Патрицианская сволочь. Малолетка, возомнивший себя воином. Энцо сплюнул на оцепеневшее лицо, вытер губы рукавом. Взял в руки оружие, будь готов, что пришьют, как собаку.
– Еще, мля, есть желающие? – проорал Энцо в пролет между этажами. Крик эхом разнесся по этажам.
Больше желающих не нашлось. Народ здесь прятался, это точно, но вылезать не торопился. Хорошо, что легионеров не было. Энцо снова с досадой вспомнил о бункерах. Наверняка там засели, под защитой силовых полей, бронированных стен и маскировки.
Он сбежал по ступеням на тридцатый. Все молчали. Тряслись, смотрели украдкой на обезображенное тело. Энцо не было их жалко. Да, вот так бывает в реальном мире. Пора привыкать.
– Пошли, – бросил грубовато. Бабы двинулись наверх, огибая лежащее тело убитой девчонки. Та кривила заляпанные кровью губы – единственное, что осталось от лица.
– Ей было больно? – спросил Гай. Глаза его были сухими, он строго смотрел на убитую, как будто злился на бабу, что та подвернулась под выстрел. Или, может, что не сумел помешать.
Энцо тоже это бесило.
– Не думаю, малой, – ответил он и легко подтолкнул мальчишку к лестнице. – Давай, живей.
Хотя куда им торопиться, он сам не знал. Бежать-то было некуда. Только сидеть в торговом центре и ждать, кто придет первым: «пауки» или патриции.
Вышли они на тридцать втором, бабы устали топать. Двинулись вдоль магазинов, судя по указателям, к столовой. Манекены белели в глухой тьме магазинов, провожали их пустыми взглядами, и Энцо каждый раз хотелось по ним пальнуть. Каждый раз мерещилось, что это – живой человек. Тихо было, тише чем в пустоши у Десятой курии. Мертво.
Дальше, за стеклянными стенами раскинулось тряпичное море. Вешалки с тряпками заполняли этаж от стены до стены, высотой с Энцо, а то и выше. Таблички у потолка указывали отделы: «Женская одежда», «Мужская одежда», «Обувь», «Одежда для перелетов». Выход маячил на другом конце.
Энцо пошел впереди. Держать направление удавалось с трудом, – создатели магазина будто специально не делали прямых ходов. Идти приходилось кругами, мимо всего шмотья, которое они собрали. Здесь Энцо было не по себе. Он прислушался. В отделе женской одежды что-то прошуршало и стихло, но за шагами патрициев было не разобрать, где именно.
Энцо жестом велел остановиться. Точно, в глубине женского отдела что-то жужжало, стукало и шелестело. Ритмично, как сломанный аппарат. Энцо прокрался вдоль ряда, держа палец на спусковой кнопке. Сунулся за угол, готовый стрелять, но разглядев источник звука, опустил оружие.
На полу лежали тела консультанток с номерами на затылках. Обе смотрели на Энцо под неестественным углом. Кто-то свернул им шеи, причем, не вчера. Тела покрылись волдырями, под лицами натекла кровавая пена. В бок одной тыкался робот-уборщик, щекотал ее усиками щеток. Объезжал по дуге и снова утыкался, пытался замести ее в себя.
Зашуршало, и из одежды вынырнули двое: тощая белая баба и такой же мелкий мужик.
– Что за б… – Энцо выдохнул, как на иголках от подкатившего адреналина.
Патриции смотрели в дуло его «пиллума» не отрываясь и медленно, как по команде, подняли руки. Тут же подоспел Гиппократ, тронул его запястье, и Энцо послушался, опустил оружие.
– Спокойно, мой друг. Спокойно. Они не представляют опасности. Давно вы здесь? – обратился Гиппократ к патрициям.
Мужик скосил жучиные глазки на Энцо, криво улыбнулся. Хотя веселиться было не от чего.
– Два дня. Может, три. Нас было много, но все ушли с легионерами.
– А мы остались! – встряла баба. Выпрямившись, она оказалась высокой, настоящая жердь с глазами.
– Да, мы не пошли. Скоро все это закончится, зачем куда-то уходить, правда? – Мужик развел руками. – Скоро же все закончится.
Гиппократ расплылся в улыбке, прокурлыкал что-то вежливое в ответ. Энцо уже их не слушал. Быстро оценил: оружия у них не было, больше никого не было видно. Навредить вряд ли смогут.
– Кто их убил? – он кивнул на девушек-консультантов.
– Не знаем, – сказал мужик. – Здесь были какие-то номера…
– Да, номера, – кивнула баба.
– Но мы спрятались.
– Да, мы спрятались, – баба снова кивнула. – Вы не могли бы их убрать? – поинтересовалась она, облизнув тонкие губы. Глаза у нее были, как у кликера, большие и стеклянные.
– Кого? – не понял Энцо.
– Их.
Она указала на тела длинным красным ногтем.
– И куда я тебе их уберу?
– Вы же номер, вы должны знать такие вещи, – возмутилась баба.
– А вы легионер? – перебил ее мужик. Теперь он смотрел настороженно. Гиппократ беспомощно заметался взглядом, замахал руками, подавая Энцо сигналы. Но тот срать на них хотел.
– А я похож? – Он уже был готов двинуть патрицию. А потом его бабе, оба одинаково ему не нравились.
– Но вы не имеете права носить оружие, если не являетесь легионером. Мы вынуждены вызвать настоящих легионеров.
– Вызывай, чо. – Энцо пожал плечами. Пускай вызывают, а он посмотрит.
