– Пожалуйста, не извиняйся. Я потому тебе и не говорил.
Аннализа вздохнула.
– Я готова стать для Селии матерью. Видно, мне надо было вернуться в Миллз, чтобы это понять. Поэтому ты и хотела, чтобы я вернулась, да, Nonna?
Nonna чуть заметно пожала плечами.
Аннализа окинула взглядом домишки на их улице.
– Теперь я понимаю, почему тебе здесь нравится. В маленьких городах тоже есть своя прелесть, и мне нравится жить в окружении семьи. Просто… сейчас я ищу большего или чего-то другого.
Nonna наклонилась к внучке.
– Если хочешь добиться большего, тогда дерзай. Покажи дочери, как можно. Если уж на то пошло, ты самая сильная девочка из всех, кого я знаю. Хочешь жить в Портленде – да хотя бы в том же Риме – значит, живи, Аннализа. Селии это будет только в радость.
Аннализе даже не верилось, что она думает об этом всерьез. И что именно Nonna ее поощряет.
– Кстати, твоя квартира до сих пор свободна, – вставил Уолт.
– Вы еще ее не сдали? – не поверила Аннализа.
Уолт улыбнулся.
– Берег для тебя.
– Но почему?
– Сердце мне подсказывало, что ты не выдержишь и скоро вернешься. Nonna права. У тебя есть мечты, и серьезные мечты. Покажи Селии, что никто тебя не остановит.
– А как же магазин? Вы не против?..
– Давай начистоту, – хлопнув по колену, сказал Уолт. – Когда ты помогала, дело шло гораздо веселее. Будет, конечно, непросто, но пусть Селия смотрит, как мы работаем. Кто знает, вдруг из нее выйдет часовщик? А то и художница. – Он хитро улыбнулся. – Страшно представить.
Огонек надежды разгорелся сильнее. Аннализа представила возвращение в Портленд. В это мгновение она забыла о Томасе, о его предательстве и о том, что он неподалеку отсюда живет с другой женщиной. Она поняла, что никому не позволит себя остановить. Они правы. Надо показать Селии, из какого теста сделана ее мать и что женщина не обязана сидеть сложа руки и умирать от тоски только из-за того, что осмелилась влюбиться.
Аннализа посмотрела на бабушку, а потом на Уолта.
– Ну что ж, выходит, я возвращаюсь в Портленд.
Осенью и зимой тысяча девятьсот семьдесят второго Аннализа часто ловила себя на мысли, насколько сильно поменяла ее любовь. Как можно было не верить в ее могущество, увидев, на что она способна? Любовь покорежила Аннализу, выбила почву из-под ног и разбила сердце. Но кроме того, возродила и спасла от тоски.
Теперь ее любовь к дочери не знала конца и края. Возможно, она была даже сильнее любви к Томасу. Кто знает? Разве эти чувства можно сравнивать? Аннализа начинала понимать, что любовь бывает очень сложной и многообразной. Да, она очень много размышляла о любви, если учесть, что раньше в нее не верила. С детства ей была знакома и понятна только любовь к маме, бабушке с дедушкой и остальным Манкузо.
Любовь способна взять тебя за горло и держать под водой, пока ты не забьешься в конвульсиях, а может унести на крыльях радости. Это может быть ненасытная страсть к другому существу, как было у нее с Томасом, или не менее сильное, но ровное чувство, как ее любовь к Селии.
Любовь, неважно какого свойства, вернула Аннализу к мольберту, и очень скоро молодая художница снова встретилась с Шэрон Максвелл и получила разрешение участвовать в будущей апрельской выставке.
Аннализе только этого и надо было. Она рисовала с неведомым прежде вдохновением и душевным подъемом. Она находила время, даже хотя казалось, что для матери-одиночки, работающей в магазине Уолта, это невозможно. Да, она уставала, ну и что? Усталость не могла помешать Аннализе вспомнить былое мастерство и выразить на холсте новообретенную радость материнства. Как она могла думать, что быть матерью – это не значит быть женщиной? И что мать не способна следовать за своей мечтой?
Утро Аннализы обычно начиналось в пять, и у нее был час или два на рисование еще до того, как проснется Селия. Собрав ребенка, она спускалась в магазин, где находилась вторая кроватка. До девяти, когда приходил Уолт, она успевала рассортировать его заказы, почистить витрины и подготовить галерею для посетителей. Когда утренняя рабочая суматоха уляжется, Аннализа шла с Селией наверх и снова рисовала. Ее кредо было – вперед к цели, а девиз – спи, когда только можешь. Аннализа не забывала приглядывать и за Уолтом. Она находила время помогать ему по хозяйству и время от времени готовить обед.
С наступлением зимы Селия становилась все шустрее, и это усложнило задачу. Однажды во время рождественской суеты малышка выползла из магазина. Когда Аннализа обнаружила, что дочери нет в загончике, Селия уже доползла по снегу до Конгресс-стрит. После пары таких случаев Аннализа приноровилась к новому сумасшедшему ритму жизни.
Ее смущало только одно – когда она находила в личике дочери сходство с Томасом. А может, надо было поступить иначе? Может, она напрасно поддалась гневу и скрывала Селию от Томаса? Есть вероятность, что Эмма рассказала брату о ребенке. Если так, то что он подумал? Заинтересовался или боится, что это его ребенок? Может быть, он, наоборот, рад, что Аннализа ничего не рассказала?
