Как-то приехав в Кулсуру, Султанов остановился у своего старого друга по медресе, ныне председателя райисполкома Сафы Аминева. Женившись после медресе, Сакай увяз в хозяйственных делах и заботах и не стал дальше учиться. Сафа же поступил в знаменитое медресе «Хусаиния», в Оренбурге. Мальчиком он был несмелым, но старательным: божественными науками не увлекался, спину в молитве гнул не очень сильно, увлекался литературой, только что созданным татарским театром… Словом, вел себя довольно свободно. После Октябрьской революции Аминев вернулся в родные места, окончил двухгодичные курсы учителей, вступил в партию… Всегда вежливый, рассудительный, умеренный в своих потребностях, он довольно быстро приобрел в народе хорошую репутацию.
Руководителям кантонного исполкома вскоре стало казаться несправедливым держать такого способного человека простым сельским учителем. Его рекомендовали председателем волисполкома. На этой должности он был очень активен и потому стал председателем райисполкома. Того и гляди пригласят в обком!.. Аминев избегал нарочито красивого ораторства, говорил негромко, но по-деловому…
Поздоровавшись с председателем райисполкома, Султанов перешел к делу: полушутя-полусерьезно заговорил:
— Ну, мой друг, и послал ты нам человека!
— Кого же это?
— Тимера Янсарова.
— Хороший парень.
— Дюже хороший, все подмечает.
— И прекрасно! Результаты налицо: улучшилась работа Кайынлинского сельсовета, резкий перелом в коллективизации…
— Так-то оно так!..
— А что тебя смущает?
Сакай Султанов странно усмехнулся и, раздумывая, покрутил свои усы.
— По-моему, он слишком влево гнет. Комсомол, молодой еще…
— Мы ничего о нем плохого не слышали.
— Плохое сверху не увидишь.
— Не знаю, не знаю! Вы уж на месте сами смотрите, вам виднее, — сказал Аминев. — Ну а если начнет зазнаваться — приструним!
— Я, собственно, и не жалуюсь! Только так… Сомнения разные.
— Без причин сомнений не бывает. В общем, думайте сами, а я пошел, — председатель райисполкома быстро оделся, взял под мышку портфель и открыл дверь.
С этого времени председатель колхоза стал выискивать повод, чтобы скомпрометировать Тимера. Открыто действовать он боялся, выбрал окольный путь: похвала, частая, по любому поводу, — вот что вскружит голову молодому человеку. Тут и сам черт не устоит!..
И началось…
— Молодец, Тимер! Так держать!
— Ну и Янсаров! Да он один стоит всего колхоза!
— Что ни говори, а наш заместитель председателя сельсовета дело свое знает прекрасно…
Султанову стали вторить и некоторые колхозники, приписывать Тимеру все успехи колхоза. И большинство из них, конечно, не знало истинных целей Сакая.
Время шло… И надо сказать, оно изменило Тимера, не устоявшего перед славословием: он стал самоуверенным и даже высокомерным.
Случай, показавший это, не заставил себя ждать.
Булат Уметбаев все затягивал со сдачей хлеба государству. Узнав об этом, Тимер рассвирепел и, сильно ударив кулаком по столу, приказал:
— Вызовите сейчас же его ко мне!..
Султанов, бывший в правлении, нарочито вздрогнул от стука и крика и, заикаясь, пробормотал:
— Ты, браток, того… На прежних старшин вроде походить начал.
— Со злыми людьми и самому злым надо быть!
Султанов промолчал. Тимер все равно ему противоречит, не соглашается с ним. Это необходимо как-то использовать. Пусть поершится молодой петушок, сколько бы он ни хохлился, а орлом все едино не станет.
А Тимер продолжал говорить резким тоном:
— Почему ты до сих пор не назначаешь заведующего животноводческой фермой?
— Подходящего человека нет, — опустив голову, скромно ответил Сакай.
— А Фахри?
— Фахри… Он отъявленный лентяй.
— Ему просто не нашли еще в колхозе подходящей работы, вот он и ходит спустя рукава. А он может горы свернуть.
— Тут ты переборщил. О своем кипчаке заботишься.
— Что? — Тимер вскочил с места. — За кого ты меня принимаешь? Я комсомолец, и старых родовых обычаев не придерживаюсь! Эти пережитки давно уже прахом стали! Не веришь ты людям, Султанов, а это страшная болезнь!..
«Хорошо, — решил про себя Сакай. — Верный своему слову, Тимер будет настаивать на назначении Фахри заведующим фермой. Пусть будет так! Этот Фахри, как медведь на пасеке, разорит ферму. И вина за это ляжет не на Султанова, а на Тимера. Одурачить Фахри несложно. Пусть будет так!..»
И он тут же, сделав виноватое лицо, пошел на попятный.
— Я ведь, Тимер, пожилой человек! Может, в чем-то и ошибаюсь, прошлое дает о себе знать. Ты человек другого времени, новый, молодой. Не грех и мне у тебя поучиться. Спасибо только скажу. Завтра же будет так, как ты хочешь!..
Тимер удовлетворенно кашлянул и высоко поднял голову.
В правление вошел Булат Уметбаев, одетый в старый кафтан, усыпанный соломенной трухой. Он несмело остановился в дверях.
Янсаров бросил на него сердитый взгляд и, придавая своему голосу металлические нотки, сказал:
— Подойди сюда!
