— Не ходи туда, молния убьет, — крикнули ему.
Это был Булат. Он привел лошадей и стреножил их.
— Нужно привязать их к деревьям, — он крепко выругался. — Нашел этих кляч за горой Аталгы!
Тимер сильно замерз, губы совсем посинели.
— Простудишься ведь, щенок! — сказал ему Булат и, закрыв мальчугана полой своего кафтана, сунул ему в рот окурок. — Потяни-ка, теплее будет.
Тогда Тимер закурил впервые. Затянувшись, стал кашлять и вытирать слезящиеся глаза. Табак был горек и очень крепок, обжигал горло. Но он курил, раз посоветовал ему взрослый. И в самом деле чуть согрелся. А может, ему это показалось?
С тех пор Тимер подружился с Булатом. Вот бы и теперь ему сказать ласковое слово, но разве они приходят вовремя.
— Тебе же сдавать не так уж много, два центнера. Хоть я и знаю, что у тебя амбар от хлеба не ломится, — наконец тихо сказал он.
— Так-то оно так… Двенадцать пудов хлеба — ерунда! Сегодня же повезу. Досадно другое, зачем ты меня поставил на черную доску? И рядом с кем? С Киньягали и Мирзагали!.. А я с ними ничего общего не имею. Разве только сушу рубашку под одним солнцем. Хлеб я повезу. Только и ты знай, до нового урожая могу по дотянуть. Трудно одному…
— Знаю, единоличное хозяйство, один пятерых не заменишь, — и посмотрев собеседнику прямо в глаза, Тимер смело спросил: — Почему ты ходишь в стороне от колхоза, как блудная коза? Как это понимать?
— На колхоз я косо не смотрю, заявление давно за пазухой ношу, — Булат толстыми корявыми пальцами вытащил из кармана измятую бумажку.
Заявление это он написал еще весной, но, показывая его людям, от прямого ответа всегда уходил.
— Сейчас в колхозе неплохо, можно и вступить. Только не будут ли на меня косо смотреть? Мол, на готовенькое пришел?..
— Не будут. Давай заявление! — Тимер протянул руку.
— Осторожнее, порвешь! — предупредил Булат, хотя незаметно сам порвал бумажку.
— Ладно, агай, я тороплюсь! — сказал Тимер. — Напиши новое заявление.
— Напишу, — ответил Булат, чуть помедлив.
Тимер не обратил внимания на его неуверенный тон. А следовало бы! Крестьянин не любит скоропалительных решений.
Тимер повернулся, чтобы уйти.
— Постой-ка! — Булат ухватил Янсарова за рукав.
— Что еще?
— Черная доска. Ведь я же согласился отвезти хлеб. Уговор — половина дела. Я сотру с доски свое имя?
— Нельзя!
— Почему?
На глаза Булата навернулись слезы. Тимер заметил это.
— Ладно! Скажи счетоводу, пусть сотрет твое имя. Сошлись на меня. Если же сам будешь стирать, то и другие последуют за тобой..
— Понимаю, понимаю! Счетовод — человек власти, пусть сам сделает. Так будет правильнее.
Попрощавшись, Булат с облегчением зашагал к деревне. Но об обещании вступить в колхоз, конечно же, позабыл.
В последнее время Тимер приметил одно странное обстоятельство: Фатима стала приходить на работу позже других, а уйти спешит пораньше. Вот и хвали после этого человека! Надо бы поговорить с ней откровенно. И сегодня ее уже нет. Бригадир Якуб пытался объясниться с ней, но ничего толкового из этого не вышло. Придется сходить к ней домой…
Фатиму он нашел стирающей детские пеленки.
— Ругать меня пришел? — блеснув большими темными глазами, спросила она и улыбнулась.
— Зачем мне тебя ругать?
— Опаздываю ведь на работу.
— Этого я от тебя не ожидал.
— Да ты садись, — повязывая фартук, сказала Фатима. — Очень уж хлопотно с этим ребенком. Стираешь, кормишь, а потом ломаешь голову, на кого оставить днем. У меня же нет никого.
— Так, может, в детдом ее?
— В детдом?.. — с ужасом вскрикнула Фатима. — Или я сама не могу за ребенком ухаживать? Она очень умненькая девочка, не плачет. Ко мне относится, как к матери родной. Только вот негде ее, бедненькую, днем оставлять.
— Негде… — повторил Тимер и наморщил лоб.
Глазам его неожиданно представились шустрые мальчишки и девчонки, играющие на песке в городском саду. Лица их были такими счастливыми. Почему бы и у нас не организовать детсад? Сколько в их колхозе женщин с малыми детьми! Но где взять дом, воспитательниц?..
— Когда-нибудь и у нас будет детский сад, — сказал он, пытаясь разобраться в своих мыслях. — Скажем так: колхоз выделит один дом, соберем туда всех маленьких детей, найдем воспитательниц. Детей кормят, играют с ними, укладывают спать, а вечером, возвращаясь с работы, матери забирают их. В городе есть такие детские сады…
— Ох, если бы!.. — вздохнула Фатима. — И детям хорошо, и у самой на душе спокойно. А с питанием как?
— Продукты будет давать колхоз, а с родителей сколько-то удержим из доходов на трудодни. Только вот где взять дом? Да и воспитательницу непросто найти.
— Вай, если только за этим стало, не ломай себе голову! И дом будет и воспитательница! Вон Бибинур возьми, приветливая женщина, раньше учительницей была. Сейчас она секретарь в сельсовете. Думаю, согласится, возиться с бумагами может и другой…
Фатима одела ребенка, и они вышли на улицу. Тимер направился было в правление, но она шепотом остановила его:
— Подожди, есть к тебе слово. Сейчас я оставлю Гульдар, — Фатима быстрыми шагами направилась в дом Шарафа.
