Лина опять замычала. Волков подошел и расклеил ей рот:
–Можешь поболтать напоследок. Это будет твоим последним словом.
Лина внезапно перестала плакать и обратилась к другу:
– Ты их не дооцениваешь, Башмачков! Трех наших коллег убили не за книги, а за то, что они случайно узнали правду. Ту правду, которая спутала бы Волкову все карты. Слова – вещь опасная. Помнишь, у Бориса Леонидовича:
«О, если б знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью убивают.
Нахлынут горлом и убьют».
– Так когда это было! – попытался успокоить ее Башмачков.
– Между прочим, – сказала Лина, – не так уж и давно. Пастернак, написавший эти строки, умер меньше ста лет назад, не пережив травлю. Знаешь, сколько народу в прошлые века замочили за слова! – сказала Лина. Не сосчитать! Писатели нередко расплачивались жизнью за книги и даже за мысли. Джорджано Бруно сожгли на костре, как и старообрядца протопопа Аввакума. Радищева отправили в сибирскую ссылку за «Путешествие из Петербурга в Москву». Даниеля Дефо, автора Робинзона Крузо, приговорили к стоянию у позорного столба за едкую сатиру. Свифта лишили места священника в ирландском соборе. и свои политические памфлеты он публиковал под разными псевдонимами. Нередко писателей изгоняли из их родных мест. Данте выгнали из Флоренции, Томаса Манн бежал из фашистской Германии, Солженицына, Аксенова и Бродского выслали из СССР.
– Да уж, – сказал Башмачков. – Крыть нечем. Палачи во все века любили пофилософствовать и подвести базу под свои преступления. Надеюсь, господин Волчок, вам это не поможет. Слишком много непонятных смертей в одном месте. – По любому тебе и твоим сподвижникам придется объясняться со следователями.
– Слушай, писатель! Ты до таких лет дожил, но до сих пор ничего не понял! В нашей стране цена жизни человека – копейка, – хохотнул Волчок. – Я-то объяснюсь со следоками, будь спок! Не впервой. А вот вас никто искать не станет. Каждый год у нас в стране пропадают без вести тысячи людей. И что7 А ничего! Взрослых у нас не больно-то ищут. Здесь на территории «Вдохновения» места полно. Закопаем вас под деревьями у забора – ни одна собака не найдет… Только яблони будут лучше плодоносить. Ну что, зассал, писатель?
– Не дождешься, – сказал Башмачков. Зарычав от бешенства, Волков ударил его в солнечное сплетение, и писатель осел со стула на пол. Лина замычала с заклеенным ртом от сочувствия и бессилия.
Какие люди!
Внезапно послышались торопливые шаги, и кто-то громко постучал в дверь.
– Кто там? – спросил Волков и подал бандитам знак молчать.
– Откройте, – раздался звонкий голосок. – Это я, Кира Коровкина.
– Какого черта вам здесь надо? – спросил Волков, не особо подбирая слова.
Он рявкнул так свирепо, словно и вправду был волком, успевшим схарчить не только бабушку Красной Шапочки, но и всех охотников.
– Красная Шапочка явилась в гости к волку! – прохрипел Башмачков, угадав мысли Лины и пытаясь ее подбодрить. Длинный охранник подскочил нему и закрыл рот рукой.
– Вы случайно не видели мои лайковые перчатки? – продолжала Кира из-за двери.
– Какие еще нафиг перчатки! Вали, отсюда по добру – по здорову! – зарычал Волков. – Здесь идет серьезное совещание и не до твоих шмоток. Кто тебе вообще открыл дверь в зал?
– Милана открыла. Между прочим, дивная девушка! У нее есть ключи от всех дверей в пансионате. Она как женщина посочувствовала моей потери и посоветовала поискать их в гримерке за сценой. Я там причесывалась перед торжественным закрытием семинара. Прикиньте, Милана зачем-то свою сумочку открыла: дескать, она перчатки не брала. Между прочим, они не дурацкие, а тонкие, французские и дорогие. Кстати, вы меня с гонораром сегодня обломали. Обидно! Доходы у писателей сами знаете, какие. Короче, для меня потеря перчаток – большая финансовая неприятность.
– Ничего, переживешь! – гаркнул Волков. – Хватит тарахтеть, я уже оглох от твоей болтовни. А ну вали отсюда! Семинар окончен, дурацкие просьбы гостей мы больше не исполняем.
– Ну тогда выйдите, пожалуйста, на минутку! Мне надо у вас кое- что спросить! – сказала Кира голосом капризной девочки, требующей у папы куклу. Волков не отвечал, и Кира снова принялась ныть. – Так не честно, господин Кармашов! Я отсюда без перчаток не уйду. Сяду у вас под дверью и буду сидеть всю ночь, так и знайте.
– Только этой идиотки здесь не хватало! – проворчал Волков. – Она из тех, кому лучше уступить, чем спорить.
Он рванул дверь, и тут…
– Всем лежать! – в каморку вломились три здоровенных омоновца. Бойцы заломили руки тюремщикам Лины и Башмачкова, послушно упавшим на пол, и защелкнули наручники. Затем они впихнули Волкова обратно в каморку, так же защелкнули на его запястьях стальные «браслеты» и приказали главарю банды не совершать глупостей и сидеть тихо.
– Не вопрос, гражданин начальник, посижу, где скажешь! А в чем, собственно дело? –Волков выбрал одного из омоновцев и попытался наладить с ним контакт. Внешне Волчок был спокоен, однако в его голосе появились хрипловатые блатные интонации. Месяцы, проведенные на зоне, не прошли даром, и недавний владелец бизнеса и генеральный директор мгновенно «переобулся», став подозреваемым, и начал разговаривать с ухватками бывалого зэка.
