Она посмотрела на массивную деревянную дверь. Эмма была по другую сторону. От одной этой мысли пересохло в горле. Чувствуя прилив любви, она вышла из машины и взяла с заднего сиденья красиво упакованную коробку. Набравшись смелости, она зашагала к дому по длинной дорожке, посыпанной гравием.
Когда Аннализа поднималась по лестнице, парадная дверь открылась, и ее чуть не хватил удар. Может, еще не поздно передумать?
На крыльцо вышла миссис Барнс.
– Спасибо, что приехала, – с искренней благодарностью сказала она.
– Я очень рада, что добралась до вас и успею повидаться с ней перед отъездом.
Миссис Барнс коснулась кончиков седых волос, остриженных по плечи.
– Как поживает моя внучка?
Аннализа остановилась в нескольких шагах и вздохнула.
– Селия злится, что мама не взяла ее с собой.
На губах миссис Барнс появилась ласковая улыбка.
– Не сомневаюсь.
– Я пообещала, что мы приедем в выходные. Просто я… – В животе затрепыхались бабочки. – Я решила, что сначала съезжу сама.
Миссис Барнс понимающе улыбнулась.
Они обменялись взглядами. Сегодня был очень важный день для них обеих. Ложь Эммы расстроила в том числе и миссис Барнс, которая из-за дочери не видела Селию первые полтора года. И возможно, еще больнее ей было от того, что ее дети уже столько лет не разговаривали друг с другом.
Миссис Барнс прижала руку к груди и очень искренне сказала:
– Само твое присутствие… ты даже не представляешь, как это много значит.
С этими словами она пригласила Аннализу войти и повела ее в гостиную.
Борясь с волнением, Аннализа отвечала на привычные вопросы свекрови. Несмотря на все письма, она боялась, что личная встреча с Эммой разбудит те чувства, с которыми она уже однажды справилась – горе, гнев, а может, и кое-что похуже.
Когда Аннализа зашла в арку, ведущую в гостиную, кровь так пульсировала в запястьях, что руки казались тяжелыми. Эмма ждала на диване, под картиной, которая никогда не нравилась Аннализе. Когда молодая женщина поднялась ей навстречу, Аннализа удивленно раскрыла глаза. Она все еще подсознательно ожидала увидеть девочку, которую когда-то знала. Хотя в Пейтон-Миллзе она встретила немного повзрослевшую Эмму, она все равно оставалась для Аннализы ребенком.
Но теперь уже нет.
Прямые каштановые волосы Эммы стали еще длиннее и доходили почти до талии. Она была босиком, в длинном сарафане. Очень хорошенькая – годы пошли ей на пользу. Но волнение ясно читалось на ее лице и в настороженной позе. Робость Эммы помогла понять, как много любви хранит в своем сердце Аннализа – ведь она не испытывала ни капли тех чувств, которые так боялась показать при встрече. Напротив, ее охватило непередаваемое сочувствие, и она улыбнулась от всей души, надеясь, что ее любовь согреет Эмму и покажет, что волноваться не о чем – даже несмотря на то, что Томас не приехал.
– Я так рада тебя видеть, – от всей души сказала Аннализа. Кроме всего прочего, ей было приятно видеть, что Эмма немного поправилась и выглядела гораздо счастливее прежнего. – Не знаю, чего я ждала, но это просто невероятно. Ты теперь женщина, красивая женщина. Тебе ведь уже двадцать четыре, верно?
Эмма расцвела на глазах.
– И все еще полна сил, – пошутила она.
Аннализа хмыкнула, положила коробку с подарком в кресло и обняла Эмму, всеми силами стараясь передать любовь, переполняющую ее сердце. От девушки и от ее объятий исходило гораздо больше тепла, чем прежде, и Аннализа ощутила, что ей было нужно это лекарство. Письма стали лишь первым шагом к исцелению.
После объятия бывшие подруги уже гораздо увереннее смотрели друг на друга.
– Селия спрашивала о тебе, – сказала Аннализа, которой очень хотелось, чтобы дочь наконец познакомилась со своей тетей.
Лицо Эммы посветлело.
– Правда? Она очень быстро растет. Если бы ты знала, как я радуюсь твоим письмам и фотографиям! У меня возникает чувство, что я и правда хорошо ее знаю.
– По-моему, пришло время вам познакомиться по-настоящему. – Теперь, когда Аннализа наконец встретила Эмму, и все оказалось не так страшно, как она боялась – ей не терпелось привезти сюда Селию. – Я подумала, почему бы не приехать с дочерью в эти выходные на два дня?
Томас не стал упираться, когда Аннализа сообщила, что хочет привезти дочь в Давенпорт, если встреча пройдет хорошо. Он был не против – лишь бы только ему не надо было иметь дело с сестрой.
Эмма на секунду прикрыла глаза.
– Это самый большой подарок на свете.
Судя по ее виду, она едва сдерживала слезы.
Спасая бывшую подругу от неловкости, Аннализа перевела тему:
– Значит, ты теперь с Корпусом мира? Твой пример очень вдохновляет – не представляю, каково это – всем этим заниматься.
Эмма оживилась еще больше, выбираясь из своего панциря.
– Да, я еще во время школы об этом подумывала, а потом… ты сама знаешь – все изменилось.
– Ты уже узнала, какое дело тебе поручат?
– Мне как раз вчера сообщили. Первое время я буду помогать мальчикам у них на родине, в Марракеше. Я буду там два года, так что все может перемениться.
