его, прикоснуться, сказать, что она попробует найти в своей жизни место и для него, и для своего творчества. Да еще Гавайи… Аннализа уже представляла, как они будут бродить по пляжу на закате, взявшись за руки, и снова смеяться.
И тут Аннализа опомнилась. Она никогда в жизни не летала на самолете и даже не представляла, сколько стоит билет на Гавайи. Деньги – еще полбеды, но справится ли Уолт в одиночку, если она уедет на неделю? Стоп, неужели она думает о предложении Томаса всерьез? Купить билет на самолет – значит снова броситься очертя голову навстречу любви. В прошлый раз это плохо кончилось. Где гарантия, что теперь будет лучше?
Аннализа колебалась. Решение пришло только вечером. Самый лучший ее поступок в этом году, а может, и во всей жизни – попытка свести бабушку с Уолтом – оказался не напрасным. Несмотря на всю конспирацию, Уолт признался, что они постоянно разговаривают по телефону и даже виделись пару раз.
Так совпало, что когда Аннализа получила от Томаса письмо, Nonna как раз была в городе и ужинала с Уолтом. Аннализа решила, что прогулка остудит ей голову. Она натянула куртку, намотала на шею шарф и вышла на улицу. Был ранний вечер. Гуляя по городу, Аннализа радовалась холоду, который в какой-то мере отвлекал. По пути домой она завернула поужинать в дешевую забегаловку.
Когда Аннализа опять вышла на Конгресс-стрит, увлеченно споря сама с собой, она увидела, что прямо перед ней идут, взявшись за руки, Уолт и Nonna. Аннализа невольно залюбовалась – ее переполняла радость.
Пара остановилась под козырьком магазина Уолта. Они стояли вплотную друг к другу и о чем-то смеялись. Аннализе хватило бы и смеха этих ворчунов, но тут Уолт поцеловал ее бабушку в губы.
Аннализа так громко завопила, что Уолт и Nonna обернулись, однако она успела вовремя скрыться за углом.
Аннализа лишь краем глаза разглядела счастливые лица одиноких стариков, поцеловавших друг друга в желтом рассеянном свете уличного фонаря, но все равно эта картинка осталась в ее памяти, словно отпечатки пальцев на мягком воске.
Пока Аннализа смотрела, как Уолт провожает бабушку к лестнице, у девушки словно открылись глаза. Глупо было думать, что любовь к Томасу стоит у нее на пути! Томас не ее отец, а она не похожа на маму. Он только и делал, что поддерживал Аннализу, и будет поддерживать всю жизнь. Надо только верить в него и в себя. Никто не отберет у нее из рук кисточку.
Осознав это, Аннализа вдруг вспомнила, что у нее даже нет купальника. А без купальника не обойтись, потому что она во что бы то ни стало сядет на этот проклятый самолет и полетит к Томасу. И плевать на деньги и последствия! Хватит уже трястись. Зачем ей жизнь без любви?
Чуть ли не сильнее тяги к Томасу было желание добраться до мольберта и нарисовать только что увиденное. Аннализа как наяву представляла лица этих двух людей, похоронивших первую любовь и полюбивших снова. Она вдруг поняла, что любовь стоит того, чтобы ради нее рисковать.
И она больше ни минуты не станет подавлять любовь к Томасу.
В ушах звенели слова Модильяни: «Когда я узнаю твою душу, я нарисую твои глаза». Аннализа ощущала глубокую внутреннюю связь со своей бабушкой и Уолтом, и теперь могла бы нарисовать их глаза. Разве она сможет когда-нибудь забыть, как Nonna в своих ортопедических ботинках поднялась на цыпочки и поцеловала сморщенное и растерянное лицо Уолта, или забыть его любящие глаза?
Боясь помешать паре, Аннализа обогнула дом и поднялась по лестнице в квартиру. Увидев, что бабушки нет дома, она снова улыбнулась. Может, Nonna проведет ночь у Уолта?
Отложив ответ Томасу на утро, Аннализа отправилась прямиком в спальню и стала рисовать Уолта и бабушку, не сомневаясь, что это будет лучшая картина в ее жизни. Она работала почти без перерыва до самого восхода солнца, когда хлопнула входная дверь.
Аннализа не стала придираться к бабушке, что на ней все еще вчерашняя одежда. Вместо этого затащила ее в спальню и показала свою работу, на которую ушла вся ночь. Картину Аннализа рисовала на холсте и не забыла ни единой детали – от навеса, на котором значилось «Уолт Бузински. Ремонт часов», до ботинок стоящей на цыпочках бабушки. Но главным был их с Уолтом поцелуй – быть может, самое прекрасное, что Аннализа видела в жизни.
Девушка думала, бабушка отчитает ее за то, что она подглядывала, однако вместо этого Nonna оттопырила губу и сказала, обернувшись к внучке:
– Какая… какая чудесная картина, nipotina.
Сердце Аннализы запело от счастья. Благодаря любви она все-таки нашла свой голос, и теперь ее ничто не остановит, даже если за картины больше не дадут ни единого цента. Еще она поняла, что любовь и искусство не только не исключают друг друга – в ее случае вдохновение не может жить без любви, как спагетти не могут без соуса и как она сама не может без Томаса.
Аннализа скрестила руки на груди.
– Nonna, я хочу тебе кое-что сказать.
Nonna хлопнула себя по лбу:
– Иисус, Мария и Иосиф… ну что еще?
– Томас прислал письмо. Он хочет, чтобы я приехала к нему на Гавайи, когда у него будет в мае отпуск.
Аннализа не знала, как отреагирует на это бабушка, и, к счастью, Nonna не стала сразу же ее ругать. После секундного размышления бабушка спросила:
– Ты едешь?
Аннализа горячо кивнула, словно ей предложили отведать сыра и вина в компании Микеланджело.
– Когда я увидела вчера вас с Уолтом… то наконец очнулась. Я так боялась повторить историю мамы, что никогда не допускала мысли, что мне повезет, и я вместо этого повторю твою историю. Знаю, ты едва пережила смерть Nonno, но счастье, которое у вас было, все равно перевешивает горечь потери. А теперь у тебя есть Уолт… и это так прекрасно.