Аннализа не видела Томаса полтора года. Вернулся ли он к учебе в Давенпорте? Или переехал в Портленд? Тогда бы они наверняка уже встретились. А вдруг у женщины, которую он привез домой, были другие планы, и Томас вообще забросил колледж. Поженились они или нет? Где была их свадьба? Может, на том самом месте позади загородного клуба, где его мать предлагала венчаться им с Аннализой? Как отнеслись Барнсы к появлению вьетнамки? Была ли она беременна? Рассказала ли Эмма Томасу о ребенке, которого видела у Аннализы?
Хотя Аннализа стала гораздо сильнее и больше не тонула в этих вопросах, но она все равно поневоле спрашивала себя: думал ли Томас о ней хоть иногда? Почему он до сих пор не разыскал ее и не объяснился? Если бы он просто признался, что на него повлияла война, и принес извинения, то, возможно, Аннализа легче бы его отпустила.
Несмотря на улучшения в жизни и новообретенную силу, Аннализа все еще скучала по Томасу. Когда она ожила и снова обрела уверенность в себе, мужчины стали приглашать ее на свидания, однако Аннализа постоянно отказывалась. Сейчас она верила как никогда, что любовь действительно существует, но при этом так же твердо была убеждена, что с нее хватит.
Аннализа ненавидела себя за то, что по-прежнему любит Томаса, но понимала – с этим ничего не поделаешь: пора признаться себе, что она никогда его не разлюбит. Пора научиться жить с этим чувством, как живут женщины, потерявшие близких на войне, – любить, зная, что им никогда больше не встретиться.
Глава 36Повернуть время вспять
В феврале тысяча девятьсот семьдесят третьего Уолт сообщил Аннализе, что хочет отойти от дел и нашел себе дом престарелых. Прежняя Аннализа первым делом подумала бы о себе: ведь это значило, что она потеряла дом и работу. Но теперь она мыслила иначе.
Когда Уолт огорошил Аннализу новостью, она как раз двигала картины, освобождая место для новых, недавно созданных в порыве вдохновения, скорее всего, вызванного тем, что Никсон в прошлом месяце подписал Парижское соглашение по Вьетнаму.
– Что вы такое говорите?
Аннализа опустила натянутые на раму холсты и прислонила их к стене.
– Все это слишком сложно. – Уолт сел на кожаный диван, смотревший на западную стену. Аннализа выкрасила ее в белый цвет, который, по ее мнению, прекрасно контрастировал с черно-коричневыми оттенками других стен магазинчика Уолта. Часовщик сильно закашлялся в платок. – Пора заканчивать карьеру и двигаться дальше. Я нашел неплохое местечко – подойдет в самый раз.
Каждый приступ кашля старого часовщика разбивал Аннализе сердце. Как бы молодо ни блестели его глаза, тело уже не справлялось. И дело не только в легких – Уолт стал медленнее ходить и, если долго стоял, начинал шататься. У него все время дрожали руки.
– Это такой серьезный шаг. Вы уверены, Уолт? Ведь вы жили своим магазином.
– Жизнь не стоит на месте.
Тиканье часов словно подтверждало его слова.
Аннализа нахмурилась, понимая, к чему ведет такое решение, но она знала Уолта и не собиралась его переубеждать, а вместо этого сказала:
– Я вас туда не отпущу, пока все не посмотрю, сами знаете. Вы заслуживаете самого лучшего дома в округе.
– Для меня сойдет. Небольшой пансионат в Скарборо.
– Ну уж нет, – погрозила пальцем Аннализа. – Погодите, пока я не проверю.
– Как скажешь, – вздохнул часовщик.
– Само собой. – Аннализа села рядом на диван. – Nonna уже знает?
Уолт серьезно кивнул, сделав прерывистый вздох. Какая горькая новость для бабушки, подумала Аннализа.
Положив руку на плечи Уолта, она сказала:
– А может, поселим ее в соседнюю комнату? А лучше купим вам двоим частную виллу с джакузи. Еще и с видом на море.
Уолт мельком посмотрел на девушку, а потом уставился на одну из картин.
– Я бы не против, но твоя бабушка переживет меня на добрых сорок лет.
– Ее испугается даже смерть с косой.
– И то верно, – усмехнулся Уолт.
– Вам, наверное, тяжело, Уолт.
Аннализа притянула старого часовщика к себе и прижалась лбом к его лбу, грустя о том, что им больше не работать вместе в магазине. Неужели Уолт никогда больше не будет сидеть, сгорбившись над своим столом, разглядывая сквозь лупу будильник и ворчливо переругиваясь с Аннализой? Как она теперь без него?
Уолт обнял ее одной рукой и похлопал по спине.
– Потихоньку привыкаю. – Аннализа ощущала его старческое дыхание. Помолчав, он добавил: – Не волнуйся, Аннализа, я не стану продавать этот дом. Ты не останешься без крыши над головой. А магазин… Я о нем думал и буду счастлив, если ты его не забросишь. Здесь хватит часов для продажи, чтобы тебе хватило на долгое время, пока ты не превратишь магазин в свою галерею.
Они выпустили друг друга из объятий, и Аннализа встала, глядя на часовщика.
– Не волнуйтесь обо мне.