— Я не знаю, о чем она тут говорит. Какая-то ненормальная. Мне она сказала, что ей двадцать один.
Эммелин плачет всю дорогу горячими, злыми слезами. Боюсь, она мало что слышит из лекции Ханны о чувстве ответственности, девичьей чести и недопустимости подобных побегов.
— Он меня обожает, — только и всхлипывает она в ответ. Из покрасневших глаз снова льются слезы. — Мы хотели пожениться.
Ханна лишь вздыхает.
— Перестань, Эмми. Пожалуйста.
— Мы любим друг друга. Филипп найдет меня и заберет.
— Сомневаюсь.
— Зачем ты туда явилась и все испортила?
— Испортила? — возмущается Ханна. — Да я тебя спасла! Тебе повезло, что мы нашли тебя раньше, чем ты влипла в действительно серьезные неприятности. Пойми, он женат. Он обманул тебя, чтобы снять в своих мерзких фильмах.
Эммелин смотрит на сестру и выпаливает дрожащими губами:
— Тебе просто завидно, что я наконец счастлива! Что у меня роман! Что кто-то любит больше всех меня, а не тебя!
Ханна не отвечает. Мы подъезжаем к дому номер семнадцать, подходит шофер, чтобы отогнать автомобиль в гараж.
Эммелин складывает руки на груди и шмыгает носом.
— Пусть, пусть ты испортила этот фильм — я все равно стану актрисой! Филипп меня подождет. И другие фильмы тоже покажут.
— Какие еще другие? — Ханна испуганно смотрит на меня в зеркальце заднего вида, и я понимаю, о чем она думает. Придется рассказать Тедди. Только он способен сделать так, чтобы эти кадры никто никогда не увидел.
Ханна и Эммелин исчезают в доме, а я сбегаю вниз по лестнице для слуг. У меня нет наручных часов, но время явно близится к пяти. А спектакль в полшестого. Толкаю дверь и чуть не врезаюсь в миссис Тиббит.
— Альфред? — задохнувшись от быстрого бега, спрашиваю я.
— Очень милый молодой человек, — неприятно улыбается она. — Жаль, что ему пришлось удалиться так рано.
У меня падает сердце, я гляжу на часы.
— Давно он ушел?
— Да уж порядочно, — поворачиваясь ко мне спиной, говорит миссис Тиббит. — Сидел тут, сидел — все смотрел, как стрелки движутся. Пока я его не пожалела.
— То есть?
— Сказала, что зря он время тратит. Что вы с хозяйкой ушли по каким-то тайным делам и когда явитесь — неизвестно.
Я снова бегу. По Риджент-стрит, к Пиккадилли. Если я потороплюсь, то, может быть, мне удастся поймать Альфреда. Будь проклята эта назойливая ведьма, миссис Тиббит! Какое ей дело, когда я вернусь! Еще сказала Альфреду, что я с Ханной, а ведь у меня опять выходной! Как чувствовала, куда ударить, чтобы было больнее. Я представляю, что сейчас у Альфреда на душе. Его письма все больше приправлены фразами про «феодальную эксплуатацию рабов и невольников» и «пробуждение спящего пролетариата». Ему не нравится, что я не считаю свою работу эксплуатацией. Я нужна мисс Ханне и люблю свою работу — пишу я в ответ — где же тут эксплуатация?
Риджент-стрит выводит меня на шумную бурлящую Пиккадилли. Конец рабочего дня, и площадь забита пешеходами и автомобилями. Джентльмены и бизнесмены, дамы и мальчишки-посыльные — все куда-то спешат. Я проскакиваю между автобусом и припаркованным к тротуару такси и чуть не попадаю под телегу, груженую тяжелыми мешками.
Бегу вниз по Хеймаркет, перепрыгиваю через вытянутую трость — ее важный обладатель разражается гневными криками. Стараюсь держаться поближе к зданиям, где тротуар не так запружен народом, пока наконец не добираюсь до «Театра Ее Величества».[19] Без сил приваливаюсь к стене, прямо под афишей, и рассматриваю смеющиеся, хмурые, болтающие и кивающие головы, которые движутся мимо меня, надеясь выхватить из толпы знакомое лицо. Тощий джентльмен с еще более тощей дамой поднимаются по ступеням. Предъявляют два билета и скрываются внутри. Вдалеке часы — Биг Бен? — бьют четверть шестого. Может быть, Альфред вообще не придет? Передумал? Или я опоздала, и он уже сидит в зале?
Я жду, пока Биг Бен не отобьет половину шестого, потом, для ровного счета, еще четверть часа. После тощей пары никто уже не входит в театр. Я успела отдышаться и, потеряв надежду, сижу на ступенях. Сегодня я не увижу Альфреда.
Мне игриво подмигивает дворник, и я понимаю, что пора уходить. Закутываюсь в шаль, поправляю шляпку и отправляюсь обратно — в дом номер семнадцать. Я напишу Альфреду. Объясню, что случилось. Про Ханну и миссис Тиббит. Я даже могу рассказать ему всю правду про Эммелин и Филиппа, про их скандальную связь. Несмотря на все слова о феодальном обществе и эксплуатации, Альфред сможет меня понять. Или не сможет?
Ханна рассказала Тедди про Эммелин, и он страшно разозлился. Худшего времени и выбрать невозможно, кричит он: они с отцом на пороге объединения с банком Бриггса! Скоро станут крупнейшим банковским синдикатом Лондона! Или всего мира. А если хоть слово об этой грязи просочится в прессу, она похоронит и его, Тедди, и отца, и все на свете!
