Аннализа вытерла глаза и закивала. Он положил руки на ее талию, и они прильнули друг к другу, совсем как в тот вечер на уличном сеансе кино, когда впервые поцеловались. Зияющая дыра в ее сердце зарастала с каждой секундой. Это было чересчур, но именно то, что ей нужно, и когда их губы встретились, словно недостающий кусочек ее мира встал на свое место, и в душе взорвался невиданный прежде фейерверк красок.
Она обвила руками шею Томаса и притянула его к себе. Их страстный поцелуй поглотил все время, потерянное из-за лжи после Гавайев, и разжег угли, которые никогда по-настоящему не гасли.
Томас коснулся своих губ, которых только что касались ее губы, такой счастливый, что этого счастья хватило бы на всю жизнь.
– Если бы ты только знала…
– А я знаю, – ответила Аннализа, которая и сама была невероятно счастлива. Она знала, как сильно он по ней скучал, как скучал по их поцелуям, по их близости – потому что и сама чувствовала то же самое…
После долгого объятия они отстранились друг от друга, и Томас сказал:
– Я не знаю, как быть с сестрой.
Аннализа в какой-то степени хотела оправдать Эмму.
– Она была ребенком и боялась тебя потерять. Кроме того… – Аннализа вспомнила Эмму во время их первой встречи. – Кроме того, ей было плохо, Томас. Хуже, чем мне за всю жизнь.
– Что ж, а теперь она счастлива. – Томас отошел от потрясения и говорил тверже. – Почему бы и нет? Она добилась, чего хотела, и я не собираюсь смотреть на это сквозь пальцы. Она едва не разрушила наши с тобой жизни – хотя почему едва? Она разлучила меня с любовью всей моей жизни и с нашей дочерью.
– Она не знала, что я беременна.
Хотя Аннализа и защищала Эмму, но сама в этом сомневалась. С другой стороны, даже если Эмма видела коляску, она могла и не знать, что ребенок от Томаса.
– Твоя беременность тут ни при чем, – уперся он. – Она тысячу раз смотрела мне в глаза и могла все исправить.
Аннализа не хотела, чтобы он забыл о радости, которая с ними сегодня случилась, и не хотела становиться Эмме врагом и позволять это Томасу. Кто знает, может, если бы не любовь близких, она бы и сама стала не лучше Эммы.
– Может, тут есть объяснение, как ты и говорил.
– Нет, – возразил Томас, как видно, уже сделавший выводы. – Я знаю свою сестру. Она заранее продумала все действия, точно в шахматах. И лишь ради того, чтобы убрать тебя с дороги и удержать меня в Давенпорте. На самом деле ей повезло, что так долго никто ни о чем не догадывался. Неужели она и правда думала, что ты рано или поздно не попадешься мне на глаза?
– Я уже считала, что так и будет.
– И я тоже, – признался Томас. – Но знаешь что? Никто не сможет нам помешать. Мы постоянно это доказываем. Важно только одно – я нашел тебя. – Он оглянулся на пляж. Селия рисовала, водя палочкой по песку. – И ее. Мою дочь.
Теперь, когда Томас знал правду, у Аннализы было невероятно спокойно на душе. Хотя она совершила ошибку и еще не простила себя, но самое главное, что Томас ее простил. А еще важнее – что скоро они с Селией обретут друг друга.
Аннализа обвила руками его талию.
– Ты станешь таким чудесным отцом. Самым лучшим на свете.
Томас ласково погладил ее пальцами по щеке.
– Она про меня знает?
Аннализа покачала головой, борясь с чувством вины из-за того, что скрывала от Селии отца.
– Она пока еще слишком маленькая и не понимает. Я просто сказала, что ты уехал.
– Но теперь я здесь.
– Да, ты здесь. – В эту минуту она надеялась, что беды позади и они и в самом деле будут вместе. – Так что мы теперь будем делать?
Томас приподнял пальцем ее подбородок для поцелуя.
– Неважно, что – главное, вместе… если только вы мне позволите.
По всему телу пробежали мурашки, о которых наверняка не подозревали другие девушки.
– Да, вместе, – твердо сказала она. – И больше никак.
А потом, не удержавшись, улыбнулась сквозь слезы:
– Только, если мы поженимся, я не хочу менять свое имя. У меня не поднимется рука писать на холстах Аннализа Барнс. Это все равно что сжигать флаг Италии.
Снова вытерев лицо рукавом, Томас рассмеялся:
– Раз так, то ладно. Может, наоборот, я возьму твое имя.
– Я подумаю, соглашаться или нет. Если тебе повезет, я даже соглашусь поставить перед домом голубой заборчик.
Томас усмехнулся. Их слезы высохли, и на смену пришло веселье.
– Представь, какая это будет красота.
Аннализа протянула руку.
– Хочешь с ней познакомиться?
– Больше всего на свете.
Они вдвоем пошли к лестнице.
– Раз уж мы раскрываем все секреты, – сказала Аннализа, – то я хочу признаться, что скрывала еще кое-что – довольно серьезное.
Томас вздохнул и что-то проворчал себе под нос.
– Может, хватит на сегодня? Я боюсь, не выдержу больше сюрпризов.
Аннализа сохраняла непроницаемый вид, накаляя обстановку.
Томас остановился на верхней ступени.
– Ну так что?
Она больше не могла сдерживаться.
– В тот день, когда я впервые поехала в Портленд и встретила Уолта…
– Ну?
Аннализа сверкнула улыбкой.
– Я въехала капотом твоего «Битла» в его «Бельведер».
Томас улыбнулся, а потом не выдержал и рассмеялся.
– Если больше секретов нет, то думаю, мы как-нибудь справимся. – Все еще смеясь, он покачал головой. – А теперь я хочу поговорить с дочерью.
Аннализа стала спускаться следом, глядя на Томаса полными счастья глазами. Он перешагивал разом через две ступени. Ступив на песок, он замешкался, выказывая волнение. Nonna и Глен расступились, давая ему впервые разглядеть дочь. Томас осторожно подошел и опустился на колени в песок.
Глен пошел наверх, понимая, что ему не стоит быть с ними в эту минуту. Аннализа обняла бабушку за плечи.
– Привет, – сказал Томас. – Меня зовут Томас.
Малышка начала болтать что-то непонятное.
Аннализа отпустила бабушку и встала на колени рядом с Томасом, положив руку ему на спину.
– Селия, это твой папа. Скажи «привет, Томас».
Селия ударила палочкой по песку, оставив отметину, а потом посмотрела на отца.
– Привет, Томас.
Томас подполз на четвереньках и пальцем нарисовал у ног дочери сердечко.
– Значит, ты художница, прямо как мама? Из меня художник не очень, однако я знаю кое-какие фигуры.
Селия, не понявшая ни слова, посмотрела на Томаса и широко улыбнулась. А вот Аннализа, наоборот, разревелась. Да, они потеряли сколько-то времени, но гораздо больше ждет их впереди.
Глава 42Любовь человеческая
Май 1979
Давенпорт, Мэн
С тех пор как Аннализа и Томас поженились, они навещали его мать в Давенпорте хотя бы три раза в год, но в этот раз Аннализа подъезжала к большому белому дому на берегу с совершенно иным чувством, потому что Томаса с ней в машине не было. Эмма после многолетнего отсутствия вернулась с западного побережья. Томас не разговаривал с сестрой с тех пор, как поругался с ней из-за ее обмана, и решил остаться дома.
Аннализа его не винила. Она сама почти шесть лет собиралась с силами, чтобы встретиться с Эммой, хотя почти простила ее предательство, и они уже давно переписывались. Одно дело простить и любить на расстоянии, и совсем другое – посмотреть в глаза человеку, который так много у них отнял.
Аннализе понадобились уговоры дочери, которой уже исполнилось семь лет, чтобы наконец пойти на этот шаг. Селия не давала ей покоя, она мечтала познакомиться со своей единственной тетей. Каждая ее просьба все больше подталкивала Аннализу к тому, чтобы найти в себе силы и снова впустить в свою жизнь женщину, причинившую им столько вреда.
И вот однажды это случилось. Аннализа проснулась с четкой уверенностью, что настало время сделать последний шаг и восстановить дружбу с Эммой – ради себя и своей дочери. Кто, кроме матери, научит Селию искреннему прощению и сочувствию к людям?
Эмма присылала десятки писем из разных уголков страны к западу отсюда, умоляя ее простить, и, хотя Томас отвечать отказывался, Аннализа всегда находила на это время. Когда-то она сама находилась в таком положении и знала, Эмме необходимо чувствовать, что ее по-прежнему любят. Ведь именно любовь осветила Аннализе дорогу и уберегла ее от участи Эммы.
Глядя на свою здоровую и счастливую дочь, которую обожали родители, бабушка, да в придачу целая толпа родственников и друзей, Аннализа напоминала себе, что у Эммы никогда такого не было. Поэтому она решила, что раз пока не готова встречаться с Эммой и знакомить с ней дочь, то ей нетрудно хотя бы отвечать на письма и держать Эмму в курсе жизни ее племянницы.
Но после письма, в котором Эмма писала, что на несколько недель вернется домой, прежде чем уехать с Корпусом мира в Марокко, стало понятно – надо сделать следующий шаг. Особенно помня о том, что источником вдохновения Аннализы и смыслом ее творчества была любовь к людям. Нельзя, чтобы эта любовь существовала только на холсте.
Придя к такому выводу, Аннализа попыталась убедить Томаса поехать вместе с ней, уверяя, что надо оставить прошлое позади – если не для себя, то хотя бы ради Селии. Но Томас не хотел забывать свой гнев на сестру и больше не собирался с ней разговаривать.
Томас до сих пор приходил в ярость при одном упоминании имени Эммы. Он еще мог бы простить поддельное письмо, однако когда оказалось, что Эмма знала о ребенке, а после того, как увидела коляску и посчитала месяцы, догадывалась, что малыш от Томаса, он окончательно провел между ними черту.
Но Аннализа не стала меньше любить Томаса за его решение. Ведь ему хватило смелости посмотреть в лицо кошмарам, которые преследовали его после войны. Кроме того, он всем сердцем любил Аннализу и Селию и доказал, что умеет прощать, когда Аннализа призналась, что скрывала от него дочь. Просто он очень четко различал преступления Аннализы и Эммы, и сестра в его глазах не заслуживала прощения.
Аннализа и Томас шли по жизни вместе, но когда он отказался от предложения навестить сестру, Аннализа решила, что пройдет этот путь в одиночку.