– Очень здорово! – сказала Аннализа. – Честно говоря, я даже завидую – ты повидаешь мир и совершишь полезное дело.
В ответ Эмма чуть не рассмеялась.
– Ты помогаешь не меньше, поверь. Есть еще кое-что, о чем я не писала в письмах. Это благодаря тебе я решила поехать. – Она отвернулась, торопливо глотнув воздуха. – Именно твои письма помогли мне найти свой путь.
Аннализа просияла и от души порадовалась, что приехала сюда сегодня.
– Я серьезно, – продолжила Эмма. – Я не стала бы тебя винить, если бы ты по-прежнему меня ненавидела, и понимаю, что отвечать на мои письма было нелегко. Но ты все равно писала, и я считаю, что этими письмами ты во второй раз спасла мне жизнь.
Слова Эммы напомнили Аннализе, насколько они с ней похожи. Любовь всегда побеждает. Даже в самых потаенных уголках души Аннализы не осталось ни капли неприязни к Эмме. Она с нетерпением ждала той минуты, когда Селия кинется своей тете в объятия и подарит ей любовь, на которую способны только дети.
– Это дорогого стоит, – ответила она Эмме. – Прости, что мы смогли встретиться так не скоро, но я рада, что у нас получилось. – Аннализа вспомнила про подарок, лежавший в кресле: – Ах да, я кое-что тебе принесла. – Она взяла коробку, обернутую светло-бежевой бумагой и перевязанную шелковой фиолетовой ленточкой, и протянула Эмме.
– Как будто ты недостаточно для меня сделала, – сказала Эмма.
– Тут ничего особенного. – Аннализа лукавила: в коробке лежало одно из самых ценных ее сокровищ. – Открой, пожалуйста.
Эмма поставила подарок на длинный кофейный столик из каштанового дерева и стала разворачивать бумагу. Она открыла коробку, вынула папиросную бумагу и потянулась за тем, что лежало внутри. Аннализа надеялась, что Эмма оценит подарок. Нелегко было оторвать его от себя, но в этой вещице таилось волшебство, которого так не хватало Эмме.
Потрясенный вздох Эммы, когда она вынула из коробки ветряную подвеску, ответил на ее вопрос. Ключи и цилиндрики звякнули о золотистый шар маятника, снова пробудив воспоминания о матери, о жизни в Пейтон-Миллзе, а потом и в Портленде – об этом непростом этапе взросления.
– Не знаю, помнишь ли ты тот день, когда мы рисовали у меня на веранде. Ты мечтала однажды создать целый лес поющих деревьев, и поэтому…
– Конечно, помню. – Эмма подняла на Аннализу мокрые от слез глаза. – Она такая красивая.
– Я подумала, может быть, эта подвеска станет началом твоей коллекции, – продолжила Аннализа. – Я собрала ее тем летом, когда переехала в Портленд – когда еще жила над часовой мастерской. – Она рассказала о своей жизни за годы переписки с Эммой.
– Да. Хозяина звали Уолт, верно?
– Правильно, – ответила она. – Подвеска почти целиком собрана из запчастей от старых часов, найденных в магазине, и я… – У Аннализы перехватило дыхание: она вспомнила тот день, когда Уолт подарил ей карманные часы и сказал, что у нее есть дар поворачивать время вспять. Часы теперь хранились в кармане клетчатого пиджака, в котором Томас почти каждый день ходил в старшую школу, где работал учителем, но подвеска больше всего была нужна Эмме.
Подобрав слова, Аннализа продолжила:
– Может быть, прозвучит глупо, но Уолт сказал, что у меня есть умение поворачивать время вспять. Если он прав, то считай, что с помощью этого подарка я перевожу часы назад.
– Я не могу ее принять, – заспорила Эмма, и по щеке девушки скатилась слеза.
– Это моя подвеска, – покачала головой Аннализа. – И я хочу, чтобы она была у тебя.
Эмма подняла руку, любуясь подвеской.
– Но…
– Своим подарком я хочу показать, что люблю тебя, Эмма. Долгие годы эти ветряные колокольчики дарили мне спокойствие и вдохновение, и я хочу поделиться этим спокойствием с тобой. Я хочу, чтобы, слыша их звон, ты помнила: все мы совершаем ошибки, и никогда не поздно все исправить.
Эмма стала укладывать подвеску обратно в коробку и заплакала. Расправив проволоку, она встретилась с Аннализой глазами:
– Я… я… прости, – наконец выдавила она. – Мне очень, очень стыдно. Прошло столько времени, а я все никак не могу себя простить…
– Забудь, Эмма, Аннализа не хотела, чтобы она вновь поминала прошлое.
Эмма сжала губы; в ее глазах блестели слезы.
– Я совершила непростительный поступок и ненавижу себя. Ненавижу за то, как поступила с тобой и с Томасом. И с Селией.
Аннализе было очень жаль девушку.
– Твой поступок можно простить, Эмма. Ты была почти ребенком. В юности все совершают глупости.
Эмма прижала ладони к щекам и уставилась в пол, словно заново переживая ту минуту, когда решила солгать.
– Мой поступок – не просто глупость.
Аннализа не могла с этим спорить.
– Прошлое не может… не может определять всю нашу дальнейшую жизнь. Ты уже достаточно страдала.
Она шагнула вперед и обняла сестру Томаса, сжав ее так, чтобы показать, как сильно она ее любит. Пока Эмма плакала на ее плече, Аннализа почувствовала полное умиротворение. Одной переписки было недостаточно – им была необходима встреча.