Я продолжаю путь домой. Выхожу на центральную улицу. Прохожу мимо кондитерского магазина. Оттуда вырывается струя теплого воздуха, слегка пахнущего ванилью. Воздух говорит мне: «Нейша». Я понимаю: это знак. Мое будущее, где тепло и сладостно пахнет. Я заработал себе такое будущее. Я ее спас. Но она по-прежнему в опасности. Нутром чую: придется еще не раз вызволять ее из беды.
Вернувшись, слышу в кухне голоса, подхожу, приоткрываю дверь. Меня встречает оглушительный вопль. Женщина, похожая на маму, только постарше и потолще, вскакивает со стула и, не переставая вопить, несется ко мне.
– Неужели это ты? Быть не может. Божже мой. Карл! Карл!
Она сжимает меня в объятиях. В одной руке держит кружку, в другой – сигарету. От нее пахнет, как от пепельницы в пабе.
– Это так ужасно, так ужасно, так ужасно.
Она утыкается мне в шею, продолжая бормотать. Я смотрю через ее плечо на маму. У мамы припухшие, блестящие от слез глаза. Опять плакала. И выпивала. В кружках совсем не кофе.
– Ты ведь не забыл свою тетушку Дебби? – спрашивает мама.
Нет. Это я очень хорошо помню. Семейные празднования Рождества. Перед застольем мать с теткой угощались шерри и щебетали, как лучшие подруги. Во время обеда обе налегали на белое вино и весело смеялись, а к моменту поздравительной речи королевы хлестали кофейный ликер «Тиа Мария» и шипели, как дерущиеся уличные кошки.
– Дебс, угомонись. Ты задушишь его.
Тетка разжимает руки и отступает.
– Дай мне взглянуть на тебя. Божже мой, вылитый брат. Божже мой, как такое могло случиться?
У нее по щекам текут слезы, тетка вытирает их рукой. Потом той же ладонью гладит меня по лицу, заставляя вдыхать сигаретный дым. (Она не может расстаться с сигаретой.) От дыма я моргаю и кашляю.
– Сейчас я тебе водички принесу.
Сквозь кашель слышу, как тетка Дебби идет к мойке, наливает воды и несет мне. Она держит кружку возле моего лица, словно я еще маленький и не умею пить самостоятельно.
– Давай пей, – приговаривает она, поднося кружку к моим губам.
«Пей водичку. Глотай. Вдыхай». Роб снова здесь. Я слышу его издевательский шепот. В кружке вода не из-под крана, а со дна озера. Холодная и зловонная, она пытается меня задушить, забить горло и легкие.
– Нет!
Я выхватываю у нее кружку и отшвыриваю подальше от себя. Кружка ударяется о стену и разбивается вдребезги.
– Карл, это что за выходки? – кричит мама.
Тетка Дебби тоже вопит:
– Я же только хотела помочь. Керри, он совсем рехнулся. Что с ним?
– Заткнитесь! Замолчите обе! Вы ничего не понимаете!
Выхожу из кухни, тащусь наверх, к себе в комнату, но успеваю услышать теткины слова:
– Дикие звери. Керри, все как ты и говорила! Я тебе тогда не поверила. Теперь сама вижу: просто звереныш какой-то…
В комнате пахнет плесенью, запах сильнее, чем прежде. Я валюсь на матрас и пытаюсь успокоиться. «Все нормально, – говорю я себе. – Нейше ты нравишься. Помнишь, как ты ее поцеловал? Все будет хорошо».
Это на словах. А в действительности становится только хуже.
Пятно на потолке потемнело. Оно разрастается, переползает на стены. Его щупальца тянутся ко мне. Я чувствую присутствие Роба… Он здесь, во влажной плесени. Это его запах.
«Ты ведь всегда ее хотел. Правда, братишка?»
Его голос – галлюцинация, не более. Никакого Роба рядом нет.
«Она этого заслуживает. Вы оба заслуживаете».
Я затыкаю уши, поворачиваюсь на бок и подтягиваю колени к груди.
– Прекрати! Слышишь, прекрати!
«Я убью тебя, Си. Можешь не сомневаться…»
– Прекрати! Я не желаю тебя слушать. Отстань от меня.
На моей спине чья-то рука. Это он. Я его чувствую. Не хочу на него смотреть. Вообще не хочу, чтобы он здесь находился. Я этого не выдержу. Бью наотмашь и натыкаюсь на что-то теплое. Раздается два крика: один – совсем рядом, второй – поодаль. Оборачиваюсь через плечо. Мама лежит на спине, широко открыв рот, она похожа на рыбу, вытащенную из воды. Тетка Дебби застыла в проеме.
Я слышу не только крики, но и смех. Хохот отражается от стен и гремит в ушах.
Глава 17
Вскакиваю на ноги, несусь по лестнице прочь из дома.
– Керри, он не в себе. Он опасен…
Вылетаю из дома, пробегаю двор, перескакиваю через стену. Сам не знаю, куда мчусь, но там я не мог оставаться ни минуты. Меня несет по переулкам и проходам, между задворками домов, мимо гаражей и мусорных баков. Я хочу бежать и бежать, целую вечность, но запас сил скоро иссякает. Бег сменяется трусцой, потом шагом. В горле пересохло, а ноги налились свинцом.
Меня выносит к заднему фасаду школы, к скопищу ветхих домишек, которые называют Сараями. Здесь у школьных уборщиков и сторожей своя маленькая империя. Но сегодня суббота. В школе пусто: ни учителей, ни учеников. Перелезаю через дыру в заборе. Домишки на замке, но у одного есть подобие крыльца, на нем стоит пара брезентовых шезлонгов. Сажусь и пытаюсь разобраться в случившемся.