Кивнув, мужик принялся судорожно жать на сенсопластину на своем запястье. Она была чем-то испачкана, как и манжета рубашки. Что-то засохло, то ли дерьмо, то ли рвота.
– Не работает, как же так? – пробормотал патриций и вновь скрылся в тряпье. Баба нырнула за ним, яростно зыркнув напоследок. Из-за платьев донеслось шушуканье, шаги пересекли зал, и парочка выскользнула из магазина. В отдалении переговаривались оставшиеся бабы, слышался тонкий голос Гая.
– Уроды чокнутые, – Энцо пнул стойку с вешалками, и та повалилась, раскидав яркие платья.
– Не надо, – мягко попросил Гиппократ. Облако его седых волос светилось в полумраке.
– Чего не надо, мля? – ощетинился Энцо.
– Не ругайтесь на них. Они… Вы же видели, что они не в себе. У них своя печаль.
Энцо фыркнул. Печаль, ну да. Пусть они расскажут о ней девчонкам-продавцам, у тех печали уже нет. Вообще никакой.
Он перешагнул холодные ноги.
Жрать хотелось так, что кишки в узел свернулись.
Энцо затолкал остатки бутерброда в рот и полез на кухню за добавкой. Перебрал пакеты на полках холодильника, затем порылся в охлажденных заготовках. Накидал еду прямо на поднос, без тарелок: жареные куски курицы, картошку, засохшую лепешку и кучу каких-то колобков, слепленных из крупы и мяса. Щедро полил все это соусом. Марсовы яйца, как же хорошо…
– «Курцепс» я бы вам не советовал, – влез Гиппократ. Он ел неспешно, откусывал бутерброд понемногу и прожевывал минут десять, как будто жрать не хотел. Рядом ковыряла макароны хромая медсестра. Они со стариком вроде как поладили, всю дорогу шли рядом, а теперь за один стол сели. Правда, молчали, как рыбы. Может, Энцо мешал, может, еще что. Плевать.
Он глянул на мясо, которое выбрал. Нормальные куриные ноги, острые, мясистые, с хрустящей коркой и жирком. В тоннелях такие бы с костями сожрали.
– Это ещё почему?
– Употребление генномодифицированной птицы негативно влияет на активность головного мозга, сосуды, сердце и потенцию.
– И потенцию? – уточнил Энцо.
Гиппократ кивнул, и аппетит к куриным ногам резко уменьшился. Не пропал, нет, но поутих. Энцо запустил пальцы в лоток с картошкой и стружками соевого мяса. На вкус было очень даже. И чего никто не ел? Все расселись по здоровенному, уставленному столами залу и ресторанам вокруг. В одном, правда, обосновалось семейство номеров, и Энцо со своими патрициями туда не лезли.
– Вы позволите мне осмотреть вашу ногу после обеда? – Гиппократ обратился к медсестре, затем глянул на Энцо. – И ваше ребро, Двести Шестой.
– Энцо, – отозвался Энцо.
– Что, простите? – нахмурился Гиппократ.
– Меня Энцо зовут, а не Двести Шестой.
Нарушение закона, ну да, хотя ему плевать. Зовите легионеров, давайте! Вот только где они сейчас, эти легионеры?
– Хорошо. Энцо, – осторожно кивнул Гиппократ. – Меня зовут Марк Терренций Катон.
– Угу. – Энцо решил не запоминать. Звать Гиппократом куда проще. – А тебя как? – он сунулся к медсестре, больше из желания насолить им всем, чем познакомиться. Пусть знают и называют его по имени. Он человек, а не машина с серийным номером.
– Веста, – бросила медсестра.
– В честь богини, что ли?
Веста молча уставилась на Энцо, будто хотела нос откусить. Макаронина сползла с вилки, оставив кровавый помидорный след на рукаве медкостюма.
Да чего эта бабища вылупилась?
– Я типа разговор поддержать хотел, – Энцо развел руками.
– Не надо ничего поддерживать, – отрезала Веста и намотала макаронину обратно.
Не надо поддерживать? Типа «не говори со мной, номер», да? Сука заносчивая… Таких надо сразу ставить на место.
– Как скажешь. – Энцо уставился на нее исподлобья. – Номерам надо помалкивать, да?
– Я имела в виду не это.
– А что, мля? – Он раздавил пальцами картофельный ломтик. – Вы ж нас за людей не считаете. Мы же, типа, автоматы для уборки, приготовления пищи, всегда можно заменить. А можно и пристрелить.
Лицо Весты скривилось, как в приступе боли.
– Стрелять – это по вашей части. – Она резко отодвинула стул, так, что его ножки с визгом проскребли по полу, и ушла, прихватив поднос.
Гиппократ качнул головой.
– Зря вы так.
Энцо указал на уходящую Весту.
– А она не зря языком чешет? Я, вообще-то, ее жопу из тоннелей вытащил, могла бы и спасибо сказать. Или просто не гавкать для начала.
– Вы многого не знаете. Два года назад Веста потеряла сына.
– А я здесь при чем?
– Его убили в перестрелке у театра «Деймос».
Вон оно что. На нижнем уровне часто такое. Номера там посмелее, много клик-дилеров, которые тусят у входов в тоннели. Видят легионера – шмаляют без разбора и лезут вниз, разбегаются, как тараканы. Вот и зацепили небось. Прохожим там часто достается, особенно по ночам.
Доставалось. Сейчас достается всем без разбора, все равны.
Энцо вгрызся в хрустящий «Курцепс». Похрен, с одной тарелки стоять не перестанет. Может, уже завтра подохнет, потому жрать надо от пуза.