т, как последний глупец, и дождался, пока на свет не появилась ты – точная копия моей любимой…
А уж тогда я спятил окончательно. Мне и прежде случалось свататься к женщинам из рода Дорэ – тем, кто походил хоть немного на ту, первую Веронику. Но их отказы меня не слишком печалили. Теперь же… я повел себя, как последний идиот. Чтобы не разлучаться с моей, как я считал, Вероникой, я подружился с твоей матерью и почти все вечера проводил у вас в доме – ты, может быть, еще помнишь старичка-соседа, который дарил тебе кукол, а потом пропал неведомо куда… А днем я превращался в ребенка, чтобы ходить с тобой в школу… я хотел с первых же дней твоей жизни стать для тебя самым близким человеком, единственным возможным избранником! Старался быть лучше всех, умнее, знаменитей, краше… Если б я мог догадаться, что ты ждешь волшебника и ангела!.. – ван Хорн невесело усмехнулся. – Ты еще лежала в колыбели, когда я ночей не спал, колдуя над твоим талисманом, чтобы свести имена и названия, – словно чувствовал, что именно теперь и откроются ворота в Квейтакку, простоявшие запертыми тысячу лет!
Он посмотрел на капитана Хиббита.
– Кстати… разве это не было еще одним препятствием? Я ведь знал, о чем говорится в надписи, и ты знал, что я знаю. Почему же все-таки не выдал меня? И повел нас в Броселиану?
Кароль ответил не сразу. Захватил горсть песка, рассыпал ее. Потом сказал неохотно:
– Ты допустил этот поход. Считай, что я воспринял твое молчание, как вызов.
Овечкин покачал головой.
– Прямо мальчишки, ей-богу, – проворчал тихо, себе под нос, но Вероника услышала.
Остальные услышали тоже.
– М-да, – сказал ван Хорн. – Оба хороши. Асильфи, капитан, только называются ангелами, к твоему сведению. Но отнюдь ими не являются.
– Ну, знаешь! – тихо возмутился Кароль. – Чего тогда ждать от обыкновенного смертного человека?
Ван Хорн тяжело вздохнул.
– Хороший вопрос! Ты когда-нибудь задумывался о том, почему бессмертных магов, и не только магов, но и эльфов, фей и прочий волшебный народ так тянет к смертным людям?
– В каком смысле «тянет»?
– Почему мы с такой охотой живем среди вас и так часто вступаем с вами в браки? Это при необыкновенных-то достоинствах и красоте самих квейтанцев?
– А… думал, конечно.
– И до чего додумался?
– Лучше я промолчу, не то как-то нескромно выйдет. Сам скажи.
Антоний ван Хорн вздохнул снова.
– В людях таится великая загадка, которую мы не можем разгадать. Что позволяет им – таким слабым и уязвимым по сравнению с нами, так мало живущим и так легко умирающим – ни в чем нам не уступать? Ни в мужестве, ни в силе духа, ни в уме, ни в достоинстве… взять хоть Михаила Анатольевича – в свои сорок лет он куда умнее меня, прожившего на свете тысячу с лишним!..
– Ну, – сказал Овечкин, – во-первых, мне не сорок, а больше, учитывая память о прошлом. Во-вторых… мы ведь взрослеем гораздо быстрее вас, бессмертных, которым некуда торопиться. Вы можете позволить себе веками искать ответы на важные вопросы, а мы не можем, и вынуждены порою принимать решение за минуту… Надо думать, потому и заблуждения ваши, как и озарения, отличаются воистину «ангельским» размахом – лет этак на тыщу… в полном соответствии с жизненным потенциалом.
– Благодарю, – хмыкнул ван Хорн. – Теперь мне будет о чем поразмыслить в ближайшую пару веков… Но что нам всего непонятнее в вас – это ваше отношение к смерти. Вы боитесь ее. И тем не менее способны рисковать жизнью с такой легкостью, будто вы на самом деле бессмертны. Это еще можно понять, когда речь идет о высоких принципах, чести, любви… однако мне случалось встречать смельчаков, которые шли на смерть исключительно из того, что капитан Хиббит называет «куражом»! Как такое возможно?..
– То-то же, – сказал капитан. – Знай наших! Но довольно восхвалений… рассказывай лучше, чем там закончилось-то у вас с Ианом Дорэ? Я бы на его месте не стал полагаться на один жалкий талисман. Еще и сам охранял бы своих девчонок!
– Вероника умерла, рожая первую дочь. После этого Иан добровольно ушел из жизни, – ответил ван Хорн. – Без нее он ничего не хотел. Иногда я ему завидую.
На лицо его вновь легла тень неизбывной усталости. И, помолчав немного, он тихо сказал, обращаясь к сказочнице:
– Ника… я знаю, ты меня простишь… потом, когда-нибудь, хоть я и не стою этого. Кому, как не мне, следовало понимать, что тебя обмануть невозможно? Я лгал тебе – всегда, и ты это чувствовала. И не могла ответить на любовь, которая была любовью лишь наполовину. Все остальное – оскорбленное самолюбие… за тысячу лет я так и не смог справиться с ним – не отомстив Иану Дорэ.
Голос его дрогнул, перешел почти в шепот.
– Как справедливо заметил наш мудрый спутник, я сам создал для себя ловушку. Жаль, что от этого страдала и ты. Но… все уже позади. Я тоже разглядел наконец своего «дракона», и мы оба теперь свободны.