Лина с перепугу тоже легла на пол. Здоровенный омоновец легко, как пушинку, поднял ее на ноги и развязал ей руки.
– Женщина, вы-то зачем на пол упали? – спросил он насмешливо. – Вы же потерпевшая!
Лина смотрела на парня в форме ОМОНа во все глаза и ничего не понимала.
– Ты что, успел позвонить Коляну? – спросила она у Башмачкова, но тот в ответ лишь пожал плечами. Было ясно, что писатель и сам удивился такому повороту событий.
– Ничего не понимаю! – признался он, потирая синяки и ушибы и вытирая носовым платком разбитую губу.
Тут опять открылась дверь, и в каморке эффектно, как премьер на сцене, нарисовался следак Васильев собственной персоной.
– Колян! – охнул Башмачков. – Друг! Ты-то откуда все узнал? Я же тебе так и не дозвонился!
Следом за Коляном в каморку юркнула Кира.
– Кира, а вы-то как сюда попали? – настала очередь Лины удивляться. Она уставилась на детскую писательницу в платьице «подросток-переросток». Инфантильное платьице и причудливо заплетенная косичка выглядели на фоне омоновцев так же нелепо, как если бы балерина в пачке явилась в СИЗО крутить фуэте.
– Знакомьтесь, наш лучший опер Екатерина Коробкина! – представил девушку Колян.
– Так вы не писательница? – снова удивилась Лина. – И не Кира, а Катя? И не Коровкина, а Коробкина? Боже, сколько новостей одновременно!
– Почему же сразу «не писательница»! У меня несколько напечатанных детских книг! – обиделась Кира-Катя. – Современные сказки, между прочим! В известных издательствах вышли. Для того, чтобы стать писателем, необязательно оканчивать Литературный институт, как Станислава Ильинская, или вступать в Союз писателей, как Мария Кармини. Главное – иметь способности и желание писать. Ну, и немного знать жизнь и человеческую натуру, – скромно добавила она.
– Несомненно! – согласился Башмачков. – Только мне все равно не ясно, что вы здесь делали столько времени. Неужели собирали материал для новой сказки?
– Совмещала приятное с полезным! – улыбнулась Екатерина. – Училась у коллег писать синопсисы, слушала ваши выдуманные истории, сочиняла свои. В общем, с пользой провела время в писательском семинаре.
– Катя скромничает, – сказал Васильев. – Она все это время работала под прикрытием. Как только нам стало известно, что среди прекрасной подмосковной природы творятся отнюдь не прекрасные дела, начальство тут же откомандировало Катю лично во всем разобраться.
– Выходит, вы, Катя, не зря все время в холле сидели? –догадалась Лина.
– Ну, конечно! Там же отличный наблюдательный пункт. Все как на ладони: кто входит, кто выходит, кто куда и зачем пошел…
– В баре я вас тоже не раз видела, – продолжала Лина. – Теперь понимаю – вы там тоже отдыхали не просто так. Почти ничего не пили! В отличие, например, от Егора Капустина.
При имени Егора Капустина лицо Кати вдруг порозовело, и она пробормотала:
– В баре – отличный пост наблюдения! Все участники семинара были как на ладони. Впрочем, тот, кто их обслуживал, тоже о себе рассказал немало.
– И в сарай вы тоже не просто так вчера заглянули? – догадался Башмачков.
– Ну, конечно! По обрывкам веревки, хаотичным следам от подошв господина Башмачкова (я еще днем заметила, что на писателе были ботинки с протектором) и по паре оторванных пуговиц от плаща Ангелины Томашевской я сразу поняла, что вам оказали в сарае не самый сердечный прием. Между прочим, вот эти подозреваемые.
– Снимите с задержанных балаклавы, – приказал Николай Васильев омоновцам, – мы должны увидеть их лица.
Бойцы стащили с преступников вязаные шапки, и Лина с Башмачковым онемели. Писатель подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть бандитов, а Лина от неожиданности схватилась за край гримерного столика, чтобы наоборот – не упасть. На них смотрели с ненавистью бармен Кирилл Балалайкин и их новый приятель Кузьмич!
– Кузьмич! – охнула Лина – Не могу поверить! Как же так! Ты что, вправду был готов нас убить? Мы же считали тебя другом!
– Вот заладила: «Кузьмич, Кузьмич»! Я делал то, что было приказано, – огрызнулся охранник – Между прочим, пытался вас по-хорошему предупредить. Забыла? Ох, как быстро мы все хорошее забываем! А я ведь рисковал, когда помогал вам за территорию выбраться и вообще… Я же заходил к вам в номер, чтобы сказать то, чего не имел права говорить. Дескать, рвите отсюда когти пока не поздно. Забыла? Нет? То-то же!
– Ты же дружил с нами, Кузьмич! Делил хлеб-соль! Мы думали, ты за нас! Зачем ты согласился исполнять преступные приказы? Не зверь ведь, животных любишь! Ты же знал о том, что Кирилл травит людей, и молчал.
– Животные лучше людей. Люди – двуличные сволочи. Эта тварь Кира тоже делала вид, что дружит со всеми, – Кузьмич бросил злобный взгляд на детскую писательницу и продолжал, – втиралась в доверие, а на деле, как только что выяснилось, всюду шныряла, разнюхивала и шпионила… Терпеть не могу легавых в