Я виноват. Ударил маму, подумав, что отбиваюсь от Роба. Будь мы вдвоем, я бы вернулся домой и извинился. Возможно, она дала бы мне затрещину. Может, и нет. Ну, отругала бы. Я бы выдержал. Мы бы помирились. У нас все неплохо складывалось. А с появлением Дебби все пошло наперекосяк. Тетка станет нудить без передышки и заводить маму. Не могу я вернуться домой. Во всяком случае, не сейчас.
Главное, мне понятно, из-за чего все началось и почему Роб так зол. Он ревнует Нейшу и злится на меня за то, что я стараюсь защитить ее от него. Он хочет смерти Нейши, пытается заставить меня убить ее и тем самым заплатить за его собственную смерть. Думает, я у него в долгу и обязан проявить солидарность с ним. Не дождется! Ни за что. Нейша – добрая и красивая, и я все сильнее чувствую, что она может стать моей девушкой. Это самое прекрасное из всех чувств, и я не позволю Робу вмешиваться.
Нужно найти способ сказать ему об этом. Что он мне сделает? Он же мертв.
Откидываюсь на брезентовую спинку и закрываю глаза. Снова вижу его бледное лицо. И бегунок, за которым смыкаются две полоски молнии. Я нутром чую: если откажусь играть по его правилам, он расправится со мной. Он теперь обитает в воде, а вода повсюду, и Роб может повелевать водой, направлять ее против меня. Когда каждый день видишь его, слышишь его, вдыхаешь его запах, недолго сойти с ума. Я уже близок к тому. Ударил маму. Что дальше?
Надо найти способ избавиться от него.
Из кармана куртки доносится гудение, затем громкий рингтон мобильника. Телефон Роба. Неужели звонит с того света? Дурацкая мысль. Лезу в карман. Мне страшно взглянуть на мобильник. Потом делается стыдно за глупую трусость. Я смотрю на экран. Нейша.
– Карл, ты где?
Голос совсем тихий, будто она звонит издалека.
– Забрел к своей школе. А ты где?
– Только что выбралась на улицу. Не могла сидеть дома.
– Что случилось?
– Расскажу при встрече. Мы можем увидеться?
– Конечно.
Нейша в эту школу не ходит, учится в другой, в той, что в ее части города. Там все по-другому: блейзеры, галстуки, «да, сэр… нет, сэр». Объясняю ей, как найти Сараи, и выхожу навстречу.
Я замечаю ее раньше, чем она меня. Мне становится не по себе от ее беззащитности. Особенно сейчас. Хочется оградить ее. Увидев меня, Нейша отворачивается и вытирает рукавом лицо. Подойдя ближе, я вижу, что она кусает губы, стараясь не заплакать.
– Нейша, что случилось?
– Не здесь, не на улице.
Мы молча сворачиваем к школе. Наши руки встречаются, и меня снова обдает ее теплом. Она не убирает руку, и это дает надежду.
Веду ее через ту же дыру в заборе. Теперь, когда нас никто не видит, она вся дрожит. Я обнимаю ее. Нейша опускает голову мне на плечо. Несколько минут мы стоим и молчим.
– Все так плохо, так ужасно, – начинает она.
– Неужели еще что-то случилось?
– Отец… он сказал… после закрытия здешней фабрики мы вернемся в Брам[4].
Кажется, земля уходит из-под ног, проглатывая нас. Она не может уехать. Я не могу ее потерять. Особенно сейчас. Я крепче обнимаю Нейшу и глажу по волосам, наслаждаясь теплом ее рук, которые тоже обнимают меня за талию.
– Отец жутко разозлился, потому что я задержалась дольше обещанного времени и потому что я…
– Была со мной?
– Да. Отец ненавидел Роба. Теперь он говорит, этот город – ядовитая дыра. Считает, что совершил громадную ошибку, привезя меня сюда…
Она снова дрожит. Я целую ее в макушку, в висок, в щеку – теплая, такая теплая. Нейша чуть сдвигается, задирает голову, и я нахожу ее губы. Мягкие, влажные и соленые от слез. Осторожно прижимаюсь к ее губам, готовый отстраниться при малейшем намеке на то, что ей это неприятно. Но через пару секунд Нейша отвечает на поцелуй. Я открываю рот, она открывает свой, и мы целуемся уже по-настоящему. У нее полные, влажные и теплые губы. Мой язык словно тает внутри ее рта, и я тоже таю.
Мы останавливаемся. У меня дрожат ноги, между лопатками струится пот. Подмышки тоже взмокли.
– Мне надо сесть. – Я буквально валюсь в драный шезлонг.
Нейша собирается примоститься в другой, но я притягиваю ее к себе и сажаю на колени. Мне снова необходимо окунуться в ее тепло, почувствовать ее губы. Шезлонг скрипит под тяжестью нас двоих. Нейша морщит лоб.
– Это… нормально? – переживает она.
– Да. Абсолютно.
Мы снова целуемся. Ее рука обнимает меня за шею, другая зарылась в мои волосы. Мы забываем дышать, и это на время заставляет нас оторваться друг от друга. Сидим, раскрасневшиеся и счастливые, и немного стыдимся друг друга. Лицо Нейши снова прижимается к моему. Мы молчим.
– Нейша, твой отец был прав насчет Роба. Он и сейчас прав.
Я готов ей все рассказать, но медлю, подбирая верные слова. Ее указательный палец прижимается к моим губам.
– Он был прав насчет Роба, но ошибался насчет тебя…
Она наклоняется ко мне, и мы снова целуемся. Потом еще. И еще.