Что она хотела сказать? Почему в ее глазах мелькнули едва заметные искорки? Тимер посмотрел вслед женщине. Как смело и уверенно она шагает! Смутившись, он отвел в сторону взгляд. Красивая… Совсем девушка, хоть и старше его на три года.
Фатима вышла скоро и долго молчала, задумавшись о чем-то. На окраине села она тяжело вздохнула и тихо вымолвила:
— Никак не могу забыть Фагилю. Бедная, она оказалась беременной… Но виновата ли она? Никогда мужчинам на шею не вешалась. Тут что-то не так! Без причины и камень с места не тронется. Трудно понять… Ребенок — это же такая радость. Появилась у меня Гульдар, и в доме светлее стало. От любимого человека я бы родила. А так — двойной грех!..
Тимер шел, опустив голову. Низко в воздухе пронеслась с криком одинокая утка. Видно, отбилась от стаи…
— Гульдар не скучает без матери?
— Она же ребенок, мало что понимает. Сначала расспрашивала, а сейчас почти не вспоминает. Может, меня за маму принимает, ночью очень крепко обнимает… Вот и сейчас просила прийти побыстрее. Жалко Фагилю…
— Может, на ферме что-либо узнать? У тех, кто вместе с ней работал?
— Расспрашивала. Ничего не знают. Она же не была гулящей…
— Как-то запутано все!
— Да и копаться начнешь, вряд ли что прояснишь. Вон однажды убили Басыра, когда он возвращался с базара. Ты его, наверное, не знаешь. И что? Только через пять лет размотался этот клубок. Убийцей оказался Насыр из деревни Максютово.
— Такие случаи бывают, — Тимер вспомнил время, проведенное в Ташлинском детдоме, мастера Курбанова… — Ничего, рано или поздно — все всплывает наружу!
— Видишь? — Фатима показала ему две золотые сережки с бриллиантом.
Под неласковым осенним солнцем они загорелись чистым светом, заблестели слезами…
— Благородная вещь. Из чистого золота. Где взяла?
— Это серьги моей матери, — немного сконфуженно ответила Фатима.
Заметив на лице Тимера сомнение, она рассказала такую историю.
Когда-то родители Фатимы работали на полях помещика Соколова. И вот ребенка этого богача однажды ужалила змея. Мать Фатимы, очень любившая детей, недолго думая, подбежала к мальчику и начала высасывать из раны кровь. Единственное средство в то время от змей. Ребенок остался жив. Безмерно счастливая барыня не знала, как отблагодарить женщину. Сняв с ушей своих серьги, она протянула их ей. Мать не хотела принимать такой подарок. Смешно, действительно: на ней ветхое платье, на голове рваный платок, а тут золотые серьги!.. Но барыня настояла на своем. Конечно же, мать Фатимы никогда не носила сережки, хранила в сундуке: мол, дочка вырастет, будет носить. Она не должна быть бедной, как мы!.. Но и Фатиме не довелось их носить. В голодный год серьги пришлось продать Сакаю Султанову за мешок картошки и полтора пуда лебеды. Для того времени и это было спасением. Но к весне помер отец, за ним ушла из жизни мать, в живых осталась лишь Фатима…
— Серьги, Сакай Султанов, что в этом странного?..
— Погоди, я не все сказала! Эти серьги не носила и жена нашего председателя колхоза, она тоже хранила их для дочери…
— И вот вернулись они к тебе? Что ж, носи на здоровье, ты красивая, тебе они пойдут…
— Не смейся, Тимер, мы ведем с тобой серьезный разговор, — нахмурилась Фатима.
— Я не смеюсь, — смутился Тимер.
— Вчера я искала платья Гульдар в сундуке Фагили и обнаружила вот эти серьги, завернутые в бумагу. Не кажется ли тебе…
— Да-да, тут что-то не то!
— Вот и я о том же говорю. Не обманул ли Фагилю этот жеребец Сакай, сманил подарком? С него станется… И меня он однажды пытался облапить своими грязными руками, да так получил по щекам, что искры из глаз посыпались. Целую неделю хныкал. Ха-ха! А Фагиля была мягкой, доверчивой…
— Ты об этом ни с кем еще не говорила? — быстро спросил Тимер.
— А кому я скажу?
— Тогда вот что, пусть разговор останется пока между нами, мне кое-что нужно обдумать.
— Хорошо…
На току обмолачивали последний стог. Гул, веселые возгласы… Фатима встала у веялки. Магуза, вязавшая мешки, глянула на нее исподлобья:
— Вы только посмотрите! Теперь она на работу не одна ходит! Смотри, как бы чего не вышло, как бы не вскружилась голова у парня.
— Не твое дело, поняла? — отмахнулась от нее Фатима и, поплевав в ладони, крепко взялась за ручку веялки.
VI
Потихоньку начали выравниваться дела в колхозе «Курят». Настроение бригадира Якуба Мурзабаева, еще недавно человека желчного, замученного вечными спорами и уговорами, улучшалось с каждым днем. На работу колхозники стали выходить дружно и охотно. Первые успехи ободрили людей, вместе с ними росла и уверенность в своем завтра.
Кажется, только Гарей совсем потерял покой. Он походил на извивавшуюся змею, которую больно ударили кнутом. Гордость его начала сдавать, хотя он старался виду не подавать. Закрывшись в своем доме, он запил. Но лучше не стало, скорее, наоборот: голова раскалывалась, руки дрожали… Что делать? Сакай Султанов меж двух огней, дрожит за свою шкуру: сместить могут, а то и давние темные делишки всплывут… Нет, нет, во что бы то ни стало надо ударить по Тимеру, иначе крышка самому!..