«Дыра» оказалась таких размеров, что пролезть в нее смог бы разве что песик Лео. Даже его новый дружбан, жирный сибирский котяра Кузя, вряд ли сумел бы протиснуться в несколько раздвинутых металлических ячеек.
– Ну ты даешь! – расхохоталась Лина. – В эти «ворота» ни твоя, ни моя нога не пролезет, не то что наши разъевшиеся тушки. – Мы с тобой ведь не сможем уменьшиться, как Алиса, выпив волшебную жидкость. С чего ты взял, что это верный путь на волю?
Башмачков смутился и забубнил что-то невнятное про болгарку и кусачки, которые надо срочно достать.
– Ага, еще стремянку, мощный фонарик, острый нож… Про парашют и про пистолет Макарова, пожалуйста, не забудь! Пошли уже, диверсант! Кажется, я придумала кое-что попроще.
Они подошли к черному входу, выходившему на задний двор пансионата. Мусорные баки, швабры и тряпки, садовый инвентарь… Все, что в отелях принято тщательно прятать от взглядов отдыхающих. Дверь, обитая дерматином, почти сливалась с коричневой стеной. Лина сделала глубокий вдох и дернула за ручку. Дверь со скрипом подалась. Лина постучала в стенку. В каморке на полную громкость работал телевизор. Охранник Иван Кузьмич возлежал на диване, накрывшись красным пледом, и был похож на патриция, отдыхающего на римском пиру. Рядом с «патрицием» на тумбочке стоял поднос с чекушкой водки, рюмкой и бутербродами с черным хлебом, салом и солеными огурчиками. Лина оглядела каморку и увидела в глубине комнаты умильную картину: в потрепанном кресле дремали спина к спине Лео и Кузя.
– Тоже мне пес, даже не гавкнул! Входи, кто хочешь! – возмутилась Лина и, спохватившись, поздоровалась. – Добрый вечер, Иван Кузьмич!
– Опять вы? – поинтересовался Кузьмич без особенной теплоты в голосе. едва взглянув на вошедших. – Что еще случилось? Снова кто-то кони двинул? Кому теперь «скорую» вызывать? – Кузьмич неохотно поднял голову, а потом сел на диван.
– Не волнуйтесь, пока все живы, – успокоила его Лина. – Только вот мы с Валерием можем коньки отбросить, если не вырвемся на несколько часов из этой литературной тюряги.
– То есть как это – вырвемся? – возмутился Кузьмич. – Вы же хозяйке подписку давали! Цветков строго предупредил: до конца путевки никого не выпускать.
– Ну, подписали какую-то «филькину грамоту», – меланхолично подтвердил Башмачков. – И что с того? Никакой юридической силы, честно говоря, эта бумажка не имеет. И вообще… Никто ничего не узнает, если ты, Кузьмич, сам не заложишь нас мадам Ильинской. Слушай, тут такое дело! У нашего друга Сереги Филина в Дуделкино сын родился! Сын! А мы тут прохлаждаемся… Въезжаешь? Друг сегодня поляну для друзей накрывает. Обещаем тебе с праздника гостинчик прихватить – градусов на сорок!
– Ну, вы это… – замялся Кузьмич, – Вообще-то я не вправе, но…
– Вот именно, что «но», – вступила в разговор Лина, – из каждого правила есть исключение.
– Только не подведите, – пробурчал Кузьмич.
Башмачков размашисто перекрестился:
– Вот те крест, Кузьмич, не подведем! Думаешь, нам самим охота терять «пряники», которые нам «училка» Станислава Сергеевна наобещала? Короче, зуб даю: уйдем и появимся незаметно, как воины ниньзя. Вернемся через пару часов, как раз к отбою. У нас к тебе только одна просьба: отключи, пожалуйста, видеокамеру у ворот, а то бульдог Ильинской любит обходить забор по периметру.
– Какой такой бульдог? – лукаво глянул на Башмачкова Кузьмич.
– Кузьмич, не притворяйся, ты все прекрасно понял. Бульдог – это ее заместитель Цветков. Ловит каждое слово хозяйки и выполняет все ее команды. Не удивлюсь, если узнаю, что он ей тапочки приносит.
Кузьмич помолчал для солидности, а потом сказал:
– Ладно, ребятки, валяйте! Только уговор: я ничего не слышал и ничего не видел. Неохота теплое место терять. Сами знаете: пенсионера никто на работу не возьмет, старость у нас уважают только на словах.
– Пойдемте уже, Иван Кузьмич! – поторопила Лина. – А то мы с Башмачковым опоздаем к горячему, да и выпивка на столе скоро закончится.
Близкий конец напитков стал решающим аргументом. Кузьмич крякнул, подошел к экрану компьютера и выключил видеокамеру, направленную на ворота. Затем кинул в карман просторной спецовки тяжелую связку ключей и махнул гостям рукой: шевелитесь, мол, пошустрее, если через ворота выйти хотите.
Незваные гости
Лина с Башмачковым опасливо шагнули за калитку. Дверца со стуком захлопнулась, ключ повернулся в замке, и тут Лине вдруг сделалось страшно.
– «Поручик Голицын, а, может, вернемся?» – пропела она дрожащим голоском. – Похоже, от сидения взаперти у меня развилась боязнь открытого пространства, по-научному «агорафобия».
– Ну уж нет, – возмутился Башмачков. – Я так мечтал вырваться на волю! Обратно в мышеловку не полезу, даже если ты пообещаешь мне все бонусы мадам Ильинской. Давай, шевелись, Линок, времени совсем мало.
