мной.
Аннализа не могла отрицать, что он прав. Именно она не доверяла ему, она решила скрыть от него ребенка.
– Когда я ехал в Портленд, – продолжал он, – то даже не знал, что говорить. Наверное, просто хотел тебя увидеть. Но увидев вас двоих, понял, как сильно я устал. Даже если бы там не было того парня, я бы, наверное, так и не собрался с силами. После твоей записки я чувствовал себя попрошайкой. Я вернулся в Давенпорт ужасно злой и больше не хотел тебя видеть. Как будто это могло помочь мне тебя забыть.
Все это время Томас жил в двух часах езды и до сих пор любил ее. От этого было очень горько.
– Господи боже мой, на балконе был всего лишь Нино! Это уму непостижимо. Тебе надо было позвонить в колокольчик. Или позвонить мне.
– Я не хотел портить тебе жизнь. И ты сама об этом просила. – Томас отвернулся, убрал руки за голову, переплетя пальцы, и посмотрел на океан, вдаль. – Каким же я был идиотом! Выходит, нас разлучила сестра, моя сестра, черт ее возьми?
Другого объяснения не было. Они попали в ловушку Эммы. Вернее, Аннализа, поддавшись слабости, попала в ее ловушку.
Снова в воздухе повисла звенящая тишина. Аннализа посмотрела вниз, где на пляже играла их дочь. В эту минуту она поняла, что настало время рассказать Томасу остальное. Открыть то последнее, о чем он не знает. И поняла, что их надежда на второй шанс скоро исчезнет.
– Ты когда-нибудь была замужем? – спросил Томас, своим вопросом бросая в ее пучину зыбучих песков спасательный трос. – Или ее отец – это Глен?
Аннализа покачала головой – она была не готова говорить правду, но понимала, что время пришло.
– Нет.
– Он где-нибудь рядом? Принимает участие?
Томас так и лучился воодушевлением. Аннализа молила Бога подсказать решение, как их спасти. Как предотвратить неизбежное.
Растерянная и онемевшая, она смотрела на Томаса невидящим взглядом. Скоро его неисчерпаемой любви придет конец.
Оставив этот вопрос, Томас задал следующий. Его голос был насквозь пропитан разочарованием.
– Почему ты сама не нашла меня? Как ты могла отказаться от того, что у нас было, из-за обычной фотографии?
Аннализа ухватилась за последний вопрос, словно за соломинку, перед тем, как рухнуть в пучину одиночества.
– Дело не только в фотографии, но и в письме, которое написала твоя мать. Эмма просто повесила трубку, сказав, что будет лучше, если я больше никогда не стану звонить.
Оба они приводили серьезные доводы, но это не решало проблему.
– Как ты могла не прийти ко мне? – повторил Томас.
Теперь в его голосе звучала тихая мольба вернуть прошлое.
Она мотнула головой.
– Я была в ярости. Откуда мне было знать, что твоя сестра лжет? Я видела фотографию.
– Разыскала бы меня и позволила бы все объяснить. Хотя бы этого я заслуживал. Ты ведь знала, что я на такое не способен. Ты была для меня важнее всего на свете. Я бы никогда так с тобой не поступил. – У него задрожал голос. – Ты и сейчас для меня важнее всего.
Слова Томаса раздавили Аннализу, и она покраснела от стыда, вдвойне сознавая свою вину. Она тоже любила Томаса, и в это краткое мгновение, перед тем, как сказать ему правду, чувствовала, что у них появился шанс начать сначала. Но ее решение спрятать Селию скоро разрушит этот шанс, и это случится прямо сейчас.
Прямо сейчас.
– Есть еще одна причина, – сказала она, сама не понимая, как такое могло случится – как вышло, что вся их жизнь оказалась разрушена.
– Еще одна?
Аннализа указала на пляж.
– Все дело в ней.
Томас взмахнул руками, готовый взорваться.
– Что значит – в ней? Потому что ты мне изменила?
– Нет, Томас, – прошептала Аннализа. – Потому что она наша дочь.
Время остановилось. Даже волны как будто утихли.
– Что ты такое говоришь? – еле выдавил он.
– Она твоя, Томас, – наконец выпустила она тайну на свободу. – Я забеременела на Гавайях – она твоя.
Признаться в своем преступлении было все равно что поджечь фитиль бомбы. Аннализа ждала чудовищного взрыва. Томас долго смотрел на нее, открыв рот и подняв брови.
Не слушая ее извинений, он повернулся спиной и подошел к кромке травы, где валуны спускались к морю, и впервые посмотрел на Селию с мыслью, что он ее отец. Аннализа молча наблюдала, горько жалея о том, что хранила рождение дочери в секрете. Ее преступление было ничуть не меньше того, что совершила Эмма.
Когда Томас обернулся, по его лицу ничего нельзя было прочесть. Конечно, он был потрясен, но вот рассержен ли? Правильнее сказать – он выглядел измученным, как бегун, который сошел с дистанции, до крови стоптав ноги и полностью сорвав дыхание.
– Как ее зовут? – помолчав, растроганно спросил он.
– Селия.
Аннализа взглядом умоляла о прощении, понимая, что все испортила – она солгала двум самым дорогим для нее людям и разрушила самое лучшее, что у нее было.
– Селия… – растерянно повторил Томас. – Почему ты мне не рассказала?
– Сначала не хотела тебя волновать, пока ты был в армии, – немного заносчиво ответила Аннализа, хотя и знала, что это нечестно. – А после письма от… от Эммы я боялась, что твоя семья отнимет у меня Селию.
Томас поморщился, словно получил пулю в плечо.
– Отнимет?
– Я боялась, что, когда ты вернешься домой со своей девушкой и начнешь новую жизнь, то попытаешься отнять у меня ребенка. Или это сделает твой отец.
– Я не такой, как отец, и никогда бы не позволил поступить с тобой подобным образом.
Аннализа это знала. В глубине души она никогда в этом не сомневалась.
– Я была бедной девушкой из Миллза, Томас. И решила, что твои родители найдут способ подать на меня в суд. Не знаю, почему я так решила.
Аннализа вытерла слезы.
– Кроме того, я думала, ты нашел себе другую. Война разлучила тысячи влюбленных. Я считала, что и с нами произошло то же самое. На Гавайях ты был не похож на себя. Это меня убедило.
– Конечно, я был не похож на себя. – Горе прорезало глубокие складки на его лице. – Если бы ты видела то, что видел я – ты бы тоже изменилась. За три дня до Гавайев я запихивал внутренности друга обратно ему в живот, видел, как его… – Он замолчал, не желая больше пугать ее подробностями.
Аннализа даже не представляла, что ему приходилось видеть такие страшные вещи. Ей невыносимо было видеть боль в его глазах. Томас только и делал, что любил ее и сражался за свою страну, а она настолько не доверяла любимому, что бросила его и отняла ребенка.
Он дал волю слезам, и с каждой слезой Аннализа чувствовала, как ее покидает жизнь.
– Господи боже мой, Анна, скажи, что все это неправда.
Складки на лице Томаса углубились, и она приготовилась к худшему, боясь, что он уже дошел до последней точки кипения. Но другого она и не заслуживает – ей не за что его винить. Она сама во всем виновата. Единственное, что он сделал, – это позволил девушке его поцеловать.
Но Томас ее удивил.
Вместо гнева на его лице, начиная с глаз, расплылась улыбка. Никакой бомбы не было с самого начала. Снова посмотрев на Селию, он спросил:
– Она правда моя дочь?
– Наша дочь, – поправила Аннализа. – Ей восемнадцать месяцев. Родилась третьего февраля тысяча девятьсот семьдесят второго.
Он выдохнул, словно выпуская на волю все лишнее.
– Она такая красивая… Потрясающая красавица.
– Прости меня, – прошептала Аннализа, хотя ее извинение было лишь каплей в море. – Пожалуйста, прости.
– Перестань, – сказал Томас и подошел, больше не хмурясь и глядя на нее понимающими добрыми глазами. – Во всем виновата моя сестра. Не ты.
Томас простил ее, хотя она заслуживала осуждения, и не только. Как же Аннализа любила его за это!
– Почему ты на меня не сердишься? – спросила она.
С невероятным участием он взял ее за руку и сказал:
– Какой в этом смысл? Вот сейчас я стою здесь с тобой, а проснувшись сегодня утром, даже не надеялся тебя еще раз увидеть. И теперь мы вместе, и у меня появилась… надежда.
Он заронил семя на месте ее собственной погибшей надежды. Неужели у них есть шанс? Сможет ли он простить ее преступление? Потому что Аннализа мечтала об этом. Хотя она не заслуживала второго шанса, но хотела вернуть Томаса и больше никогда с ним не расставаться.
Он взял ее вторую руку. Они стояли совсем близко друг к другу.
– Я не сержусь, Анна. По крайней мере, не на тебя. Виновата моя сестра. И хотя я просто убит, но все-таки надеюсь, что мы с тобой сможем…
Он замолчал.
– Да? – поторопила Аннализа, надеясь, что он рискнет и даст ей еще один последний шанс.
– …сможем вернуть потерянное.
Если бы Аннализа не смотрела Томасу прямо в душу, которая отражалась в эту минуту в его нефритово-зеленых глазах – она бы ему не поверила. Но она знала, что он говорит правду. Потому что очень сильно ее любит – всегда любил.
По щекам девушки ручьем потекли слезы.
– Да, я тоже этого хочу. Я хочу, чтобы ты ко мне вернулся.
Бог с ней, с виной и с ее преступлениями. Все это неважно. Сейчас важнее всего этот парень, который заслуживает гораздо большего, но по какой-то безумной причине желает только ее.
Томас прижал ее ближе, и они переплели пальцы.
– Ты одна?
– Да, а ты? Как же та девушка, которая была на рынке?
– Тоже. То есть мы пробовали встречаться, но в ту минуту, как я тебя увидел, все закончилось. Я никогда не любил никого, кроме тебя. Никогда в жизни. Все, о чем я мечтал, – это быть с тобой.
Аннализа прижалась лбом к его груди, а потом подняла глаза.
– Я вся твоя, Томас. Все, что у меня есть, – твое. Навсегда.
Аннализа думала, что он ее сейчас поцелует, но он разнял их ладони и крепко, как никогда раньше, обнял ее. И Аннализа заново влюбилась в Томаса, забыв обо всем на свете. Она была самой счастливой и самой любимой женщиной на земле.
Отпустив ее, Томас сказал:
– Я даже не представляю, с чего нам теперь начать, но давай начнем с того места, на котором мы закончили? Я больше не проживу ни единого дня без тебя и без дочери.