Но, Боже мой, как же я устал! Одного хочу – проспать лет сто в Заветной роще асильфи, чтобы забылись все черные думы…
Черные думы коплю,
словно в груды агаты слагаю.
Дивные где берега
белого слова «люблю»?
В трюме соль соли земли
вечным грузом нетающей боли.
В бухте надежды любовь
прочно сидит на мели.
Мрачен покой твой и мудр,
океан одинокой печали.
Мертвая зелень луча,
раковины перламутр…[1]
Он прочел это все тем же полушепотом, не сводя глаз с заходящего солнца, и умолк.
Капитан Хиббит, глядя на понурившуюся Веронику, тихонечко скрипнул зубами.
– Ты и впрямь опасный тип, кавалер ван Хорн! – сказал он ровным голосом. – Твои стишки?
– Нет, – ответил тот. – Их написал человек – петербургский поэт, ныне покойный. Ника его знала. Солнце вот-вот зайдет… Кажется, я сказал все, что хотел. Твоя очередь, капитан.
– В смысле?
– Все мы поняли что-то важное в конце пути, как и предвещал Михаил Анатольевич. А ты?
Кароль на мгновение вытаращил на него глаза. И фыркнул насмешливо:
– Я?.. Ничего я не понял. У вас все так красиво, ребята, до чертиков! Куда уж мне, с солдатским-то рылом, в ваш поэтический ряд! Увольте.
Он встал и принялся отряхиваться от песка.
– Всё позади, все свободны, я рад. Разбегаемся сразу или посидим на прощанье в каком-нибудь славненьком кабачке? Есть у меня такой на примете, да не один, и я бы, например, с удовольствием…
Овечкин поднялся тоже, протянул руку Веронике.
Капитан не договорил. Проклятье… она так и не взглянула на ван Хорна, и по виду ее было совершенно невозможно определить, о чем она думает. Рада, что встретила наконец своего ангела, или не очень?..
– И я не откажусь, – сказал вдруг Михаил Анатольевич. – Бокал шампанского был бы сейчас очень кстати. Не правда ли, Вероника Андреевна?
Кароль напрягся в ожидании ответа.
Бокал, другой… а там, глядишь, и станет ясно, кого она предпочитает в провожатые…
И тут, не дав Веронике ответить, прямо посреди их маленькой компании неожиданно появился из воздуха какой-то незнакомец, заставив всех четверых в испуге шарахнуться по сторонам.
После секундного замешательства оказалось, впрочем, что капитану Хиббиту этот внезапный визитер был знаком очень даже хорошо.
– Ба! – радостно воскликнул Кароль. – Себастьян! Какими судь…
И осекся, увидев в руках у новоприбывшего ярко блеснувшие в последних лучах солнца серебряные наручники.
Глава 43
– Какими, какими… по твоему же высочайшему повелению, – сказал посланец Немезиды хрипловатым, но приятным баритоном и, шагнув вперед, мгновенно заковал его в зачарованное серебро. – Ты спятил окончательно, Кароль? Я тебе кто – стражник, мент?!
– Ч-черт, – обескураженно протянул капитан. – Мог бы хоть не при даме…
– Познакомь, кстати, – друг его отступил, окинул внимательным взглядом всю компанию. – Ради кого сыр-бор?
– Знакомься… Вероника Андреевна Крылова, Михаил Анатольевич Овечкин, кавалер ван Хорн. А это, друзья мои, полковник Герьер… Себастьян, их-то не трогай!
– Я подумаю, – пообещал тот, зазывно глядя на Веронику. – Позвольте ручку, мадам… значит, вы и есть та самая замечательная земная писательница, которая выдала врагу все наши государственные секреты?
Вероника, хотя была встревожена не на шутку, не смогла удержаться от улыбки.
– Та самая, – ответила она с некоторой даже кокетливостью, и Кароль понял, что и на нее уже успело произвести впечатление неотразимое обаяние этого чертова полковника, устоять перед которым не могла ни одна женщина.
Себастьян Герьер принадлежал к тому редкому типу мужчин, что способны видеть королеву в любой представительнице слабого пола, хотя бы и в замарашке с помойки, – и не только способны, но и видят. При нем начинала кокетничать даже несгибаемая «железная леди», кавалер-майор Эме Каваль…
И не то чтобы такой уж Адонис – коренастый, плотненький, мундир вечно расстегнут, шевелюра всклокочена!..
Полковник поцеловал даме руку и выпрямился.
– Мечтаю прочесть ваши сочинения. И прочту – вот только протрезвею.
– Они не стоят такой жертвы, – мило улыбнулась Вероника.
В ответ он снова обласкал ее сияющим взглядом своих удивительных, золотистого цвета глаз, и Кароль не выдержал.
– Везет вам, Вероника Андреевна, на каких-то расхристанных асильфи! – в сердцах сказал он. – Мечтали увидеть, нате вам – сразу два за вечер, и один другого чище!
– Вы ангел? – спросила она у полковника.
– Имею такое несчастье, – тот ухмыльнулся.
И посмотрел на Овечкина.
– А вы, как я понимаю, маг из Петербурга. Рад встрече.
Он обменялся с Михаилом Анатольевичем рукопожатием и повернулся к ван Хорну.
– О тебе, кавалер, я, кажется, слышал. Пропавший без вести отпрыск ван Хорнов из Торна? Они, между прочим, ищут тебя на Земле. С первого дня, как открылись ворота.