Лина молча шагнула на тропинку, ведущую к шоссе, и тут же наступила в лужу.
– Послушай, Башмачков, ни черта же не видно! – сказала она шепотом.
На них и впрямь обрушилась такая непроглядная тьма, словно на головы накинули черный бархатный плащ. Завывание осеннего ветра и шорох деревьев в лесу заставили Лину вздрогнуть и прижаться к другу.
– В чем дело, Линок? Ты же любишь родную природу? – усмехнулся Башмачков. – Лесные запахи. аромат поздних цветов, мокрые осенние листья… Гуляй, спокойно и наслаждайся волей, пока мы в нашу лит. тюрягу не вернулись.
– Даааа, скажешь тоже – наслаждайся… – вздохнула Лина. – Зря ругают Сергея Семеныча за московскую иллюминацию. В столице хотя бы ноги по ночам не переломаешь.
– Признаю, Линок, подмосковный губер дал маху! Почему-то не установил он для тебя в лесу световую инсталляцию, – не унимался Башмачков. – Сверкающая арка у ворот пансионата или потолок из разноцветных лампочек в лесу тебе сейчас не помешали бы.
Башмачков протянул Лине руку, и она почувствовала, как тепло его огромной лапищи согревает душу, а в сердце, словно в стакане горячего чая, стремительно растворяются страх и неуверенность.
Быстрым шагом беглецы двинули в сторону Дуделкино.
– Ты точно знаешь, куда идти? – засомневалась Лина.
– А то! По внутреннему навигатору! -успокоил ее Башмачков. – Не в первый раз, старушка! Видишь кладбище справа? Значит, уже недалеко.
– Вот про кладбище – это ты зря сейчас сказал. И без него страшно! – поежилась Лина.
– Наоборот, души умерших писателей нам помогут. Кстати, ты знаешь, почему они на нашей стороне?
– Потому что мы с тобой пишем всякую чушь, а классикам обидно, что потомки «не тянут», и они стараются «подтянуть» нас.
– Похвальная самокритика, но суть не в этом. Дело в том, что мы с тобой хотим узнать истинную причину, по которой в этом миленьком месте погибают писатели, их духовные братья и сестры. Я верю, что души усопших сочинителей помогут нам добраться до истины – из солидарности. Я не раз слышал такую легенду: в местах, где жили и умерли великие люди, остается невидимый купол из отпечатков их мыслей и чувств. Самый большой купол, по мнению мистиков, накрывает Санкт-Петербург. Над Дуделкино, я думаю, купол поменьше, но он все равно существует! Думаешь, почему я люблю сюда ездить? Буквально кожей ощущаю присутствие рядом с собой душ умерших писателей и поэтов. Брожу здесь, а они наперебой подсказывают мне темы и идеи будущих сочинений.
– Никогда не замечала, что ты склонен к мистике, – удивилась Лина.
– Не в этом дело. Просто наш план настолько безнадежен, что помочь может только чудо. Ты, кстати сказать, уверена, что Иветта Александровна Коромыслова до сих пор живет на улице Короленко?
– Конечно, нет, – Лина сказала это очень тихо. Только сейчас она поняла, в какое безнадежное дело они вляпались, и продолжала: – Даже если она там живет, маловероятно, что дама захочет вечером пустить в дом незнакомых людей и, тем более, начнет откровенничать с ними. Что-то мне подсказывает: она весьма преклонного возраста, а старушки всегда очень подозрительны.
– Не факт, – сказал Башмачков. – Пожилые мужчины очень даже легкомысленны, то и дело пристают к молодым девушкам. Впрочем, все зависит от кошелька и известности. Почти невозможно встретить пожилого слесаря с молоденькой женой, которая годится ему во внучки, зато старого писателя с юной красоткой-супругой – запросто. Впрочем, скоро все сами узнаем про Иветту Александровну. Взгляни вон туда – дом Коромысловых уже за поворотом.
Лина увидела зеленый домик за высоким забором и почувствовала, как сердце ухнуло куда-то в желудок. Она так сжала пальцы Башмачкова, что тот ойкнул и проворчал:
– Эй, хладнокровнее, леди-детектив! Возьми себя в руки. Помни, что в загородном доме главное – найти общий язык с собакой, чтобы завтра не явиться на семинар Ильинской в разодранных джинсах.
– Ой, а у тебя не агорафобия, а кинофобия – боязнь собак! Ладно, не трусь, я с тобой! Никто тебя не съест!
Лина сделала глубокий вдох и медленный выдох, чтобы заставить сердце стучать чуть спокойнее. Тренер по китайской гимнастике цигун когда-то научил ее этой практике, и она ей иногда пользовалась.
Вот и дом двенадцать-а. Башмачков вздрогнул, но быстро взял себя в руки. На калитке красовалась табличка с огромным волкодавом и грозная надпись: «Нарушители границ остаются без яиц!». Башмачков напрягся, сжал одну ладонь в кулак, а другой нажал кнопку звонка. За забором сразу же залаяла собака. Судя по басистому тембру, пес был габаритами ближе к сенбернару, чем к карликовому пуделю.
– Кто там? – раздался в динамике недовольный старческий голос.
– Здравствуйте, мы от Бориса Биркина. – Лина сказала это кротким, почти ангельским голоском, однако хозяйка не спешила открывать калитку.
– А почему Борясик вместо того, чтобы навестить меня лично, прислал на ночь глядя незнакомцев, да еще и без предварительного звонка? – поинтересовался голос.
– Нам горько сообщать вам печальную новость, но....
Башмачков запнулся и замолчал. Пришлось Лине взять инициативу в свои руки: