– Рада слышать, что вы с Эммой вместе, – ответила Аннализа, пытаясь понять, сказала ему сестра о ребенке или нет, – и что она учится в колледже. Ей это на пользу.
Томас встретился с ней глазами.
– Да, она явно приходит в себя.
«У нас могла быть такая счастливая жизнь», – подумала Аннализа, вспомнив, как Томас за нее боролся и с каким уважением относился к ней. Пока не поцеловал другую.
В конце концов, отведя взгляд, она махнула в сторону гостиной.
– Nonna, наверное, там. Зайди поздоровайся.
– Да, с удовольствием, – кивнул Томас, наконец покинув место возле плиты.
Nonna строчила за швейной машинкой, зашивая разорванную наволочку и напевая себе под нос песню Марио Ланца, звучавшую с проигрывателя. Если бабушка не готовила на кухне и не качалась в своем любимом кресле, то ее всегда можно было найти здесь. Маленький стол со швейной машинкой был придвинут к окну с видом на море, и Nonna могла сидеть тут часами, ей не надоедало.
– Смотри, кого к нам принесло, – сказала Аннализа.
Возможно, стоило сначала предупредить бабушку, прежде чем приводить Томаса.
– Здравствуйте, Nonna, – поздоровался Томас, заходя в гостиную и становясь к бабушке лицом. – Очень давно мы не виделись.
Nonna остановила машинку и обернулась. Она вытаращила глаза и перекрестилась.
– Иисус, Мария и Иосиф. И то правда.
Потом она потрясенно и с немым вопросом посмотрела на Аннализу. Скорее всего, они думали об одном и том же: скоро Томас узнает правду. Аннализа не сможет его отпустить, не рассказав о Селии. Вина за то, что она прятала дочь, терзала ее не хуже акулы. Если бы Эмма навела его на мысль, он бы уже что-нибудь сказал.
Томас и Nonna обнялись, но не успели они обменятся и парой фраз, как Аннализа вмешалась:
– Нам надо поговорить, ты не против? Глен увел Селию к морю. Может, посмотришь, как у них дела?
Бабушка явно еще не оправилась от потрясения, но с радостью ухватилась за возможность уйти.
Nonna встала, опершись на трость, и молодые люди подождали, пока она выйдет через заднюю дверь во дворик, где царил облачный августовский день.
– Твоя бабушка ничуть не изменилась, – наконец сказал Томас, подходя к окну, чтобы полюбоваться видом. Он обернулся: – Она сможет спуститься сама?
Аннализа подняла брови:
– Думаешь, ее остановят несколько ступеней? Хорошо, что Nonna тебя не слышит.
Девушка ребром ладони перечеркнула шею.
Томас рассмеялся и словно одним махом извлек на белый свет все их воспоминания.
– Даже не верится, что у тебя есть дочь. Ох, теперь мне стыдно за то, что вот так заявился.
Мы создали ее вместе, подумала Аннализа. Лучше всего будет сесть, прежде чем перейти к откровениям. Да, Томас виноват в измене, но она спрятала от него малышку. Ее грех простить тяжелее. Сегодня ее ждет расплата.
Аннализу заранее мутило от нехороших предчувствий. Открыв заднюю дверь, она предложила:
– Давай выйдем.
Солнце приветливо пригревало. Они вышли на террасу, где стояли деревянные кресла, повернутые к воде. С океана веяло ветерком, от которого пели две музыкальные подвески. Кроме их звона, единственным звуком был плеск волн, набегающих на каменистый берег внизу.
Подойдя к перилам, они окинули взглядом горизонт – кругом простиралась сплошная синева, которой, кажется, не было ни конца ни края.
– Настоящий рай, – сказал Томас. – И день такой прекрасный.
– Мы терпим зиму именно ради таких дней, разве нет? – ответила Аннализа и посмотрела налево: Nonna уже одолела с помощью трости лестницу и присоединилась на пляже к Глену и Селии. Аннализа собрала волосы в хвост, чтобы не лезли в глаза.
– Как твои родители?
Томас обернулся – его густые волосы полоскались на ветру.
– Отец умер. Не знаю, слышала ты или нет.
– Нет. Мне очень жаль.
Аннализа не любила Билла Барнса, но сожалела о потере Томаса.
– Рак поджелудочной, – объяснил он. – Отец сгорел быстро. Он умер в начале прошлого года, пока я заканчивал службу в Форт-Дикс.
– В том же месяце, когда родилась Селия… А как твоя мама?
Интересно, он уже ведет подсчеты в голове, что за девять месяцев до этого они встречались на Гавайях?
– У мамы все отлично: она сейчас кое с кем встречается. Парень не так уж плох, хотя сравнение в любом случае будет в его пользу. Давай лучше о тебе: давно вы переехали? Ты многого добилась своими силами.
– Мы переехали в мае.
Долго ли они смогут говорить о ничего не значащих мелочах? Будь ее воля, она бы продолжала в том же духе целую вечность, потому что потом придется рассказать правду.
– И Nonna тоже?
Судя по тому, как Томас вертел головой, его очаровал морской пейзаж.
– Да, представляешь? Мы наконец-то выманили ее из Миллза.
Аннализа вдохнула знакомый запах соли и водорослей и сжала деревянные перила. С каждой секундой ей становилось все совестнее, что она все эти годы прятала от Томаса Селию, особенно с учетом сомнения, которое посеял в ее душе Митч.
– Выходит, ты вышла замуж? – спросил он. – Вряд ли твоему мужу нравится, что я здесь.
– Я не замужем, – выпалила Аннализа со скоростью летящей вниз гильотины. – Он не мой муж. Я никогда не была замужем.
Томас просиял так, будто только что выиграл чемпионат мира по футболу.
– Да ты шутишь!
Аннализа помотала головой, против воли расплываясь в улыбке. Прекрати, велела она себе, но ничего не могла с собой поделать.
– То есть ты одна?
Аннализа со вздохом кивнула. Одна, но не зарывайся. Не забегай вперед.
Правильно истолковав ее молчание, Томас сказал:
– Послушай, мне кажется, мы друг друга не поняли.
Ну вот, теперь отступать некуда.
– Может быть, сядем? – предложила Аннализа и опустилась в кресло, понимая, что иначе у нее подогнутся ноги.
Томас сел рядом и повернулся к ней.
– Я ни с кем не встречался во Вьетнаме. Ты поэтому от меня ушла?
Не встречался? Он лжет? Аннализа столько лет не верила ему – теперь она не знала, что и думать. С горечью, которую хотела скрыть, она сказала:
– Я видела ее, Томас. Видела вас вместе. Вы были на фотографии. Не лги мне.
Он нахмурил лоб с таким видом, словно его несправедливо обвинили.
– Какая еще фотография? Я не лгу. Я не понимаю.
– Твоя мама прислала мне фотографию, на которой ты с Линх.
– Линх? – Казалось, он искренне растерялся. – Кто такая Линх? Ты о чем?
– Девушка, которую ты целовал на той фотографии, – объяснила Аннализа, начиная закипать. – Я могу понять, что во всем виновата война и что тебе приходилось туго, но только не лги. Не сейчас. Все давно уже кончено.
Томас передвинул кресло, чтобы сидеть к ней лицом, и подался вперед.
– Понятия не имею, о чем ты. Клянусь богом, у меня во Вьетнаме не было другой девушки. Тут какая-то ошибка.
Его серьезность подтачивала стену недоверия, которую выстроила Аннализа, но возводила новую стену, созданную из ее возмущения.
– Твоя мама написала, что ты собираешься привезти эту девушку домой. Я не понимаю, какой смысл скрывать от меня правду.
От гнева у него проступили жилы на шее.
– Это моя мама прислала тебе фотографию? Она у тебя осталась? – Аннализа видела, как он ломает голову в поисках объяснения. – Никакой девушки не было.
Господи, что же она наделала? Что-то не так – он не похож на виноватого.
– Нет. Я ее выбросила.
Томас посмотрел на небо, где парили пять чаек.
– Погоди… – Он искренне искал ответ.
Чайки уже давно скрылись из виду, когда Томас наконец что-то понял. Вцепившись обеими руками в волосы, растопырив локти, будто крылья, он простонал:
– Ты, наверное, имеешь в виду Тьен.
– Вспомнил наконец-то, – с мрачным сарказмом усмехнулась Аннализа.
На секунду ей показалось, что он и в самом деле ни в чем не виноват, что кто-то подделал фотографию, и она позволила себе вспомнить, каково это – любить Томаса. Но только на секунду. Теперь Аннализа была в шаге от того, чтобы попросить его уйти. С другой стороны, ей не терпелось услышать его оправдания или очередную ложь. Он был похож на своего отца сильнее, чем она думала. Ладно, пусть напоследок удовлетворит ее любопытство.
Томас сдвинулся на край кресла.
– Тот поцелуй…
– Да, тот самый.
Перед этим она волновалась, что совершила ошибку, но в это мгновение почувствовала, что имела полное право прятать от него дочь. Он совершил грех, который нельзя простить.
Вперив в нее глаза, Томас твердо сказал:
– Это не то, что ты думаешь. Клянусь Богом.
Аннализа стиснула зубы, изучая его лицо в поисках доказательства, что он снова лжет. Она заметила у него под глазом едва заметный шрам, который был еще на Гавайях, и вспомнила, как сильно его тогда любила. Что значит – это не то, что она думает? Поцелуй есть поцелуй. Разве не так?
Томас стиснул руки в замок и посмотрел ей в глаза.
– Наш взвод какое-то время сопровождал журналист по имени Джимми. Он был влюблен в эту девушку. Тьен работала в ресторане при Лонг-Бинх-Пост – базе, к которой я долго был приписан. Джимми уговорил девушку посидеть с нами и стал ее фотографировать. Она сидела рядом со мной. И тут обернулась, и поцеловала меня, чтобы заставить его ревновать. Клянусь богом, это было не всерьез.
Аннализа не могла позволить ему вывернуться так просто. Ее отец сочинял похожие истории, и мама всегда на них покупалась.
– Ах вот оно что. – Удивительно, что спустя столько времени эта история до сих пор так сильно выводила ее из себя. – То есть ты послал фотографию родителям и написал: «Я тут поцеловался с одной случайной девушкой – пусть это фото пока побудет у вас»?
Томас так сильно замотал головой, что казалось, она того и гляди отвалится.
– Нет. Джимми предложил прислать мне и другим ребятам свои фотографии на память о том, как он три недели с нами мотался, понимаешь? Я дал ему наш адрес в Давенпорте.
Аннализа все еще сомневалась, но, похоже, у него на все был приготовлен ответ. Он обдумывал эту ложь много лет? Или сочинял на ходу? Или она совершила ошибку? Раньше Томас больше всех на свете заслуживал ее любви и доверия. Он никогда ей не лгал. Под напором вопросов Аннализа начинала верить, что он был совершенно честен, и это она натворила бед.