Ханна кивает и извиняется, напоминает Тедди, что Эммелин еще почти ребенок — наивный и легковерный. Что она повзрослеет и изменится.
Тедди ворчит. В те дни он вообще все время ворчит. Проводит рукой по темным седеющим волосам. За Эммелин нет никакого присмотра, заявляет он, вот в чем беда. Дети, которые растут без надзора, вырастают распущенными.
Ханна напоминает ему, что они с Эммелин выросли в одном доме, Тедди только хмыкает.
У него нет времени на дальнейшие разговоры, он уходит в клуб. Поэтому он требует у Ханны адрес режиссера и велит ей впредь ничего не скрывать от мужа. Что это еще за секреты между женатыми людьми?
На следующее утро, когда я навожу порядок на туалетном столике Ханны, я нахожу записку со своим именем. Она оставила ее для меня; видимо, положила сюда после того, как оделась. Я разворачиваю листок бумаги. Пальцы дрожат. Отчего? Не от страха, нет, и не из-за плохого предчувствия. От ожидания, предвкушения сюрприза.
Однако — вот беда! — записка не на английском. Листок испещрен закорючками, полосками, точками, они выписаны аккуратно и в строгом порядке. Стенография, понимаю я. Такие же закорючки я видела в книгах, когда убиралась у Ханны в спальне еще в Ривертоне, много лет назад. Она оставила мне зашифрованное письмо, которое я не могу прочесть.
Я ношу его с собой целый день, пока чищу, шью, штопаю. И хотя работа привычная, я никак не могу на ней сосредоточиться. Голова занята мыслями о записке, о том, что же в ней говорится и как это прочитать. Я даже ищу учебники, чтобы расшифровать текст — вдруг Ханна привезла их из Ривертона? — и ничего не нахожу.
Через несколько дней, когда я убираю посуду, Ханна наклоняется ко мне и спрашивает:
— Ты нашла записку?
Я говорю, что нашла, и мне становится дурно, когда Ханна шепчет:
— Наш секрет, — и улыбается. Первая улыбка за долгое время.
Теперь я знаю, что это важно, это секрет, а я — единственный человек, которому она может доверять. Придется или признаться или найти возможность прочесть записку. Разумеется, я выбираю второе: ведь мне еще никогда не писали послание с помощью тайного шифра.
Несколько дней спустя меня осеняет. Я достаю из-под кровати «Возвращение Шерлока Холмса», открываю на нужной странице. Здесь, между двумя любимыми рассказами, хранится мой секретный архив. Среди старых писем Альфреда я нахожу листок из блокнота, засунутый сюда около года назад. Хорошо, что я с тех пор его не выкинула — хранила не потому, что на нем ее адрес, а потому что он написан его рукой. Раньше я иногда доставала листок, смотрела на него, даже нюхала. Вспоминала день, когда Альфред отдал его мне. Однако уже несколько месяцев — с тех пор, как Альфред начал писать мне длинные прочувствованные письма, — я ничего такого не делаю. А сейчас мне нужен именно адрес. Адрес Люси Старлинг.
Я так и не сходила к ней в гости, да и не собиралась. У меня было достаточно работы, а свободное время я проводила за книгой или за письмом Альфреду. Кроме того, я никак не могла забыть ту мгновенную вспышку ревности — смешную и все-таки неприятную — когда Альфред, вечером, в тумане, назвал мисс Старлинг по имени.
Дойдя до ее дома, я начинаю колебаться. Правильно ли я делаю? А вдруг она здесь больше не живет? Может быть, надо было надеть второе, парадное платье? Мне открывает пожилая женщина. Я и рада, и разочарована.
— Простите, — говорю я. — Я ищу одну даму.
— Ну? — произносит женщина.
— Старую знакомую.
— Как звать?
— Мисс Старлинг, — отвечаю я, хотя это вовсе не ее дело. — Люси Старлинг.
Киваю в знак прощания и поворачиваюсь, чтобы идти, и тут она говорит:
— Второй этаж. Вторая дверь налево.
Выходит, это хозяйка. Она смотрит, как я поднимаюсь по застеленной красным ковром лестнице. Я уже не вижу ее, но чувствую ее взгляд. А может быть, и нет, может быть, просто детективов перечитала.
Иду по коридору. Здесь темно. Единственное окно на лестничной клетке почернело от пыли. Вторая дверь налево. Стучусь. За дверью кто-то скребется, значит, мисс Старлинг дома. Я затаиваю дыхание.
Дверь открывается. Люси все такая же, какой я ее помню.
Она смотрит на меня. Моргает.
— Я вас слушаю. Мы знакомы?
А хозяйка все следит. Поднялась на несколько ступенек и глядит мне в спину. Я нервно оглядываюсь на нее, снова поворачиваюсь к мисс Старлинг.
— Меня зовут Грейс. Грейс Ривз. Мы с вами вместе работали, в Ривертоне.
Лицо ее светлеет.
— Ну конечно, Грейс. Я очень рада вас видеть.
Все тот же бесцветный голос, за который ее так не любили слуги. Люси улыбается, отходит в сторону и приглашает меня в квартиру.
Я как-то и не сообразила, что мне придется к ней заходить. Я вообще про нее вспомнила случайно.
Мисс Старлинг стоит в малюсенькой гостиной и ждет, когда я присяду, чтобы сделать то же самое.
Потом предлагает мне чаю, отказываться неудобно. Когда она исчезает, по-видимому, в кухне, я оглядываю комнату. Здесь светлей, чем на лестнице, ок