— Да мы и здесь постоим, — ответил Булат и, не ожидая расспросов, тут же заговорил сам: — Наверное, насчет хлебосдачи вызвал… Эх, холодно на дворе, видно, рано зима наступит. Утром так же подморозило, как прошлой осенью… Я еще раз покрыл соломой навес, скотинку жалко. И обувки у сына нет, а ему нынче идти учиться! Эх, рано начинаются холода, рано!.. Придется отдать сыну свои старые валенки. Хоть и старые, но крепки, зимы на две хватит. Только великоваты, пожалуй, будут. Ладно, с ног не свалятся.
А навес плотный, весной можно скотинку кормить, солома не почернеет. Что, браток, насчет хлебосдачи вызвал меня?..
— Принес заявление о вступлении в колхоз? — вместо ответа спросил Тимер.
— В колхоз? Заявление?.. Конечно, разве останешься в стороне, если все вступают. Вы, наверное, слышали — возле Ишимбая нефть ищут? Есть там нефть, есть! А как же ей не быть? Еще в детстве говорили мне люди, что добывают в тех местах земную мазь и мажут ею колеса. И такое богатство валяется под ногами!.. Говорят, там нужны рабочие.
— Я не об этом тебя спрашиваю, в колхоз вступаешь?..
— В колхоз? Вступим, вступим… Коллективом веселей работать. И жена об этом прожужжала все уши, да и я не против. Только вот не все лошади, впряженные в плуг, тянут ровно! Есть и лодыри, и хитрецы. Гамир, к примеру, хиленький, а работает. А Фатима, даром что баба, гору своротит. Иной человек рожден для работы. Фахри же и Хаммат, хоть и здоровые мужики, а тяжелый груз не поднимают. Хаммат Султанову свояк, вот бы ему хвостик покрутить немножко. А если в Ишимбае нефть ударит, много рабочих потребуется. Нефть в золото превратится…
— Хватит, не мели языком! — потеряв терпение, Тимер вскочил с места и заходил по комнате: — Смотрите-ка, он вступил бы в колхоз, да ждет, пока все станут сознательными! Ты что, считаешь, что колхоз — это рай, в котором собрались лишь безгрешные люди? Умная твоя голова!.. И без тебя знаем о лодырях и хитрецах, даже о тех, кто воду льет на кулацкие мельницы. А вот ты не виляй хвостом, если не желаешь в колхоз, говори прямо. На тебе свет клином не сошелся!..
— Постой, браток, не горячись.! Я же так не говорил. Сказал, подумаем.
— Иди, иди и завтра же сдай государству положенный хлеб! Обманщик, дал слово, а я, молодой дурак, поверил ему, вычеркнул из черной доски!
— Не обманщик я, просто не успеваю. Что я, кулак какой-нибудь, чтобы обманывать, или мошенник? Просто не успеваю…
— Не успеваешь, я успею: составлю акт и передам дело в суд!
«Будешь так действовать, — подумал наблюдавший за происшедшей сценой Султанов, — весь народ повернется к тебе спиной. Давай, давай, петушись, хорохорься!..»
Вслух же, когда Булат вышел из правления, сказал:
— Резковато разговариваешь, товарищ Янсаров. Ведь он бедняк, нелегко ему…
— Хлеб-то есть у него.
— Хлеб-то есть, да и ему много нужно! Семья, вот и мается.
— Если мается, пусть вступает в колхоз. Мы же не можем потворствовать невыполнению долга перед государством. Сперва себе, потом государству — это кулацкий лозунг.
— Это правильно!
В комнате правления воцарилась тишина. Слышно было, как отчаянно жужжала муха, попавшая в сеть паука. Кукушка настенных часов прохрипела три раза.
— О, уже за полдень, то-то пусто под поясом стало! — сказал Сакай. — Нужно поесть.
Хотел и тебя, Тимер, пригласить, согласишься ли? Возвратившегося издалека всегда приглашают в гости, да все было некогда…
— Почему же, я согласен, — ответил Тимер, опять как бы противореча ему.
Они вышли на улицу.
Сакай с утра велел жене приготовить хороший обед. Жена его Аскап прибрала дом, сварила бишбармак из вяленого прошлогоднего мяса. Аскап умеет хорошо готовить, на всю деревню славится своим искусством. Еще в двадцать первом году она была поварихой в столовой АРА и ни от кого плохого слова не слышала. Щедрую и справедливую женщину дети любили, как свою мать.
Аскап ласково встретила Тимера, крепко пожала ему руку.
— Вот председатель просил зайти, посмотреть на его бедный домишко. А вы живете, как богачи!
— Какие уж там богачи! — Сакай бросил недовольный взгляд на жену, мол, зачем переусердствовала с уборкой, и тут же перевел разговор в другое русло. — Есть, конечно, кое-что, дом прибран… Иначе нельзя, уже тринадцать лет живем при советской власти, должны стать образованней и культурней.
Сели обедать. Сначала по обычаю поставили казы[8], мясо…
Аскап вышла в боковушку и скоро принесла оттуда бутылку водки.
— Ай, женушка, зря ты это затеваешь! — притворно заворчал Сакай. — Неужели ты думаешь, что комсомолец станет пить?
— Как хотите, а на столе пусть стоит. Сейчас ведь самое дорогое угощение, кажется, — ответила Аскап.
Что делать Тимеру? Водки он никогда в рот не брал. Не выпьет, получится по Султанову. Раньше он пил только пиво. Ладно, решил он, выпью, ничего худого с одного стакана не произойдет. Неудобно давать маху п